Один из этих ходов выходил в пещеру на реку, где хранились несколько индийских пирог, каноэ, одна типично голландская большая лодка, куча оружия.
Вход в ход был замаскирован – надо было нажать определенные камни, и тогда целая стена поворачивалась и уходила в сторону. Там никакой железной механики, одни отличные пригнанные камни, поворачивающиеся на осях, как у часов. Потому все могло служить сотни лет не портясь – мы научились этому в южной Америке, где некоторые тайные ходы пережили тысячелетия, ибо там нечему было портиться. Технология была у нас продумана и отработана до мелочей – у нас существовало несколько специальных рабочих команд, которые даже не знали, где и в какой стране они действуют.
Мы специально подбирали надежных людей, хорошо им платили. А, самое главное, никто не знал ни про них, ни они сами не знали, куда их привозили и всей схемы ходов, поскольку их незнание охраняло нас лучше их преданности. Зато все наши поместья были настоящими бастионами внутри, где нас было не взять, не найти и не поймать.
Мы с Мари стали, ругаясь, завинчивать окна. Остроумные приспособления помимо решеток вдвигали железные тяжелые крышки-плиты, завинчиваемые изнутри, которые полностью блокировали окна, будто иллюминаторы на кораблях.
Они входили в каменные пазы и блокировались изнутри. Да и сами стены были сложены из крупного камня, который даже пушки возьмут не с первого дня.
Мощные вторые двери внутри было тоже не выбить ногой, если знать, как их закрыть и открыть. Мы без малейших угрызений совести оставляли обычно дом, ибо забраться в него невозможно было даже разобрав крышу, ибо чердак завинчивался такой же плитой изнутри, там вдвигались, как и во все двери, брусы, и с этой дверью ты мог делать что угодно – бить, кричать, впадать в истерику – ее было не вышибить даже настоящим тараном. Каменный дом стоял неприступной крепостью. Его можно было взять, разве что, взорвав к черту каменные стены.
Оставались открытыми только узкие и исперещенные толстыми прутьями бойницы, через которые можно было только наблюдать, но даже ребенок не пролез бы. Но и они закрывались, только последними – после этого открытыми оставались только несколько отверстий для глаз, позволяющие незаметно осматривать окрестности. И несколько тонких отверстий-колодцев-труб в стенах. Что служили как колодцы для наших пуль, что были нацелены на места, которые невозможно было обойти, штурмуя замок и в которые можно было только выстрелить изнутри. Снаружи в узкую точку на высоте двух метров не попадешь.
Закрыв и завинтив все окна и двери изнутри, мы повалились на перины.
Снаружи чудовищных железных плит, закрывших все, кстати, было никак не заметно, ибо окна украшала густая растительность. Да и внешний вид щитов был украшен фигурным литьем, что придавало замку скорей изысканный вид и не навевало мысли о подлинном состоянии окон.
Разбудил меня свист китайца, и его пришлось пустить.
– Спрятали трупы? – спросил отец. – Нам ведь тут еще и жить... Не хватало еще неприятностей с армией, да и если продавать поместье, нехорошо было бы, если б тут валялись кости. Не нужно, чтобы люди нас преследовали.
– Спрятали! – довольно ответил индеец, пряча глаза. – Не будут нас преследовать...
Все проснулись, протирали глаза, на скорую руку ели. Оружие, порох, пули, ножи, еда в поход, одежда, – все было приготовлено заранее. Отдыхали уже одетые. Даже мама была одета, правда, мужчиной и в кожаную крепкую одежду. Как и мы с Мари.
Последнее дело – путешествовать с женщиной. Или одетой женщиной. Нож на поясе, меч за спиной в ножнах, по два пистоля у каждого, ружье, небольшой рюкзак с продуктами и боеприпасами, запас денег у каждого, медикаменты, метательные ножи, лезвия, короткие бритвы, веревка, кошка у каждого, отмычки – в общем, нас можно было брать и выставлять как примерно экипированных бандитов прямо на виселицу. Правда все это сверху покрывалось плащами на меху, неброскими, но теплыми, надежными и непромокаемы, ибо они были пропитаны специальным маслом.
Впрочем, у каждого были свои особенности – мама была облегчена, без меча, ее нож – узкий клинок – был очень легким, но отравлен; но она любила огнестрельное оружие и у нее было пару пистолетов; у индейца были трубка и ядовитые колючки, китаец имел арбалет и ножи, у Мари было больше огнестрельного оружия, она была буквально обвешана им, и оно было в самых странных местах, отец предпочитал холодное, и его плащ выворачивался наружу и с той стороны был очень богатым, в мгновение превращая хозяина в роскошно одетого торговца.
Я еще раз поглядела наружу. Телохранители, сейчас спящие на тюках, предупредили, что там никого нет. Даже двор был чисто вымыт от крови, и ничто не напоминало о недавнем сражении. Ни тел, ни клочков.
Я вздохнула. Все ловушки и сюрпризы были заряжены. Над головой сгущались тени.
– Уходим?
– Хррр... – просопели мне крайне четкий и бескомпромиссный ответ все пятеро. – Хрррр-Пшшшш.
Все спали, негодяи, пока я возилась.
Я широко зевнула в ответ. Мол, одобряю.
– Уууу... – сказала я.
Никто не прореагировал. Но ситуация с лесом мне не нравилась. В наблюдательное отверстие с крыши я уловила, как где-то далеко, очень далеко, на дороге, в небо взлетела напуганная стая.
Это мне очень не понравилось.
Я представила, что я вурдалак и пью кровь из своих близких; тяну стаканами, как с спасителя.
– Ууууууу... – сказала я голосом давно одичавшего волка. Только раз в сорок громче. Я-то умею использовать акустику помещения.
В ночи страшный вой, усиленный колодцем комнаты, покатился луной на десятки километров.
Они все подпрыгнули, затравлено озираясь и ругаясь.
Я хохотала за дверью. Ибо, естественно, делать это в их присутствии не стала. Мари проснулась, и, поняв, что я веселюсь, разразилась в свою очередь диким хохотом с подвываниями, будто ночной филин.
Индеец понял, что мы веселимся, и выпустил в пространство дикий длинный обезумевший вой метающегося в двух стенах вурдалака, от которого у меня мигом взмокла спина, китаец испустил страшный крик, которому-то и названия не было, а мама, спавшая крепко и проснувшаяся позже всех, чуть не скончалась на месте от сердечного приступа.
Все хохотали, глядя, как она держится за грудь.
– Я вам покажу вурдалаков спросонья! – наконец, пригрозила она нам кулаком. – Следующий раз я вас так подниму! Утречком раненько... В часа два ночи, когда мы будем где-то ночевать в подземельях...
Но все только хохотали и махали ногами на диване.
– Я вас подняла, ибо по дороге кто-то движется. Я даже отсюда заметила, как там вспугнули стаю ворон. А это не те птички, чтоб испугаться крестьянина или одинокой кареты.
Все молча встали, еще раз окинули лес взглядами, китаец принюхался, а потом пошли вниз и ушли в тайный ход. Ходы у нас оригинальные. Когда мы в доме, они блокировались изнутри. А когда мы вне, они тоже блокировались, так что нас не догнать было по ходу, даже если б, будучи в доме, они знали его.
Телохранители слазили по подземному ходу до самого конца, и, лишь услышав их посвист, мы пошли вниз и закрыли, заблокировав за собой дверь.
– Ну, теперь я спокойно спать после отставки буду только в Айрисе! – твердо сказала мама, расставаясь с гостеприимным замком. Надо сказать, что один из наших дворцов был построен на верхушке громаднейшей вертикальной ста пятидесятиметровой скалы, каким-то чудом оказавшейся на равнине. И стоявшей так, как утес или голыш, поставленный на попа. Я считала, что его туда затащили ледники, но зрелище с него и впрямь открывалось внушительное.
Причем замок полностью сливался со скалой, вернее почти вертикальная скала просто переходила в отвесные стены замка, увенчиваясь им. Ни обстрелять его снизу пушками, ни штурмовать лестницами, ни еще чего-нибудь было невозможным. Я сама испытала неприятные ощущения, впервые оказавшись на этой скале сверху.
Он нам очень дорого обошелся, но зато, упершийся как свеча в небо ослепительно белый замок производил сказочное впечатление. Да и был, честно говоря, приличным местом отдыха. Где ты могла спокойно смотреть в окно и крепко спать... Тем более привычные тяжелые решетки на окнах были и в нем, и проникнуть в него снаружи, особенно на такой высоте, было абсолютно невозможным.