Значит — Многомудрый Тути не станет Первым средь Девяти, силою Тути-Мосе, ибо не Наследник будет избран, но Избранник, значит — сеп Пер-Басти не станет ближе к Священному Уаситу, а Номарх Мери-Насир — к Двойной Короне Та-Кем… Он был не глуп, отец Анх-Нофрет, и всё понял. Хотя и не подал виду. Поняли Паер-Анх и Тийя, но выслушали приговор своей мечте и самим себе спокойно. Понял и Ка-Мосе, Жрец Трижды Величайшего. Он первым, ещё до львиной охоты опустошил склянку Хранителей, которую Паер-Анх раздал всем соучастником, назвав надёжным и нежным лекарством от позора. Лишь вояка Амен-Ем-Геб, да тщеславный Хапи-Сенеб не осознали, что это конец. С Хапи-Сенебом я встретился позже, когда все разошлись, сказав, что надобно остановить Мери-Насира, пока он не донёс Почтеннейшей, в надежде на благодарность и свадьбу Анх-Нофрет и Наследника. Но Хапи-Сенеб отговорил меня останавливать Шепсера мечом и стрелами, ибо это выдаст всех — лишь словом, обещанием, что мы совершим всё сами и никто не узнает Истины… Так и свершилось… Убит был только Паер-Анх, достойнейший Ипи Ра-Нефер, Ка-Мосе принял яд, едва уехав из Уасита, а Тийя, едва узнав про гибель Верховного Хранителя. Что же до Мерит-Анх-Маат, Сестры Паер-Анха, то угасла ли она, спеша вслед за любимым, приняла яд сама, или была отравлена Мери-Насиром, или же — Хапи-Сенебом, мне неведомо. И значит ли что это ныне? Мери-Насир не получил, чего желал от Маат-Ка-Ра, но и не смирился. Только мудрая Мерит потребовала Хеб-Седа — мнимой смерти и, Маху-Нахт хмыкнул, — почти возведения на Трон для тебя, дабы она была свободна и могла сочетаться с Тути-Мосе, в чём Хат-Шебсут не смогла отказать. Впрочем, вам с Мерит-Ра об известно много больше меня и о том, и об этом. Теперь же, Мери-Насиру, и, как ты уверяешь, Хапи-Сенебу, уплачено по счетам. А теперь, Ипи, заверши львиную охоту Хранителя Паер-Анха…

Маху-Нахт устало прислонился к бойницам, закрыв глаза, готовый к своей судьбе. Ипи осторожно положил на палубу тело Тути-Анх и встал, обнажив свой священный меч:

— Ты совершил, что совершил, военачальник. Но ты оберегал нас с сестрою как мог и всегда был верен Фараону Тути-Мосе, посему, достоин умереть, как воин. Так подними меч и сражайся!

— Я не подниму меча на Избранника, достойнейший Ипи Ра-Нефер! — Маху-Нахт скрестил на груди руки и запрокинул голову, обнажая горло.

— Сражайся же! — Верховный Хранитель вонзил острие в палубу, подскочил к военачальнику и встряхнул его за плечи, — смотри мне в глаза!

Маху-Нахт, улыбнувшись, поднял голову и заглянул в глаза Ипи. Они стояли так близко, лицом к лицу. Непривычная синева глаз Верховного Хранителя сливалась в один синий круг, внезапно превратившийся в синий свет… В свет бездны Вечности.

Военачальник упал на палубу бездыханным, а Хранитель, не веря этому, либо же, огорчённый этим, схватил лезвие Небут-Нетеру и занёс меч, но руки Анх-Насира и возлюбленной Сестры удержали его: «Милый Ипи, не нужно, он ушёл… Он не выдержал взгляда Избранника!..»

Где-то там звуки боя уже затихли — воины захватили ладью Шарден. Осталась тишина и луч света, бьющий через пролом в кровле стрелковой площадки. Ипи выронил меч и обмяк в руках охранника и возлюбленной, но быстро собрался, вырвался и, подняв меч, едва слышно прошептал: «Теперь… Теперь мы свободны».

Бой был закончен. На уцелевших ладьях Та-Кем и ладьях наёмников Ипи Ра-Нефера считали убитых, раненых, пленных врагов и выкупную прибыль, исправляя тем временем, повреждения и оценивали трофеи.

Из отряда Ипи, помимо «Себек-Сенеба», уцелели три двухряднах ладьи, но одна была избита, другая — обожжена, да три однорядных — из десяти. Ниб-Амен потерял две из своих тяжёлых ладей, ещё одна не могла идти даже в Та-Кем. Потери (впрочем, и трофеи) наёмников были велики, но оным должно самим разбираться со своими неудачами и победами. Захваченных кораблей хватало, чтобы восполнить погибшие, вдвое с лихвой, учитывая убыль гребцов и воинов, и Верховный Хранитель, не замечая того, продумывал, какими отрядами они пойдут к Тисури, но сейчас Знаменосец Великой зелени не хотел принимать никого. Ипи рухнул в плетёное кресло и потребовал виноградного вина и покоя. Только Нефру-Маат вошла в мачтовую надстройку, в каюте которой уединился Ипи Ра-Нефер, едва успев сменить платье и немного омыть тело, застав полулежащего Хранителя, неподвижно смотрящего в золотую чашу, полную жидкости, похожей на кровь в тусклом свете лампад и едва пробивавшемся свете Атума.

— Мне больно видеть тебя в печали, возлюбленный Брат! — Жрица Золотой притёрлась к Ипи как кошка, обняв за плечи, — ты попросту утомлён, мой Ипи. Утомлён битвой на море, вином с пыльцой священной травы и Истиной, открывшейся вдруг. Месть не принесла тебе облегчения, но я знаю, как исцелить усталость и печаль Верховного Хранителя, — Нефру-Маат прижалась к Ипи Ра-Неферу, медленно покрыв поцелуями грудь и шею, — я велю приготовить ванну, я… — но Ипи Ра-Нефер осторожно и медленно, но неласково отстранил женщину:

— Оставь меня с моими мыслями, милая Нефру-Маат, мне воистину, нужно обдумать многое, — Ипи вздохнул, — и мне воистину больно. Всё, всё могло быть иначе…

— Ты печалишься узнав о том, что мог бы обрести Двойную Корону, подумай, тогда ты потерял бы меня… — Жрица осеклась, боясь услышать ответ, и продолжила, — впрочем, нет… Ты печалишься о Жрице Владычицы Истин, равной тебе Избраннице, что ждёт в Уасите не своего Фараона, но… — Нефру-Маат нервно вздохнула, не договорив и не дождавшись ответа, — я воистину люблю тебя, Ипи, и я готова уйти с пути Избранников, уже сочетавшихся, ставших едиными в Вечности…

— Никогда, Сестра, — Ипи засмеялся «в себя» и, прикрыв глаза, поцеловал женщину в губы, — никогда не обещай того, что принесёт тебе боль. И не обещай изменить то, что ты изменить не в силах. Ты нужна мне, ибо… — Ипи выпил вина и уставился в одну точку, окаменев, как изваяния Величайших в Ипет-Сут, — а мы с Царственной сестрой… Недавно она сказала мне, что мечтает сбежать от всего и от всех, взойти со мною на великую ладью и идти на закат, к горизонту Аменет. По Зелёным водам до гор Мана и дальше, по Великому морю Атума, до неизвестных земель, и дальше…

— Тогда, — Нефру-Маат вскипела, — оставайся здесь, пей вино, смотри на закат и мечтай о своей Мерит, Верховный Хранитель! А я, пусть и не ровня высокородному Дважды Посвящённому, возьму меч из Небут-Нетеру, откованный той, что лежит без дыхания в стрелковой надстройке, и пойду к Ра-Небу, дабы вести к Тисури твои ладьи! И возьму град на острове — для тебя, ибо люблю Ипи Ра-Нефера, и для Мерит, которую успела полюбить, которая ждёт своего победителя! — слёзы брызнули из глаз Нефру-Маат, но она сжала зубы и схватилась за священную рукоять, силясь вырвать у Ипи меч.

— Я благодарен тебе, Нефру-Маат, — Ипи, одним движением, встал, надел шлем, и усадил женщину на своё кресло, — только… Не уж то, дабы ты повзрослела, надобно было Золотой обратиться в Пламенную и вдоволь напиться кровавого пива?.. Или — Хатор и Сохмет неделимы, равно как… Впрочем, теперь ты стала из тех, что достойна быть не только Сестрою Верховного Хранителя, но и Священной Правительницей, и я… — Ипи обернулся, спеша к выходу, но был остановлен.

— Прости, прости меня, Ипи, только… — Жрица ухватила Хранителя за плечи, уткнувшись лбом ему в спину.

— Не нужно, возлюбленная Сестра. Я благодарен тебе. Воистину.

Ипи Ра-Нефер освободился от объятий Нефру-Маат, но не пошёл на палубу, а сел за столик и начал писать, и женщина заглядывала ему через плечо, смотря, как рождается послание царю Тисури.