Я бросаю его в мойку.

— А других яблок у нас даже и нет, — напоминаю я.

Она смотрит на меня так, будто хочет меня шлепнуть, но конечно она этого не делает. Лишь велит мне отправляться в Нору, сама же вытаскивает яблоко из мойки и бросает его в мусорную корзину.

Я делаю, как она сказала. Папа и Хьюго уже ушли, так что я беру горсть Летучего Пороха и бросаю в камин. Огонь становится по-слизерински зеленым, я вхожу в него и без особого энтузиазма говорю:

— Нора!

Вываливаясь в гостиную дома моей бабушки, я пытаюсь стереть золу с лица, надеюсь — удачно, но зеркала поблизости конечно же нет, так что я не могу сказать точно. Бабушка ловит меня почти немедленно и сжимает в медвежьих объятиях так крепко, что секунду я не могу дышать. Наконец, она меня отпускает, и помогает стереть пепел со щек.

— Ох, Роузи, милая, — ласково говорит она, отлично зная, что я ненавижу, когда меня зовут Роузи. Она улыбается такой фальшивой улыбкой, какой умеют сиять только бабушки. — Ты выглядишь просто прелестно. Но ты не думаешь, милая, что юбка коротковата?

— Я не виновата, бабушка, — отвечаю я таким же неестественно невинным голоском, каким был высказан ее комплимент. — Просто они не делают юбки для девочек с длинными ногами.

— Ах, милая! — она качает головой. — Может, я сошью тебе что-то, что тебе понравится?

— Конечно! — радостно отвечаю я и мчусь прочь.

Черта с два.

На кухне хорошо пахнет, когда я прохожу через нее, так что я вспоминаю, почему я не слишком сильно расстраиваюсь, если меня сюда тащат. В конце концов, никто не готовит лучше бабули, и это многое говорит о том, что она готовит. Да, сбор Семьи — это пытка, но еда того стоит.

Я прохожу на задний двор, пытаясь найти хоть кого-то кроме моих родителей или бабушки с дедом, чтобы поговорить. Строго говоря, я ищу одного человека, но натыкаюсь на Хьюго и Лили, которые уже устроились под деревом. Они склонились над книгой и выглядят очень подозрительно.

— Что это вы тут делаете? — спрашиваю я, пытаясь разглядеть, что за книга их так захватила.

Лили тут же захлопывает ее и прижимает к себе:

— Не твое дело! — с ненавистью отвечает она.

— Ох, да остынь, Лили.

— Не говори мне “остынь”! — Лили яростно вскакивает, и я снова задаюсь вопросом, почему она такая стерва. Было время, довольно давно, когда она меня боготворила, думала, что я самая крутая на свете, но сейчас она такая же противная, как Хьюго.

Она мне больше нравилась, когда она мне поклонялась.

— Ой, а что же ты сделаешь? — с притворным ужасом спрашиваю я. — Побежишь к мамочке с папочкой?

Я знаю, что она ненавидит, когда с ней разговаривают, как с маленькой. Это ее страшно бесит. Папа говорил, что тетя Джинни была такой же. Младшей сестрой в семье мальчишек, как Лили, и папа говорил, что не было способа разозлить ее лучше, чем разговаривать с ней, как с младенцем. На ее дочь это тоже отлично действует.

Лили окидывает меня презрительным взглядом, продолжая прижимать к себе эту идиотскую книгу.

— Пошли! — командует она Хьюго, продолжая смотреть на меня. Он быстро поднимается и послушно бредет за ней. Просто ужасно, что они кузены, потому что Лили не найдет другого парня, который будет так безоговорочно ее слушать. И неважно, что она жутко красивая.

Я смотрю, как они уходят в другой конец двора, скрываясь за холмом. Их так приятно доставать, что я даже не чувствую себя виноватой.

Звук открывающейся и закрывающейся двери привлекает мое внимание и — вот и он. Человек, которого я и ищу в первую очередь. Ал идет со своим старшим братом, и они говорят о чем-то своем. Это начинает раздражать, решила я, что все вокруг меня о чем-то болтают, и только я одна-одинешенька. Я вытягиваю ногу, когда они проходят мимо, и Ал тут же об нее спотыкается, хоть и не падает.

— Бля, Роуз! — говорит он, выпрямляясь и нервно оглядываясь по сторонам. Взрослых не видно, так что он в безопасности.

Я широко улыбаюсь:

— Что за выражения, префект?

Джеймс фыркает, а Ал краснеет. Теперь я почувствовала себя лучше. Может он и избежал рыжего проклятья Уизли, но проклятье уизлевского смущения действует. Так только справедливо.

— Перестань, — серьезно говорит Ал. — Я об этом не просил, сама знаешь.

Джеймс снова смеется, и я закатываю глаза.

— Все в порядке, — говорю я с наигранной нежностью. — Ты будешь великолепен, уверена.

— Ага! — влезает Джеймс, окидывая меня понимающим (и раздражающим) взглядом. — Мнится мне, и да не запротестуешь ты. Кто-то завидует, а?

Мне хочется ему врезать. Вообще-то это моя обычная реакция каждый раз, когда я его вижу, так что это не сюрприз.

— Джеймс, не говори всякую хрень вроде “мнится мне”, ты выглядишь еще большим педиком, чем ты есть.

Хорошо, что я успела научиться от него уворачиваться, а то кулак, который летел прямо туда, где была моя голова, мог что-нибудь и повредить.

— Знаешь, если ты действительно уверен в своей ориентации, такие комментарии не должны тебя задевать.

— О, нисколько не задели, — рявкает он в ответ. — Мне просто показалось, что у тебя на плече какая-то жуткая крыса, вот и попытался ее согнать. Прости, не понял сразу, что это твое лицо.

— Джеймс Поттер, я надеюсь, мне только что показалось, что ты назвал свою двоюродную сестру крысой?

Выходит тетя Джинни, всегда появляющаяся тогда, когда Джеймс делает что-то, что не должен. Она даже не удостаивает его взглядом, проходя мимо него со стопкой тарелок. Тетя несет их на стол для пикника, который был уже собран, и начинает расставлять их там. Я ухмыляюсь и, вызывающе приподняв брови, смотрю на Джеймса.

Роуз — один. Джеймс — ноль.

Главное в Джеймсе то, что он отлично знает, что он не гей, и что его ни капли не интересуют парни. Он — как бы получше это назвать? — главный кобель школы, и клянусь, я почти единственная девчонка с моей параллели, с которой он не спал или хотя бы не пытался. Не говоря уже о девчонках старше. И надеюсь, он не попытается добраться до девчонок с курса младше меня, потому что это будет вообще омерзительно. Не то чтобы ему это нужно. Полным-полно тех, кто готовы еще один (и два, и три, и четыре) раз прокатиться на этой карусели. Не понимаю почему, если честно. Он полный и абсолютный ублюдок, и он обращается с ними, как с дерьмом, как только их бросает. Но это ему не мешает, я уверена, потому что его фамилия Поттер, и он наследник чертовски богатого Спасителя Мира.

Ал не такой. На первом курсе он попался на все эти поттеровские штучки, и тогда это ему немного даже нравилось, но сейчас его это раздражает. Конечно, он этого не говорит, потому что боится, что получится, будто он не одобряет своего отца, вся такая фигня. Но его это нервирует, я знаю. Он не любит представляться людям и старается не называть им своей фамилии. Кривится всякий раз, когда ему говорят, как он похож на отца. А то, что люди каждый раз думают, будто они сделали эдакое открытие, и скорее стремятся об этом сообщить, ситуацию не исправляет. Но это правда, что уж тут. Они просто одинаковые, только Ал намного моложе, естественно. И если фотки из девяностых не лгут, Ал в точности такой, каким был дядя Гарри в юности.

Джеймс не похож на Гарри Поттера. Он выше и не такой тощий, каким его отец был в молодости (и как его брат сейчас). У него темно-рыжие волосы, не традиционно уизлевские, но уж точно не черные. Они немного непослушные, но, скорее, просто длинноватые и завиваются у кончиков, а не торчат во все стороны, как у его отца и брата. И — к счастью для него — нормальные карие глаза и отличное зрение.

По характеру они тоже как день и ночь. Ал тихий и вежливый, и отчаянно старается чуть ли не просочиться сквозь обои, куда бы он не пошел. Джеймс же наоборот — громкий и наслаждается спорами. Он обожает быть в центре внимания, и своей болтовней он чаще создает себе проблемы, чем решает их. Мы с Джеймсом похожи (во всяком случае, все так говорят). Наверное, поэтому мы друг друга не выносим.