— Я из Москвы, — отвечает Завьялов и сам невольно улыбается.
— Ого! — восклицает секретарь. — Из самой Москвы! Из какой же организации?
— Нет, нет, — торопливо поясняет Завьялов. — Я… так сказать, не из организации. Просто живу в Москве. Приехал к вам по сугубо личному делу.
— Да ну?! — снова восклицает секретарь. — Москва в Тайгинск по личному делу приехала! Любопытно. Что же, выкладывайте своё личное дело… Впрочем, нет, подождите, ничего не выйдет. Наверно, уже машина пришла. Погодите-ка…
Он повернулся вместе со своим креслом к окну и, привстав, поглядел вниз.
— Нет, ещё не пришла. Ладно, выкладывайте.
— Прежде всего, я хотел бы предъявить вам свои документы, чтобы вы знали, кто я и что.
Он полез в карман, но секретарь предостерегающе поднял руку.
— Погодите, товарищ, — сказал он и чуть поморщился, — вы ведь не в милицию и не в бюро пропусков пришли. Кто вы, я могу узнать непосредственно от вас. Меня, например, зовут Пётр Степанович Лукашев. А вас?
— Завьялов Владимир Андреевич.
— Звучит ничуть не хуже, — сказал Лукашев прежним своим весёлым тоном. — Так что же случилось, Владимир Андреевич?
Всего несколько минут потребовалось Завьялову, чтобы рассказать свою историю. Он уже привык говорить коротко, упоминая только главное, говорить без излишних эмоций, только о фактах.
Неожиданно Лукашев прервал его:
— Послушайте, товарищ Завьялов, а куда вы так торопитесь? — Он словно забыл, что минуту назад нетерпеливо выглядывал в окно. — То, что вы рассказываете, необычайно интересно. Значит, вы увидели её в журнале. Вот здорово!.. И как же всё это произошло?
И тогда Завьялов стал рассказывать ему подробно. Начиная с того дня на взморье, когда увидел Олю на журнальной странице, с посещения редакции и отдела розыска… Только подойдя к вопросу об институте, Завьялов чуть замялся.
— Я узнал, что снимок был сделан где-то здесь, в Тайгинске, следовательно, институт находится именно здесь. Мне нужен его адрес. Понимаю, моя просьба звучит наивно, если не подозрительно. Но у меня нет другого выхода, товарищ Лукашев, поймите! Миронова не руководящее лицо, даже не инженер. Она рядовой работник. Её имя не значится в списках центральных управлений. Только на месте можно попытаться выяснить, работает ли она в этом институте. Вот я и пришёл к вам с просьбой о помощи. Не сразу решился.
С улицы донёсся прерывистый звук автомобильного сигнала. Но Лукашев, вопреки опасению Завьялова, даже не обернулся к окну.
— Ну-ка дайте ваши документы, — вдруг потребовал он, просмотрел их, вернул Завьялову и неожиданно сказал: — Слушайте, товарищ Завьялов. Если вам удастся найти эту Олю, вы согласитесь выступить у нас завтра на комсомольском активе?
— Что? — недоуменно переспросил Завьялов.
— Да вы не удивляйтесь. Я на это дело со своей горкомовской колокольни смотрю. Ведь очень интересно и поучительно будет ребятам послушать, а? Пусть поймут, что такое настоящее чувство! А то некоторым оно ещё неведомо. Понимаете, очень опасно, если первое чувство загрязняется пошлостью. Потом это может войти в привычку. Человек навсегда разучится любить. Вам, наверно, странно, что я это вам говорю, но вы не удивляйтесь. Я ведь бывший комсомольский работник, ещё не так давно секретарём горкома комсомола работал. Правда, не в этом городе… Значит, согласны?
— Но прежде всего… — растерянно начал Завьялов, однако Лукашев прервал его:
— Конечно, я понимаю. Прежде всего надо её найти. Но если найдёте, то выступите. Так? И её попросим. Ведь это же геройская женщина, судя по вашим рассказам. А у нас большинство молодёжи о войне смутно помнит…
В этот момент дверь кабинета отворилась без стука, и какой-то человек в застиранной до белых пятен, военного образца гимнастёрке и в резиновых сапогах сказал прямо с порога:
— Опаздываем, Пётр Степанович, я уже три раза сигналил. Время девять с четвертью. — Он вытянул вперёд левую руку, а пальцем правой постучал по стеклу наручных часов. — А нам ровно в десять быть. Дорога-то, сами знаете, какая!..
— Погоди, Егор Кузьмич, я сейчас, через минуту…
Он встал. Поднялся и Завьялов.
— Вот что, товарищ Завьялов, — сказал Лукашев несвойственным ему строго официальным голосом, — насчёт института я вам ничего не могу сказать. Как говорится, ни «за», ни «против». Но одно обещаю. Дождитесь меня. Я вернусь к вечеру. Тогда я вам точно скажу, находится ли Миронова на территории нашего города или нет. Договорились? — Он взял со стола листок бумаги. — Записываю: Миронова Ольга…
— Алексеевна, — подсказал Завьялов.
— Алексеевна, — повторил Лукашев. — А теперь идите в гостиницу. Я позвоню, чтобы вас устроили. До вечера!
20
«НЕ ВЕРЬТЕ ЕЙ, НЕ ВЕРЬТЕ!..»
Фасад гостиницы непривлекательный. Жёлтая, выцветшая краска. По стене тянется вверх огромная изогнутая труба, в средней своей части похожая на гармонь. Покосившаяся дверь. Но внутри гостиницы довольно уютно. Это старомодный, застоявшийся уют, с перовскими «Охотниками» на стене, старенькой ковровой дорожкой в коридоре, с фикусами в банках, зеркалами «трюмо», стенными часами с маятником, коротенькими диванчиками в белых чехлах. На окнах — занавески из потёртого голубого бархата, на стенах — огнетушители вперемежку с натюрмортами, а на лестничных площадках на тумбах — большие бюсты Ленина. И конечно, радио, которое в гостиницах такого типа никогда не выключается.
В крошечной комнатке, куда дежурная провела Завьялова, было очень чисто.
— Надолго к нам? — спросила дежурная.
— Наверно, завтра уеду, — ответил Завьялов. — Впрочем, если…
— Конечно, конечно, — подхватила дежурная, — дела. Всё от дел зависит…
— Да, всё зависит от дел. Скажите, пожалуйста, где у вас ближайшее справочное бюро?
— Чего? — не поняла дежурная.
— Ну, где выдают справки, если вы разыскиваете улицу, учреждение, адрес…
— Зачем оно нам, бюро! Городок небольшой, все про всех и так знают. Какое вам учреждение нужно?
— Мне адрес человека… Он живёт в вашем городе.
— Идите в адресный стол! Советская улица, пять.
Естественная, казалось бы, мысль об адресном столе пришла Завьялову в голову только сейчас. После неудачных розысков в Ленинграде он свыкся с тем, что не найдёт Олю, если не обнаружит местопребывания её засекреченного института. А ведь можно ещё раз попытаться отыскать её домашний адрес — вот так попросту, через адресный стол. На эту мысль натолкнул его Лукашев, пообещав выяснить, находится ли Миронова «на территории города». Именно эти слова «на территории города» и заставили Завьялова задуматься. Разумеется, размышлял он, адреса сотрудников секретного института, может быть, и не занесены в общие, всем доступные списки. Очень возможно также, что при этом институте, как это часто бывает, существует специальный посёлок для сотрудников. В этом случае он тоже никаких сведений в адресном столе не получит. И всё же…
Вскоре Завьялов уже стоял у деревянного барьера, заполняя стандартный бланк запроса-справки. Тонкая канцелярская ручка на мгновение замерла в его пальцах, когда он дошёл до графы «Год рождения». Оля родилась в 1924 году. Сейчас ей тридцать два. Тридцать два! Невозможно поверить этому.
Девушка взяла заполненный бланк.
— Когда зайти за ответом? — спросил Завьялов. — Через час?
— Да что вы! — удивилась сотрудница. — Посидите здесь, на скамейке, сейчас я наведу справку.
Она скрылась за дверью.
— Вот, пожалуйста, — говорит девушка, возвращаясь и протягивая листок. — С вас пятьдесят копеек.
Завьялов вырывает листок из рук ошеломлённой сотрудницы. Вот! Улица Маркса, 11.
Завьялов стремглав бросается к выходу.
— Подождите же! Возьмите сдачу! — кричит вслед ему девушка.
Но Завьялов не слышит. Он бежит по коридору. Милиционер у двери недоуменно смотрит ему вслед.
…Немолодая полная женщина в накинутом на плечи цветастом цыганском платке стоит перед Завьяловым. Из глубины квартиры доносятся звуки рояля.