Я лично давно знал Н. И. Иванова, с тех еще пор, когда он был полковником и служил в главном артиллерийском управлении, затем встречал его на Японской войне, бывал у него в Киеве, а с 1914 года постоянно видал его, сначала на Южном фронте, а со времени назначения генерал-адъютанта Иванова состоять при Особе Его Величества мы находились вместе в Ставке.

Николай Иудович был чисто русский человек незнатного происхождения, пробивший себе дорогу упорным трудом. Неглупый, осторожный, настойчивый, глубоко религиозный и честный генерал Иванов и по внешнему своему виду являлся типичным великороссом, с большой, теперь уже поседевшей, бородой и характерной русской речью.

Мы сели, Николай Иудович стал угощать нас чаем.

«Что-то будет от такой разрухи. Чем все это кончится», – сказал он.

«Вам необходимо придти на помощь Государю. Он совершенно один и измучен. Вам надо отправиться в Петроград, принять командование всеми войсками и водворить порядок», – ответили мы Иванову.

«Поздно теперь, части зашатались и верных мало осталось. Мне, конечно, самому ничего не надо. Жизнь к концу. Я рад и счастлив помочь Его Величеству, но как это сделать. Необходимо иметь хоть небольшую, но твердую часть, чтобы до Царского к Императрице доехать и охранить семью, а там уже действовать как Бог укажет», – рассуждал Иванов.

«Вы сегодня за обедом переговорите с Государем, скажите ему свои соображения и доложите, что готовы принять на себя поручение Его Величества проехать в Петроград для водворения порядка. Государь так волнуется событиями и за Императрицу и детей. Он наверное будет благодарен, что Вы возьмете на себя умиротворение столицы и станете во главе этого тяжелого и серьезного дела. Бог поможет Вам. Вас знает вся Россия».

Мы оставались у Иванова больше часа, обсуждая то трудное и опасное дело, которое он соглашался взять на себя. Должен отметить, что старый генерал-адъютант не поколебался ни одной минуты пойти на помощь Царю и России в эти роковые дни. Он обсуждал только вопрос, как лучше сделать это, и ни разу даже не намекнул, что он не может и не хочет этого делать. Больше всего смущало старика то, что «поздно хватились, надо бы раньше направиться туда в Питер», и часто повторял «боюсь, поздно».

«Мы Вам устроим сегодня за обедом место рядом с Государем», – сказал С. П. Федоров, – «я скажу гофмаршалу князю Долгорукову об этом».

Мы распрощались и поехали во дворец. По пути на Днепровском проспекте у ярко освещенного изнутри дома мы заметили автомобиль дворцового коменданта, и Сергей Петрович сказал мне: «Смотрите, это Воейков все хлопочет и устраивает квартиру для своей жены. Он ждет ее на днях».

Я крайне удивился, услышав эти слова, и не мог себе представить, что в такие минуты, когда все страшились за судьбу всего нашего строя и Царской Семьи, такой близкий ко двору человек мог быть так спокоен. Верно он не сомневается, что все обойдется благополучно, иначе не стал бы он заниматься такими пустяками. Ведь ему более чем кому-либо известно положение дела.

Этот последний обед, 27 февраля, у Его Величества в Ставке до отречения Государя я ясно помню. Он врезался в память. Приглашены были генерал Кондзеровский и какой-то полковой командир, прибывший с фронта. Затем за столом находились только те, кто постоянно обедали с Государем, т. е. вся свита и иностранные военные представители.

Тяжелое настроение господствовало у всех. Молча ожидали мы выхода Государя из кабинета. Его Величество в защитной рубашке появился за несколько минут до 8 часов. Он был бледен, его большие, красивые глаза смотрели не так, как всегда. Были видны и грусть и тревога. Государь обошел всех молча и только приглашенному командиру полка сказал несколько слов.

За столом рядом с Государем сел генерал-адъютант Иванов, и они весь обед тихо разговаривали между собою.

Когда вышли из-за стола и направились в зал, Государь подошел к дежурному генералу Кондзеровскому и сказал: «Я Вас прошу непременно сделать распоряжение относительно того лица, о котором я говорил Вам. Это поручение моей матушки, и я хочу непременно его срочно исполнить».

Генерал Кондзеровский сказал: «Слушаюсь, Ваше Величество, я немедленно отдам приказание».

Государь сделал общий поклон и ушел в кабинет.

Все стали расходиться. Ко мне подошел генерал-адъютант Иванов и сообщил, что наше общее желание удовлетворено: Государь повелел ему отправиться с Георгиевским батальоном сегодня в ночь в Царское и затем в Петроград для водворения порядка. Николай Иудович добавил: «Его Величество приказал побывать у него еще раз для дополнительных директив. «Ведь Вы уезжаете сегодня ночью в Царское, где будете 1-го марта», – говорил мне Государь. Дается ответственное министерство, послана об этом телеграмма в Петроград. Государь надеется, что это внесет успокоение и восстание можно будет потушить. А я все-таки опасаюсь, не поздно ли. Да и сам Государь, как Вы видели, сумрачен и очень тревожится. Я с Георгиевцами поеду прямо через Дно на Царское и Петроград, а Императорские поезда пойдут через Смоленск – Лихославль – Тосно на Царское».

Мы простились с Николаем Иудовичем, я пожелал ему успеха и сказал: «Бог даст, скоро встретимся в Петрограде».

«Дай Бог», – ответил генерал Иванов и, наклонив голову, торопливо пошел в кабинет Государя.

Часов в 11 часов вечера, когда я сидел у себя в комнате, ко мне вошел барон Штакельберг и взволнованным голосом сказал:

«Скорее собирайтесь. Мы сейчас уезжаем. Государь едет в Царское. Происходят такие события, что нельзя сказать, чем все это кончится. Правда, ответственное министерство, на которое согласился Его Величество, может поправить дело. На него только надежда, но все-таки очень тяжело».

Через полчаса мы уже переезжали в автомобилях в свой свитский поезд.

Вместе со мною в этом поезде ехали: командир собственного Его Величества железнодорожного полка генерал-майор Цабель, церемониймейстер барон Штакельберг, комендант поезда подполковник Таль{101}, начальник дворцовой охраны полковник Невдаров{102}, затем офицеры конвоя, сводного полка, собственного жел. – дорожн. полка, чины канцелярии министерства Двора. Наш поезд должен был уйти раньше «собственного Его Величества» на час.

Весь этот вечер и почти всю ночь мы все не расходились и беседовали о нашем срочном отъезде и хотя выражали надежду, что предуказанный парламентский строй внесет успокоение в общество, но отошли мы из Могилева, после 2 часов ночи 28 февраля, с большой тревогой.

Вторник, 28-го февраля{103}.

Вчера, 27 февраля, в понедельник, после обеда Государь ушел к себе в кабинет и там беседовал сначала с генерал-адъютантом Ивановым и указал ему еще раз придти к нему в вагон по переезде его в поезд, затем с генерал-адъютантом Алексеевым, потом с графом Фредериксом и генералом Воейковым. С генералом Алексеевым Его Величество говорил о том, что теперь, когда будет создаваться ответственное министерство, ему придется задержаться в Царском, так как новые условия организации правительства потребуют пребывания Его в столице. Государь расстался с своим начальником штаба в полной уверенности, что генерал-адъютант Алексеев поведет дело так, как оно определено Его Величеством.

«Теперь есть телефон между Ставкой и Царским и Вы, Михаил Васильевич, будете меня держать в курсе всех дел и событий», – сказал Государь, расставаясь с генералом Алексеевым. «Дай Бог только наладить спокойствие в Петрограде Николаю Иудовичу», – добавил Его Величество.

После 12 часов ночи с понедельника на вторник Государь переехал в поезд и к Его Величеству тотчас прибыл генерал-адъютант Иванов и оставался на аудиенции почти 2 часа. Государь, как мне передавал потом Николай Иудович, по душе, сердечно и глубоко искренно говорил с ним. Измученный, боящийся за участь России и свою семью, взволнованный озлобленными требованиями бунтующей Государственной Думы, Царь сказал генералу Иванову свои грустные и тяжелые соображения.