— Что ж. — Его прекрасное лицо неприязненно исказилось. — Я большей гордости ожидал, если честно. Продалась ты за мое лицо и за обещание вечной любви, как дешевка. Чем больше боготворишь меня, тем больше отвращения к себе, не так ли?..
Подойдя ближе и зажав ладонью рот, чтобы не расплакаться, я протянула руку в его сторону. — Такой дурой была, разменивая вечность на сезонность. И пусть боль — это все, что у меня есть и когда-либо будет от тебя, но… Прости меня, верни меня.
Я почти коснулась его руки, но он отдернул ее, встав и резким движением усадив меня за фортепьяно, склонившись и прошептав на ухо. — Не торопись так с ласками, бабочка. Ты была очень грязным мотыльком, облетая чужие дома. Я не позволю тебе коснуться себя, пока не заслужишь. Говоришь, что страсть ножами изрезала тебя по сердцу?.. Так давай добавим остроты. К окончанию игры ты будешь изнывать и молить меня подарить тебе любовь.
Прикусив мочку моего уха, он обжег ледяным дыханием мою шею, глядя с холодной усмешкой, как она покрывается мурашками.
— Живое сознание — это яд, Владислав. — Полупридушенно простонала я.
— Я знаю. — Его холодный взгляд был исполнен презрения. Взложив руки на мои плечи и сдавив их до хруста костей, он коротко бросил. — Играй. Ту мелодию, которая звучала в твоей голове, когда ты впервые увидела меня там, в психиатрической больнице, в состоянии амнезии.
— Но я не могу. Мне больно. — Слезы выступили на моих глазах от резкой боли в плечах и ключицах. Это были самые болезненные места на всем моем теле. И он прекрасно знал об этом, ведь энное количество времени назад я делала ему массаж этих зон, чтобы помочь расслабиться.
— У тебя выбора нет. — Коротко отрезал он. — Играй так, будто бы я умер и никогда больше не вернусь.
Он сжал мои плечи еще сильнее, прикрыв глаза и слегка запрокинув голову в блаженной ухмылке. Слезы с моих глаз стекали все быстрее и быстрее. Боль была такой сильной, что казалось еще немного, и я вся буду переломана его жестокими руками.
— За что ты так жесток со мной? Я же женой твоей была. И все то время была верна так, как ни одна другая бы не смогла. Сколько ты еще будешь надо мной издеваться?..
— Сейчас ты — никто. И звать тебя Никак. Играй. Если почувствую фальшь — убью. Проигравшей — смерть. Победившей — билет в прошлое, о котором она мечтает. Все будет снова, как прежде, только ты должна заслужить прощение. И одного томления для получения этого прощения явно маловато будет. Я хочу видеть, как ты страдаешь, глядя мне в глаза. Как не помышляешь больше ни о ком и ни о чем, растворяясь в одном лишь мне. — Выпустив когти, как острыми ножами водя ими по моим зареванным щекам, он взял меня рукой за подбородок. — Нет ничего слаще видеть, как ты ломаешься. Ты — единственная в мире душа, столь яркая, благодаря яростным проявлениям твоей чувственности, что ты, наверное, понимаешь, почему мне нравится видеть твои муки. Они — рай для души испорченной и загнившей, вроде моей. Играй, мотылек. Всей страстью. Всей душой. Всей любовью и силой смерти.
Я закрыла глаза и, давя подступавшие к горлу слезы и тремор во всем теле, опустила руки на клавиши. Владислав снова опустил ладони на мои плечи, на сей раз не сжимая их. Вдох-выдох. Сен-Санс. Пляска смерти. Вперед. Вкладывая почти что свою жизнь в каждый отрывистый удар по клавишам, я даже не успевала отмечать, как мажорные и минорные ноты меняли друг друга со скоростью света. Его руки на моих плечах дрожали, уже больше обнимая их, чем сжимая. Выдыхая со свистом боли, я все больше уносилась в ритме музыки, творя ее, возносясь куда-то, намного выше, чем стены и крыша моего замка, и он чувствовал мою любовь. Чувствовал мою душу. Моя душа залегла в каждом звучании, в каждой ноте, и каждый звук был настолько важен в игре, что можно было ставить возле каждого символического музыкального знака в нотной тетради пометку ‘нота бене’ с восклицательным знаком. Еще не окончив, я полуобернулась к нему, уже ощущая привкус его губ на своих, в такой непосредственной близости друг от друга мы оказались.
— Внутренние демоны толкали меня на ошибки. Мне не заслужить прощения перед тобой никогда…
— Единственный твой внутренний демон — это мой член в тебе в минуты соития, так что заткнись и окончи проклятую мелодию. — Раздраженно выдохнул он, дрожа руками на моих плечах. Я подчинилась, молча и беспрекословно. Последний аккорд.
— Все… — Сдавленно прошептала я.
— Молодец. Первая ступень пройдена. Теперь идем со мной. Практически сорок лет назад ты как-то думала о том, что безумно хочешь быть залитой воском моими руками. А пока я еще не обратил тебя в вампира, ты, как и мечтала, прочувствуешь все наживую. Хотя, и до воска у меня есть одна игрушка. Правда, я дико сомневаюсь в том, что она тебе понравится, но у тебя иного выбора, кроме как терпеть все, что я пожелаю, сегодня тебе причинить, в день шестидесятипятилетия со дня нашей встречи, просто нет. Пойдем в наше с тобой подземелье…
Протянув мне руку, он вывел меня из музыкальной залы и повел по лестнице, с которой на нас взирали хищные черти и замученные ангелы, вниз — в подвал…
— Каково это быть продажной силам тьмы шлюхой?.. — Владислав оскалился в улыбке, натуго стягивая ленты корсетной вязкой на моей спине. Нет. Не на корсете, а именно на спине. Только закончив шить, мрачный мастер сейчас любовался на деяние рук своих, превратив мою спину в корсет с лентами, пока я, только закончив извиваться и стенать от боли, давила в себе рвотные позывы, прикрыв ладонью рот. Терпеть подобное на человеческое тело — это было просто невыносимой мукой. Но у меня не было никакого права показывать свою слабость.
— Щекотно. — Отерев пену у рта выдавила я, полуобернувшись, в сантиметре от его рта.
— Да неужели! Ты, сука, еще сарказм включить решила? У меня даже слов нет. — Резко рванув за ленты, торжествующе и мрачно ухмыляясь, он заставил мою спину выгнуться, а меня — вскричать от боли. — На годы здесь моей единственной подругой и верой стала тишина, пока ты трахалась, с кем попало, шалава. Сейчас ты еще хочешь сказать, что я жесток?.. Да что ты знаешь о жестокости, Лора. Да ничего ты не знаешь. А причинять удовольствие — не то же самое, что причинять боль. По-настоящему я тебя еще не истязал, потому что ты прекрасно знаешь, что я к тебе чувствую. Удавлю и буду рыдать, никогда себя не прощу.
— Причинять удовольствие… — Полухрипя, выдохнула я. — Неверная какая-то формулировка. Причинять можно страдания, боль…
— Уверена в том, что она такая уж и неверная? — Еще раз аккуратно потянув меня за ленты и притянув к себе, Владислав заставил меня коснуться обнаженной спиной своего камзола. Погладив меня по лицу холодной рукой, он выдохнул мне прямо в шею, откладывая иглу с вдетой в нее алой шелковой лентой на алтарь. — Твоя спина — самый прекрасный корсет, который я встречал когда-либо на женщине. Алое на твоей бледной коже — словно закат на Востоке. Там, где красота и мистерия становятся одним. Навсегда. Я не могу тебе сопротивляться, бабочка. Другую бы просто убил на месте, разбив прекрасное девичье личико сапогом за такое количество измен, но ты… Горячая, неверная… По-моему, я прощу тебя раньше, чем должен.
— Это такой оригинальный способ признаться в любви?.. — Я измученно улыбнулась, возлагая его руку на свою правую грудь и сжимая ей ее через черный бюстгальтер.
— Почти что. — Обвив рукой одну из лент, он рванул изо всех сил, выдергивая всю корсетную вязку из меня. Не успела я истерически взвыть, он уже поил меня своей кровью, гладя по голове, излечивая проколы от иглы, вышивавшей узор на моей спине и превращавшей ее в изящный корсет.
— Светоч души моей мой ненаглядный в мрачной картине бытия. От кого-то и весь мир не нужен, от кого-то и одна мимолетная улыбка — все в жизни. — Облокотившись спиной ему на грудь, я прикрыла глаза, приоткрыв рот, пока он гладил холодными пальцами мои губы.
— Скажи еще раз, что ненавидишь всех мужчин, кроме меня. — Тихо прошелестел он мне на ухо.
