Теперь Рил произносит:
-- Ерунда, сделаешь себе новую, если что-то случится. Вот тебе -- сказка на память. Поменяй имена местами, и, может, следующая не узнает правду.
Она усмехается и чуть ли не швыряет в него стопку листов. "Дурацкая сказка, придуманная Раулем", -- понимает Дедал. В детстве Рил -- эта Рил -- не успокоилась, пока не заставила Рауля записать сказку целиком. Страницы с легким шелестом разлетаются по полу. Дедал не знает, как остановить Рил. Она всегда все делает по-своему.
10. Cytotropism
"Еще одна неудачная попытка", -- эта мысль была невыносима. Его Рил выросла и покинула купол -- в очередной раз. Дедал вдруг почувствовал страшную усталость. Он сидел за рабочим столом, бездумно листая сваленные вперемешку бумаги: отчеты о состоянии здоровья, рабочий журнал, детские рисунки Рил. Наткнувшись на кривоватое изображение Прокси, Дедал, скривившись, сбросил его на пол.
Рано или поздно Рил всегда задавала один и тот же вопрос:
-- Кто такие Прокси? -- а потом безвозвратно уходила из Ромдо.
Дедал пробовал разные способы отвлечься в ожидании новой настоящей Рил, которая непременно осталась бы с ним на всю жизнь, но действительно помогал только один: наблюдение за жизненными процессами Прокси. В этом крылась особенно злая ирония: Прокси отнимали у Дедала смысл жизни и в то же время каждый раз снова возвращали его.
"То, как клетки Амриты тянутся друг другу, обеспечивая бессмертие своим хозяевам, очень похоже на Ромдо, -- думал Дедал. -- Купол -- защитная оболочка, ограничивающая город от неблагоприятной внешней среды, а люди и авторейвы, взаимодействуя друг с другом, поддерживают целостность этой системы". Ромдо казался ему гигантской колонией или, скорее, огромным, но единым организмом.
Но на самом деле город уже не представлял собой целостную до последнего винтика отлаженную систему. Рауль с силой ударил кулаком по зеркалу -- по стеклу во все стороны разбежалась сеть трещин. Изломанное осколками отражение куда больше было похоже на него настоящего. Рауль невольно усмехнулся. Злость постепенно проходила, засыпала, словно чудовище внутри него успокоил вид крови. Он начал было произносить: "Я мыслю, следовательно..." -- но тотчас же замолк. Разговоры с собственным отражением о вечных истинах казались дурным знаком. Кровь стекала с пальцев, пачкая пол, и словно подтверждала его присутствие в этом мире.
Постоянное молчание Регента тяготило Рауля. Подумав о Регенте, он сразу же вспомнил и о "мертвой" Рил -- наверное, ей тоже не нравилась эта отвратительная манера игнорировать чужие вопросы. От Рил его мысли перескочили к Дедалу. Отстраненный от дел доктор выглядел подавленно. Но в эту ложь было слишком трудно поверить. Не было никаких сомнений в том, что проект "re-l124c41+" приостановлен только на время.
Разговор с Дедалом походил на мудреную игру в слова, а сам он казался Раулю всего лишь глупым мальчишкой. Умным, даже гениальным -- на грани безумия -- и одновременно невообразимо глупым, каким только может быть избалованный ребенок, заигравшийся во всемогущего бога. В системе Рауля больше не было места ни богам, ни чудовищам. Зато имелась цель -- и практически любые средства. Твердая уверенность в том, что у него получится добиться желаемого, гнала Рауля вперед.
***
-- Последний отрывок, -- говорит Винсент. -- Вот, слушай.
"Чужие маленькие незначительные по сравнению с бескрайней вселенной миры-лабиринты притягивались, сталкивались, разбегались в стороны. Невидимые глазу непрерывные процессы поддерживали или уничтожали жизнь, невидимые течения размывали невидимые берега. Каждый мир был словно клетка, а что это означало, зависело от создателя, в чьей голове рождался замысловатый набор связей, определений и стремлений: клетка как единица живого, клетка как тюрьма для неразумных созданий, клетка как свод правил и мыслей. Несуществующие в вещественной реальности, тем не менее все они значительно на нее влияли.
До пробуждения ему казалось, что мир немного похож на атом, и если бы он сжал ладонь, то из-под пальцев бы во все стороны брызнули электроны. Наверное, в темноте небытия это выглядело бы по-настоящему красиво. Мир во сне был искажен и нечеток, но сквозь вязкую тишину откуда-то издалека иногда пробивались отдельные голоса. Он не понимал, что они говорят ему, но внимательно вслушивался в дрожащее пространство и пытался на ощупь определить его форму, заполняя пустоту вокруг себя смутными образами. Когда он проснулся и осознал себя, то одновременно осознал и мир. Он и был -- целый мир, пока не выяснил, что существуют и другие. Мир стал сетью. Клетки-ячейки принимали, хранили и посылали информацию, длинные разветвленные отростки соединяли их друг с другом. Между волокнами вспыхивали и гасли яркие искры, мелькавшие то там, то здесь огоньки. Он беспрестанно чувствовал, как миллионы сигналов пронизывали его сознание, и тянулся во все стороны, отвечая и спрашивая, познавая и запоминая".
11. Anamnesis
Густой туман скрадывал все звуки: шаги, шорох одежды, голос. Казалось, что мира больше нет -- один только Винсент, обреченный вечно скитаться в серой дымке. Стоило лишь вытянуть руку, и ее уже не было видно. Идти приходилось на ощупь, медленно, осторожно; оступаясь и пытаясь угадать направление, Винсент шел, сам не зная куда. Когда среди тумана проступило какое-то строение, он с облегчением вздохнул -- все, что было способно хоть как-то упорядочить хаотичное блуждание, виделось ему спасением.
Книжный магазин посреди мертвой земли казался чьей-то глупой шуткой. Или осколком далекого злого прошлого, призраком другого давно сгинувшего мира. Винсент открыл дверь и с опаской шагнул внутрь. Повсюду громоздились книги: на бесчисленных потемневших от времени полках, на шатких неуклюжих столах, на грязном полу лежали небрежно сложенные стопки с пыльными корешками, расползались в стороны невысокие холмы, высились непонятно как не распадавшиеся горы. Все книги были закрыты: ни одной странички, ни слова, ни рисунка, будто они отказывались раскрывать миру свои тайны (или мир совершенно не желал их знать). В лабиринте темных коридоров было очень легко заблудиться. Винсент уже начал сомневаться, что сможет узнать правильную дорогу в этом заброшенном, позабытом всеми месте, когда за спиной неожиданно раздался голос хозяина магазина.
В воздухе плыл густой аромат чая. Последовав чужому предложению, Винсент, не глядя, вытащил с полки книгу. На обложке было выведено его имя. Помедлив, он открыл ее: сухие пожелтевшие страницы оказались пусты. Вскочив на ноги, Винсент удивленно огляделся -- его имя было на каждой из этих книг: то ли как имя автора (и тогда было неудивительно, что внутри переплета ничего нет), то ли как название истории. "Страницы не заполнены, потому что я ничего не помню, или потому что меня не существует?" -- пронеслось в голове Винсента.
Лабиринт вокруг все разрастался, лабиринт Винсента был полон чудовищ и намеков, и оставалось только решить, что искать: выход или центр, и заодно: считать ли реальность сном или сон -- реальностью. Винсент метался среди этих стен, замкнутых в его мир, уже не понимая, что именно он ищет и что желает найти. Чья-то тень преследовала его -- тень чудовища, тень Эрго Прокси. Или... тень его самого? Гулкий размеренный голос настойчиво ввинчивался в уши; в этом голосе Винсенту чудились отголоски грядущей беды.
