Господи.

Я прыжком поднимаюсь со своего места и спешу к окну, пока его кто-нибудь не увидел. Я впускаю его (вернее, втягиваю), и он падает прямо в окно и довольно резко врезается в меня. Он втягивает за собой свою метлу (нет, он не парил сам собой в воздухе) и смотрит на меня очень серьезными серыми глазами.

— Какого черта ты делаешь? — шиплю я на него в приглушенном крике.

Он выдыхает и убирает мокрые волосы со лба.

— Меня убьют, — сказал он, и в его голосе нет ни намека на шутку.

Я просто смотрю на него.

— Ты не понимаешь, — серьезно говорит он. — Они меня убьют.

— Меня убьют, если тебя кто-нибудь увидит, — почти кричу я в ответ. — И тебя убьют! Мой папа прикончит нас обоих! — я пытаюсь представить сцену, как появляется папа и находит Скорпиуса в моей спальне.

Это точно будет не миленько.

— Ты не представляешь, в каком я дерьме! Серьезно, тебе нельзя быть здесь!

И тут я услышала шаги из коридора.

— Бля! — я безумно оглянулась. — Кто-то идет, прячься! — он открыл рот, чтобы протестовать, но я толкнула его в шкаф и захлопнула за ним дверцу, как раз, когда кто-то постучал в мою комнату. — Что?

Мама открыла дверь и с любопытством на меня посмотрела:

— С кем ты говоришь?

— Ни с кем, — огрызнулась я. — Я говорила с собой. Мне даже нельзя поговорить с собой в своей же комнате?

— Роуз, — предупреждающе сказала она, — смотри у меня.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрываю и складываю руки на груди.

— Тебе что-то нужно?

— Да. Мне нужно в министерство. Папы с Хьюго нет, а Лэндон спит. Проследишь за ним на случай, если он проснется?

Я как можно незаинтересованно пожимаю плечами:

— Хорошо.

Она кивает и подозрительно окидывает взглядом комнату, будто подозревает, что я прячу парня в своем шкафу. Наконец, она дарит мне быструю улыбку и исчезает. Как только я убеждаюсь, что она ушла, я бросаюсь к шкафу и открываю дверь. Скорпиус стоит у стены, одна из моих рубашек упала с вешалки и теперь свисает с его плеча. Я вытягиваю его оттуда, и он молча протягивает мне рубашку. Я бросаю ее назад в шкаф.

— Так. Какого черта ты здесь делаешь? — снова спросила я, скрестив руки и с выжиданием на него уставившись.

— Я сбежал, — ровно сказал он, будто это само собой разумеется.

— Ты летел сюда всю дорогу на метле? — он кивнул. — Откуда ты вообще узнал, где мой дом?

— Я полетел в Лондон, и там узнал твой адрес.

Звучит так просто, будто он просто прогулялся по району, а не летел через всю чертову страну!

— Что сказал твой папа? — я не стала объяснять, о чем я, он и так отлично знает.

— Он вообще-то вообще ничего не сказал, — медленно сказал он. — Он как бы сидел, а потом немного затрясся. Потом отшвырнул газету и ушел.

— Ну, не так уж плохо, да? — осторожно спросила я. Звучит намного менее скандально, чем реакция моего отца.

Он приподнял брови и посмотрел на меня так, будто думает, что я полудурочка.

— А потом нарисовался мой дед.

Слова мамы вернулись ко мне с прежней силой, и я постаралась не выказать эмоций, охвативших меня при этом:

— И что он сделал?

— Я не дал ему шанса ничего сделать, — Скорпиус покачал головой. — Я сбежал в ту же секунду, как услышал, что он пришел. Роуз, ты не понимаешь, он меня убьет.

Я бы сказала, что он драматизирует, но часть меня думает, что он, наверное, серьезно. Конечно, его дед не убьет его на самом деле (по крайней мере, я искренне на это надеюсь), но он определенно очень расстроится и превратит его жизнь в ад.

И Скорпиус не хочет иметь с этим дела.

— Значит, ты пришел сюда, чтобы со мной порвать? — спросила я, скрестив руки на груди, и отвернулась, прикинувшись, что мне интересно что-то на другой стороне комнаты. Я не хочу видеть его лицо, когда он это сделает.

Но он ничего не делает. Вместо этого он говорит со мной как с сумасшедшей:

— Что? С чего ты это взяла?

— Потому что тогда у твоего деда не будет причины злиться.

— Теперь он все равно будет в ярости! — Скорпиус передвигается так, чтобы попасть в поле моего зрения. — Ты хочешь порвать со мной?

Я просто смотрю на него. Это в первый раз, когда мы оба говорим об этом и даем этому имя. Говорить, что мы можем порвать, это все равно, что признаться, что мы встречаемся. Хотя, как мы можем встречаться, если все наши отношения состоят из спешных обжиманий в библиотечной комнате. Я бы хотела большего.

Я понимаю, что не ответила на его вопрос, и по его лицу читаю, что он не так все понял.

— Нет, — быстро сказала я. — Я просто подумала, что они могли заставить тебя…

— Роуз, — он вздыхает и с секунду смотрит вниз на пол. Когда он поднимает голову, у него опять серьезный вид. — Роуз, мне плевать, что они думают. Что все остальные думают.

— Правда?

— Да. Я… — он обрывает себя, и я вижу, как его лицо нервно дергается. — Мне плевать, если им это не нравится. Ты нравишься мне, — он говорит тихо, и я вижу, что он напуган до смерти. Это довольно мило.

Но все же его слова меня на секунду остановили. Я смотрю на него, пытаясь прочесть по глазам, но это трудно, потому что они выглядят так нервно и настороженно. Он сглатывает — наверное, нервная привычка — и ждет, чтобы я что-то сказала.

— Это для тебя важнее? — спросила я так же тихо, как он.

— Я пришел сюда, разве нет? — в этом есть смысл. Он пролетел через всю страну на гребаной метле. — Роуз, ты мне правда нравишься. Правда, — в его голосе почти отчаяние. И его глаза были такими умоляющими. И он так искренен.

И я сдалась.

Мы уже много раз целовались, но это никогда не было так. С той же секунды, как я схватила его за лицо и подтянула к себе, я поняла, что это все. Это кончено. Я больше даже не чувствую осознанного контроля. И его это, похоже, тоже не волнует, что немного удивляет, потому что он всегда очень осторожен в том, как все развивается.

Его определенно больше не заботят правила.

Его пальцы переплетаются в моих волосах, и, думаю, в другой ситуации могло бы быть больно. Но я едва замечаю. Это почти слишком легко. Дом пуст (кроме моего спящего братишки), и он в моей спальне. В моей спальне. И прямо здесь кровать. Мне не приходится слишком стараться, чтобы заставить его двинуться назад достаточно для того, чтобы споткнуться о край кровати и упасть на нее, и я больше, чем просто немного счастлива, когда он даже не думает протестовать, что я упала вслед за ним.

Мы никогда такого не делали раньше — целоваться вот так, лежа в кровати, не меньше. Это невероятно возбуждает, и мой пульс ускоряется от одной мысли об этом. Было трудно стащить с него куртку в нашей нынешней позе, но мы справляемся, и, когда мои волосы падают по обеим сторонам его лица, пока мы продолжаем целоваться, я не могу не возбуждаться. Мой мозг уже не работает ясно, ну и ладно. Мне на самом деле плевать, что я потеряла способность принимать здравые решения.

Он притягивает меня еще ближе к себе, но я не могу не чувствовать, что как бы близко мы ни были, этого недостаточно. По-моему, во мне запустилось что-то бесстыдное и гормональное, и я совершенно не понимаю, как это успокоить или контролировать. Не то чтобы я хотела. У Скорпиуса, по-моему, та же проблема, потому что, будучи обычно столь осторожным, сейчас он едва отмечает что-либо, кроме пустого дома и кровати.

Он теперь фантастически целуется. Благодаря мне, конечно. И я клянусь, он с каждым днем все симпатичнее. Я почти задыхаюсь, когда его пальцы скользят по моей спине, но, к счастью, удерживаюсь, потому что это было бы ну совсем неловко. Он тянет вверх ткань моей рубашки, а я держу обе руки на его подбородке и занята только его ртом. Я не знаю, что на меня нашло, я уверена, нормальный человек несколько больше бы озаботился тем, что родители могут вернуться домой в любую секунду. Особенно если этот человек и так в семи слоях дерьма. Но, думаю, еще никто не называл меня нормальной.