И, Ниси, она плакала. Джинджер плакала!

Ниси, кажется, я никогда еще не видела, как плачут цветные.

Заметив меня, она вздрогнула и спросила:

— Мисс Виви, что вам здесь нужно?

— Не могу уснуть, Джинджер, — сказала я и уселась на пол рядом с топчаном.

Ночью Джинджер выглядела совсем другой. На ней была старая фланелевая сорочка Дилии, вроде тех, которые мама пускала на тряпки.

— Почему ты плачешь, Джинджер? — спросила я.

— Потому что скучаю по семье.

Я ужасно удивилась.

— Скучаешь по Дилии?

A она посмотрела на меня так, словно я ее ударила или что-то в этот роде.

— Твоя бабушка мне не родня. У меня есть муж и две дочери. Ты их не знаешь.

И она снова заплакала.

— Перестань, Джинджер, успокойся, — уговаривала я.

Мне стало так страшно видеть ее слезы. Кому, как не ей, поручили нас оберегать? Дуэньи не должны плакать. А она задыхалась, будто кто-то ее душил. Я просто не могла на это смотреть!

— Джинджер, — сказала я, — завтра мы уезжаем. Не успеешь оглянуться, как мы уже будем в Торнтоне.

Она ничего не ответила, только продолжала рыдать, уткнувшись в подушку.

— Вставай, Джинджер, — попросила я. — Давай поиграем в карты, как дома. Пойдем, я хочу играть в карты.

Она замолчала и просто лежала не шевелясь. Я снова испугалась.

— Сделай мне горячего шоколада, Джинджер. Поднимайся же, мне нужен шоколад. И ты тоже можешь выпить чашечку. Хочу горячего шоколада, такого, какой ты всегда варишь мне дома.

И, Ниси, она посмотрела на теня так, как никогда в жизни не смотрел ни один цветной, и сказала:

— Пойди и свари себе сама!

Отвернулась, опять всхлипнула и вытерла глаза краем простыни.

Пришлось встать и вернуться к себе. Но все крепко спали. Я так напугана, Ниси, а почему — сама не знаю.

Твоя Виви».

«16 декабря

8 часов вечера

В поезде, по дороге домой.

Мы снова в поезде, и я буквально измотана. Противно рассказывать, чем закончилось наше приключение, но я поклялась ничего от тебя не утаивать и сдержу клятву.

Утром мы проснулись, сложили вещи и спустились к завтраку. У меня ужасно болели глаза, совсем как в ту ночь, когда мы остались у тебя и болтали до утра. Стол накрыли в столовой, и тетя Луиза, охая и ахая над снимками, читала «Атланта конститьюшн». Джеймс-младший, наглый пронырливый хорек, тоже там был.

— Мы хотели искренне поблагодарить вас за то, что позволили погостить в вашем доме и побывать на празднике, тетя Луиза, — пропела Тинси. — Дома все нам будут завидовать.

— Поскорее бы вернуться и все рассказать нашей подруге Ниси, — поддержала ее я.

Каро тоже поблагодарила тетю Луизу. Я хотела добавить еще что-то, но гнусный червяк Джеймс-младший принялся повторять за мной каждое слово.

— Прошу прощения, попугай, что это на тебя нашло? — осведомилась я.

— Пытаюсь усвоить говор деревенских олухов. Уедете, и поучиться не у кого будет, — преспокойно заявил он.

Я взглянула на тетю Луизу в надежде, что она одернет его. Но она как ни в чем не бывало откусила кусочек бисквита и принялась пить кофе. Я попробовала продолжать, но Джеймс-младший не дал мне говорить.

Вдруг из кухни вышла Джинджер, что меня очень удивило. Все это время я ни разу не видела ее в столовой. Представляешь, Ниси, она несла на подносе чашку с горячим шоколадом. Сварила его специально для меня! Джинджер подошла к моему стулу, и я уже хотела поблагодарить ее.

И тут Джеймс-младший снова открыл свою пасть!

— Ниггер, — прошипел он, — кто сказал, что ты имеешь право тащить в нашу столовую свою черную луизианскую задницу? Проваливай отсюда!

Джинджер застыла как вкопанная прямо на персидском ковре. Она не двигалась. Просто смотрела перед собой, словно осталась одна в комнате. Словно никого из нас здесь не было. Я снова взглянула на тетю Луизу, проверить, не врежет ли она Джеймсу-младшему по голове, но эта женщина спокойно продолжала помешивать кофе.

И вдруг с того места, где стояла Джинджер, я услышала дребезжание чашки с шоколадом о блюдце. Потом все как-то случилось сразу, в одно мгновение. Не успев сообразить, что делаю, я схватила свою тарелку и швырнула в Джеймса-младшего. Тарелка лиможского фарфора с яичницей, овсянкой, беконом, бисквитами и инжирным джемом полетела через стол прямо в физиономию маленького двуногого хорька.

— Заткни свою грязную глотку, ты, длинноносый толстомордый маменькин сынок! — взвизгнула я. — Неужели мать не научила тебя приличным манерам?!

И мне показалось, что за какой-то миг до того, как выйти из комнаты, Джинджер покосилась на меня и подмигнула. Не уверена, было это на самом деле или я все это придумала.

Не представляешь, что началось. Тетя Луиза завопила, прибежала другая горничная, а Джеймс-младший заревел. В самом деле заревел, Ниси! И не то чтобы так уж сильно я ему заехала тарелкой. То есть ни крови, ничего такого, если не считать, что он весь в желтках и беконе.

Но тетя Луиза стащила меня со стула и начала трясти — так яростно, что я испугалась, как бы язык не прикусить. А потом она швырнула меня на пол, как игрушку. И, Ниси, по тому, как она трясла меня, я сразу поняла: ей всегда хотелось этого, с того самого момента, как она меня увидела.

Наконец она взяла себя в руки и отпустила меня.

— Вивиан Эббот, отныне ты нежеланная гостья в этом доме! И не только в этом, но и в домах моих подруг! И это после всего, что я сделала для вас троих! Из кожи вон лезла, чтобы показать, как живут цивилизованные люди! И все потому, что брат просил меня за вас. Потому что Тинси уже искалечена Женевьевой, этой лишенной вкуса особой! Старалась изо всех сил, чтобы вы, маленькие провинциалки, не стали посмешищем всей Атланты! Ну так вот, я умываю руки! Возвращайтесь в свое захолустье и продолжайте расти дикарками, не знающими, что такое приличное воспитание! Ничего, кроме стыда и позора, от вас не дождешься! Эме, я немедленно телеграфирую твоему отцу, что не желаю иметь с тобой ничего общего. С тобой и твоей наглой шайкой потаскушек.

— Мы не потаскушки, тетя Лу. Мы я-я! — возразила Тинси так энергично, что Каро зааплодировала.

Но тетя Луиза, словно не слыша, сухо сообщила:

— Я уже говорила: меня зовут Луиза.

«Тебя зовут старая задница», — подумала я, но ничего не сказала, потому что была ее гостьей.

Тетя Луиза велела Уильяму отвезти нас на станцию пораньше, чтобы поскорее убрать из своего дома. Знаешь, Ниси, я плакала и плакала и никак не могла успокоиться. Мне было так плохо! А Каро и Тинси все обнимали и обнимали меня. Когда поезд отошел от перрона и мы в последний раз смотрели на Атланту, то видели ее такой, как тогда, разрушенной, сожженной, заваленной трупами умирающих солдат Конфедерации. И я все время думала, какой измученной и голодной была Скарлетт и как ей недоставало матери.

Я все плакала и плакала, пока вдруг меня не осенило. Ниси, я совсем как мисс Митчелл, которую не пустили в Молодежную лигу из-за индейского любовного танца. И тут я подумала: может, мисс Митчелл знала, что делает, когда танцевала этот танец. Может, она хотела, чтобы ее вышвырнули из клуба, чтобы быть свободной и написать величайшую книгу всех времен.

Да, я решила, что между Скарлетт, мисс Митчелл и мной есть вполне определенное сходство. Все мы терпеть не можем бледных, жеманных, чопорных дурочек. И если это не нравится кому-то из Молодежной лиги, что ж, тем хуже для них.