Я едва не свернул себе шею, осматривая место, где стояла гильотина. Там, где падал, раз за разом срезая головы, ее нож, возвышается ныне самый старый и самый высокий монумент Парижа[24]. Отсюда кажется – стоит протянуть руку, и снимешь с цоколя обелиск, установленный в 1836 году на площади Согласия. В песне Жака Дютрона «Париж просыпается в пять утра» (Il est 5 heures, Paris s’éveille, 1968), говорится: «Новый день начинается, и обелиск восстает». То есть для него древний египетский символ – не что иное, как монументальное воплощение утренней эрекции.

На дворе – март 1968-го, Франция вот-вот насладится песней о вырвавшейся на волю радости и свободе. Прекрасный текст к песне Дютрона написал Жак Ланзманн, вдохновленный песней «Париж, пять утра» (Paris à cinq heures du matin, 1808) Марка-Антуана Дезожье. В ней тоже изображалась завораживающая атмосфера утреннего, туманного Парижа. Дезожье покинул Францию во время революции. Вернувшись, когда ярость бунтовщиков несколько поутихла, он обнаружил, что, хотя общественная жизнь переместилась на бульвары и площади, и активнее всего – толпа на площади Согласия, Пон-Нёф остался таким, каким мы видим его и сегодня, – веселым и гостеприимным.

Передо мной течет Сена. Проплывают туристические кораблики, знаменитые bateaux-mouches. Как в песне «Лодки на Сене» (Barques sur la Seine). И мне вспоминается начало танцевального номера «Лодки Нила» (Barques sur le Nil) из Alexandrie Alexandra Клода Франсуа. Лодки Нила, на которых приплыл в Париж Луксорский Обелиск – несколько раньше юного Клода Франсуа, прибывшего во Францию на корабле из Египта, где он родился. Два разных времени. Два корабля. Но оба раза – из Александрии.

Я закрываю глаза, и представляю себе Клода Франсуа спускающимся на веревке с неба прямо на Пон-Нёф, по которому прогуливаются Луи XIV с Мазарини. И хохочут во весь голос! Конь под бронзовым Анри IV встает на дыбы. Король пытается удержаться в седле, ему помогает Равальяк. Жак Дютрон выходит из лимузина и открывает дверцу для Франсуазы Арди. Хлодвиг и Карл Великий, вооруженные и в тяжелых кольчугах, спешат к ним. Франс Галль смотрит, раскрыв рот, на проклятого императора и осторожно кивает ему. Серж Генсбур, в превосходно сшитом костюме, держа на руках собачку, ведет на поводке Джейн Бёркин. Рено сопровождает Маргарет Тэтчер. Джо Дассен смотрит на Сену, мечтая об аудиенции на Елисейских полях, а Франсуа Вийон беспрерывно кидает в реку камешки.

На Пон-Нёф полно народу. Прохожие сбегаются к толпе, окружившей Клода Франсуа. Из невидимых динамиков во всю мочь звучит Alexandrie Alexandra. И в положенном месте все разом восклицают: ааахх. Звуки самого возбуждающего французского шансона заставляют толпу танцевать. Я вижу, как все они повторяют жесты Клода Франсуа, даже застенчивый Жак Брель не отстает: кулаки перед грудью, потом – вниз, затем выбрасываются вперед. Знаменитые «Клодетки»[25] весело скачут среди публики.

Руки готового включиться в общее веселье Луи XV, руки вечно недовольного ворчуна Жоржа Брассенса, руки, обтянутые сверкающим балетным трико. Даже я чувствую, как мои бедра приходят в движение. «Я выпью Нил досуха, если меня не оценят по достоинству», – звучит изо всех ртов, но при этом все указывают на Сену. Alexandrie Alexandra – гимн соблазну. «Сегодня я станцую меж твоих простыней». Жар нарастает. Рефрен течет приливной волной через Пон-Нёф: Les sirènes du port d’Alexandrie, chantent toujours la même mélodie, woowoo. И затем снова: ааахх. Попытайтесь спеть эти слова, написанные в 1978 году, не размахивая руками. Луи XVI проводит рукой по горлу и подмигивает Марии-Антуанетте, наблюдающей за тем, как Мишель Сарду машет белым платком.

Я открываю глаза и вижу безлюдный Пон-Нёф. Прохожие глядят на меня удивленно, но быстро уходят своей дорогой. У меня жутко болят ноги. Довольно! Воображение, кажется, завело меня слишком далеко. Слишком много всего случилось на этом месте, но сейчас пора пройтись. Правой-левой, я разворачиваюсь и направляюсь на север, к Монмартру. Пора вернуться к XX веку. Настоящее манит меня.

Набережные Сены выглядели как обычно. Как декорации к романам Золя или Флобера. Как кадры из фильмов Карне или Годара. История глядела из каждого окошка, неуловимой тенью следовала за мной. Справа проплыли острова: Сите – «колыбель Парижа» и его менее знаменитый брат-близнец – Сен-Луи. В песне «Остров Сен-Луи» (Île Saint-Louis, 1951) Лео Ферре прекрасно его описал: «Сен-Луи надоело болтаться возле Сите, он мечтает сорваться с привязи, он жаждет свободы». Остров решил совершить кругосветное путешествие, но уплыть он сможет, лишь если «океан отхлынет подальше от Сены». Звуки рояля Ферре, казалось, звучат у меня в мозгу, шаг подчиняется его ритмам. Автор песни заключает: «Если остров мудр, он не уйдет в плавание. Париж сам напишет легенды о нем». Как бы подтверждая последние слова, справа вырастают четыре заполненные книгами башни Национальной библиотеки, одного из самых крупных в мире хранилищ рассказов, мифов и саг. Прекрасное напоминание: чем дальше вдоль берега Сены, тем больше попадается книжных прилавков, где любители могут порыться всласть.

Тем временем я добираюсь до станции Сулли-Морлан и спускаюсь в метро. Полковник Морлан пал в бою под Аустерлицем, во времена Наполеона. Его тело возвратилось на родину в бочке рома. А в названии станции имя Морлана стоит рядом с именем герцога Сулли, сподвижника Анри IV. Обычный парижский перекресток связал воедино легенду о Бонапарте с мифом о короле Анри. Я поднимаюсь из метро на бульваре Анри IV, и иду к площади Бастилии. Самый толерантный в истории монарх приводит меня туда, где пал ancien régime[27]. Что тут скажешь? История на каждом шагу. Под каждым камнем здешней мостовой зарыт материал, которого хватит на несколько статей в Википедии.

Мне не забыть разочарования, испытанного мною давным-давно, когда, впервые попав сюда, я вдруг понял, что новое здание Оперы построено как раз на месте Бастилии. Мысль, которую я сразу прогнал, на самом деле показательна: мне хотелось увидеть Бастилию. Не важно, что революционеры сровняли тюрьму с землей. Место, где она стояла, аккуратно очерчено на мостовой. Трудно его не заметить. Но внимание отвлекает гигантская Colonne de juillet[28], возведенная здесь в честь революции. Не в честь революции 1789 года, о которой вы подумали. Приглядитесь повнимательней, и вы прочтете: «27, 28, 29 июля 1830 года». Фанатичные историки немедленно заорут: Les trois glorieuses – Три Счастливейших Дня, в течение которых было покончено с ультраконсервативным периодом правления Шарля Х, младшего брата бедняги Луи XVI. Он был вторым Бурбоном на троне после падения Наполеона в 1815 году и последним королем, которому не удалось сохранить власть.