Говоря о неотвратимости течения жизни, необходимо также заметить, что встреча «грома» и «молнии» тоже была предрешена судьбой в тот же миг, как только всё пошло не так. Единственным небанальным аспектом в этом было лишь то, что их столкновение произошло не по обоюдному согласию, как казалось раньше, а всего лишь по несчастливому стечению времени.

Сбежав по ступенькам лестницы, ведущей к большому и торжественному залу высотой в два этажа, который как будто бы делил пополам дом, но в то же время соединял задний двор с парадным, Рену казалось, что он не просто идёт, а летит над полом. В каждом его шаге и взмахе руки чувствовалась сила принятого им уже очень давно решения, с коим был так открыто не согласен лишь один человек.

– Признаюсь: ты меня удивил, – этот голос, раздавшийся за спиной с неожиданностью и недовольством, не оставил Рену другого выхода, как остановиться, тем более что внутри него что-то, что так сильно желало яростного крика и вспышек эмоций, но подавлялось и сдерживалось насильно, наконец-таки встрепенулось и оскалилось, как голодная борзая. – Я уж было подумал, что ты ворвёшься ко мне с криками и упрёками, а в итоге... – Ен начал шагать к так и не поворачивающемуся племяннику, словно специально пробуждая в нём внутреннего зверя. – Ты предпочёл не тратить на меня своё время, так? – предположил бывший глава дома Тао, делая выводы на основе того, что Рен явно держал свой курс на поиски Юи, а не на битву с Еном, которая была более ожидаема всеми, нежели проявление некой мудрости со стороны нового главы семьи. – Может быть, с позиции Асакуры это и называется «быть выше и умнее других», но с точки зрения Тао – это трусость.

– А срывать свадьбу, вселив наивной дурочке, невесть что, это не трусость?

– Честно говоря, я не ожидал, что она так поступит. И я не вселял в её бестолковую голову невесть что, – остановившись всего в паре шагов от племянника, произнёс как-то даже с просчётом Ен. Его целью было умалить желание Юи стать женой главы семьи Тао, но никак не вынести семейные распри на всеобщее обозрение. Вэй всегда была непредсказуемой, хотя, возможно, это лишь он сам так думал, воспринимая её как врага, а не как хорошую девушку, которой слишком мало нужно было для счастья. – Я всего лишь открыл ей правду, которую ты, позволь заметить, не поведал не только нам, но и ей самой.

Вместо того, чтобы почувствовать злость и, как обычно, приготовиться к словесной битве, Рен на пару секунд перестал дышать, затаив холодный воздух в лёгких, и впервые в жизни не нашёл, что ответить.

– Жениться на дорэи, Рен? Неужели ты серьёзно? – откинув прочь вечно суровый тон, Ен постарался спокойно указать племяннику на то, что казалось для семьи Тао безумием. – Если ты не слушаешь меня, то послушай хотя бы людей, которые в отличие от тебя не слепы. Они все говорят, что она не от мира сего: неуклюжая, наивная, да и умом не блещет. Пойми: другой ей никогда не стать, хоть что ты с ней делай. А её происхождение вообще может подорвать наш...

– Замолчи, – как-то даже ровно и на веселее произнёс Рен. Повернув наконец голову в сторону и через плечо посмотрев на дядю, в лице которого сейчас собрались взгляды всех людей, не одобряющих этот союз, он посмотрел на этого человека с такой неприятной жалостью, что тот мгновенно напрягся и приготовился к грядущей колкости. Однако Тао был спокоен. Он смотрел на бывшего главу семьи так, словно тот был неизлечимо болен и помочь ему уже нельзя. В предельно лёгкой ухмылке, не ведущейся на глупые и резкие слова в адрес своей невесты, вместилась вся ирония и унижающая сильнее, чем все слова на свете, насмешка. А весело Рену было лишь от того, что... – По мне, уж лучше семья Тао станет посмешищем с верными и надёжными друзьями, чем жестокими тиранами, не знающими, что такое любовь и дружба.

– Ты действительно собираешься разрушить все устои клана ради какой-то девчонки? – уже практически осознав, что это конец и война окончена, так и не успев начаться, с вынужденным смирением, но всё ещё неодобрением произнёс Ен, на что у Рена давным-давно был готов ответ, и лишь гордость раньше мешала ему дать его.

– Клан – это ничто, если в нём нет крепких уз. Клан – это то, где каждый может обратить слабость одного в силу, а силе второго не позволить превратиться в надменность, – монолог с тишиной был прерван, и Рен снова взглянул через плечо на дядю, который выглядел так, словно терял нечто чрезмерно ценное, например – гордость. – Именно такой я хочу видеть в будущем нашу семью.

– И ты правда считаешься, что именно дорэи поможет нашей семье измениться, не упав в грязь лицом? – наверное, это был последний то ли упрёк, то ли просьба остановиться и подумать, но Ену было сейчас крайне важно услышать ответ племянника, который и решит его дальнейшую позицию относительно этого брака.

– Почему бы и нет? – с лёгкостью и едва заметной улыбкой ответил Рен. – Она ведь изменила меня.

Больше непрекословный и твёрдый в своих решениях глава семьи Тао ничего не говорил. Он продолжил идти к двери дома, ведущей на задний двор, а звуки каблуков его ботинок олицетворяли все поставленные им точки, которые никаким образом не могли быть приняты за многоточие.

Сказать такие слова...

Вроде бы слащаво, вроде бы даже банально, но для Тао, который не просто привык быть один, но и вовсе когда-то не знал ничего, кроме ненависти, они стали последней каплей гордости, когда-то не дававшей ему признаться в своих чувствах даже перед самим собой.

Ещё не раз он будет хладнокровным и эгоистичным. Он вечно будет раздражать своим жутким характером и сарказмом друзей. Но уже никогда и никто не усомнится в том, что у него есть сердце, и в том, что оно теперь всегда будет принадлежать только одной беглянке, скрывающейся в тёмном лесу, который, увы, не поможет ей спрятаться от его гнева.

Но вот и вопрос. Что страшнее: собственные страхи или брошенный перед алтарём жених с приручённой гордостью?

Опасения и сомнения рождаются не только из сердца, но и под действием окружающей обстановки. Давящие на психику корявые стволы деревьев, которые часто-часто мелькали перед глазами бегущей без оглядки девушки, создавали впечатление преследования, из-за чего страх становился всё сильнее, а бег всё неуклюжее. Её белое пышное платье невесты потеряло своё великолепие, так как серые оттенки грязи и пыли на подоле платья никак не могли сойти за дизайнерскую задумку.

На голове шатенки тоже не осталось былой красоты. Локоны высокой причёски хаотично выбились из основного пучка, собранного на затылке и украшенного белыми, пышными цветами. Из-за опрометчиво снятых перчаток её тонкие пальцы покрылись мелкими порезами, потому что она постоянно хваталась за шершавую кору вековых деревьев. Но, в конце концов, все её прятки и бег наперегонки с собственными страхами окончились слабостью невесты, медленно остановившейся и спустя минуту рухнувшей на колени.

Юи упала так, словно испустила последний выдох, глазами она пыталась поймать реальность, которая всё кружилась и кружилась вокруг неё точно так же, как жёлтые, оранжевые и красные листья, коими была устелена вся земля, а её пышная юбка, словно пушистая ромашка, накрыла рыжее «покрывало» осени.

Дышала девушка через рот, потому что жадность до воздуха не знала границ. Но задыхалась она отнюдь не от усталости, которая, конечно же, присутствовала, а скорее от собственных мыслей, разрывающих её голову. Тело девушки колотила пробирающая до костей дрожь, но опять же виной тому был не холодный ветер, гуляющий меж деревьев, а её паническое состояние, когда она не знала в какую сторону побежать дальше. Казалось, она сейчас разорвётся на куски из-за страха и ужаса, рождёнными совершённым поступком.

Она сбежала практически перед самым алтарём, бросив любимого человека и, возможно, «подарив» своему будущему ребёнку детство, где у него не будет ни отца, ни счастья, ни спокойной жизни, если вечно работающая на подпольных работах мать вообще сможет ему дать жизнь.