– Анна, – не растрачивая эмоции на ненужное сейчас удивление или отрицание действительности, с сожалением и болью опустил глаза Генрих, прекрасно осознавая, что раз девушка сейчас здесь, то она не иначе как умерла.

– Какого чёрта ты здесь делаешь? – а вот для девушки, тоже поднявшей свой взор на крики того мужчины, но вместе с тем заметив и Генриха, стоявшего среди духов, смерть аристократа стала полнейшей неожиданностью. Мало сказать, что удивление стало доминирующей эмоцией на лице медиума, оно ещё и невероятно слаженно играло в тандеме с недовольством.

– Видимо, Асакура всё же не смог тебя спасти, – как будто специально проигнорировав её вопрос, ещё печальнее произнёс Генрих, рассуждая трезво и ловя логику на полу, который был кристально чистым и белым.

– Я спрашиваю тебя, – сделав всего пару решительных и стремительных шагов навстречу аристократу, схватила его за ворот Анна. – Почему ты умер?! ¬– встряхнув его, она заставила парня посмотреть в свои рассерженные, но на самом деле и в идеале беспокойные глаза, которые наткнулись на некую неловкость.

– Если тебя волнует, остановил ли я Вальдемара, то будь спокойна. Он отправился прямиком в ад, – подразумевая, что всё же преданную Асакуре девушку больше волнует судьба Йо и то, что с ним стало, раз сам Генрих теперь мёртв, с долей непроизвольной обиды, рождённой из ревности, ответил Шварц.

– Я в этом и не сомневалась, – прищурив взгляд, одарила его укором Анна, давая аристократу понять, что его сарказм здесь не уместен и глуп, так как и его жизнь была ей очень важна. Однако теперь он умер, назад пути не было, разве что случится какое-то чудо, а на смену волнению пришло запоздалое сожаление и раскаяние. – Прости меня, – за что девушка просила прощенье, осталось непонятным. За боль причинённую обманом или же за смерть, на которую она обрекла парня своей мольбой? Скорее всего, за всё сразу, поэтому-то она и не стала уточнять, а просто извинилась, хотя это слово никогда ещё не давалось ей «просто».

Здесь и сейчас, перед этим человеком, она была обязана переступить через своё самодурство и непреклонность, точно так же как и просила бы прощенье у Йо, которому причинила не меньше боли и страданий. Однако Асакуру она теперь, наверное, встретит очень не скоро, а Генрих сейчас с ней и смотрит на неё всё с тем же трепетом и любовью, как и раньше.

– Ты хочешь, чтобы я простил тебя за то, что ты любишь не меня, а другого? – хоть в глазах аристократа и была видна печаль, но произнёс он это с усмешкой и добротой. – Разве это неглупо?

– Я не люблю повторять дважды, Шварц, – абсолютно спокойно и в своей властной манере, которую ещё не видел Генрих, произнесла девушка, не поднимая взгляда. – Однако... – робкий взмах ресниц говорил о её волнении, – всё же повторю, что я не испытываю к тебе ненависти, как тогда, когда увидела тебя в первый раз.

С губ парня, слушавшего все эти искренние слова совершенно чужого ему душой, но всё же до сих пор любимого человека, не сходила едва заметная улыбка, ведь девушка была настолько мила, что если бы не смерть, то на её щеках точно бы появился румянец, выдающий истинные чувства.

Генрих загадочно и неопределённо покачал головой, будто бы поражаясь словам медиума, после чего полушёпотом начал говорить смущающие и ставящие в неловкое положение слова:

– Люби... Ненавидь. Восторгайся или презирай. Я приму от тебя любое чувство, но только не равнодушие.

Таким прозаичным способом Шварц хотел сказать очень многое: что он всё равно будет любить её, даже если она не ответит; что он готов принять действительность и её чувства, которые, как она сама справедливо заметила, не являются для него желаемыми; и, в конце концов, то, что всё это уже не так значимо, когда их души свободны от людской приземлённости и могут лишь вкушать душевную любовь.

– Что ж, – хмыкнув с лукавостью и не упавшей в глазах парня гордостью, подытожила девушка, – тогда, пожалуй, я выберу восторг, – она заметила, как его бровь поползла вверх, удивлённая её необоснованным выбором, и Анне пришлось говорить откровенно, понимая, что он прав и что здесь, в этом месте, их души уже могут быть честными, даже если в жизни она бы никогда такого не сказала. – Когда я поняла, какой ты на самом деле, я восторгалась тобой и считала, что ты весьма сильный, но в глубине души ранимый человек. Человек, который поступает по жизни так, как заставила его несправедливая судьба, – не сказать, что Генрих с удовольствием и спокойствием слушал в свой адрес дифирамбы, однако его желание услышать от девушки правду заставляло его молча терпеть смущение и неловкость. – Я хотела помочь тебе, однако ты постоянно отдалялся и не подпускал к секретам своего прошлого.

– У меня сейчас такое ощущение, что я разговариваю с Асакурой, – как-то уж очень неожиданно изогнул тему разговора Шварц, видимо, намереваясь сделать девушке ответный комплемент. – Ты говоришь в точности как он, – усмехнувшись, пояснил Генрих. – Видимо, его гремящая на весь шаманский мир доброта – заразное явление.

– Да, Йо может очень быстро и главное – в нужную сторону менять людей, – очень резко и главное с особым энтузиазмом подхватила эту тему Анна, не замечая того, как Генриху стало неприятно видеть её желание говорить о любимом человеке. – Он всегда думает о друзьях больше, чем о самом себе, и никогда даже не задумается о собственной безопасности, если кто-то попадет в беду, – девушка даже засмеялась, видимо, вспомнив что-то из ряда вон выходящее. – Он притворяется дураком, но в нужный момент становится серьёзным и делает всё правильно.

– Ты скучаешь по нему? – неожиданно прервал её воспоминания Генрих, видя, как она в тот же миг осознала свою минутную слабость и постаралась придать лицу выдержанные тона спокойствия и невозмутимости.

– Это... уже не имеет значения, – повернувшись спиной к парню и размеренно-прогулочным шагом вернувшись к скамейке, слово за словом произнесла Анна, стараясь не показать всей той боли, что так ярко видел Шварц.

Он медленно, не нарушая их молчание словами, подошёл к ней и присел рядом, осознавая, что такие мощные и крепкие узы ему никогда не разрушить, даже если бы он захотел этого. Но в том-то и дело, что он не хотел. Потому что любил... А любовь – это то, когда её счастье важнее собственного.

– Хм... – спустя несколько минут поймал себя на весёлой мысли Шварц. – Как ни странно, но я искренне желаю Асакуре долгих и счастливых лет жизни.

– Почему? – казалось бы, такую простую суть не смогла уловить девушка.

– Потому что чем дольше он будет жить, тем дольше я смогу быть с тобой, – отведя взгляд в сторону, но не от смущения, а от нежелания видеть отрицание медиума, произнёс Генрих, услышав в ответ короткое молчание и то, как резко Анна хотела что-то ответить. – Я знаю, – но он уже предугадал её слова. – Это не изменит твоих чувств ни ко мне, ни к нему. Однако, как ты и дала мне понять, в отличие от Асакуры я полон эгоизма.

– Ты передёргиваешь, – недовольно пробубнила себе под нос девушка, которая почувствовала себя ещё более виноватой перед аристократом.

Далее не последовало ни ответа, ни какой-либо ярко выраженной эмоции. Генрих промолчал, а Анна лишь усугубила это молчание, в результате чего они оба погрузились в томительное ожидание того, что им предстоит. Каждый думал о своём, но между тем друг о друге. Не чувствовалось даже малейшего напряжения или неудобства. Они сидели рядом на лавочке, а со стороны казалось, что они просто-напросто два чужих друг другу человека, объединённых общей проблемой, именуемой смертью.

– Анна, – не смог молча рассуждать с самим собой, тем более что, возможно, он видит девушку в последний раз, ибо её душа заслуживает менее сурового наказания, произнёс с грядущим вопросом Шварц. Она на его зов даже не шевельнулась, всё так же продолжая смотреть куда-то вперёд задумчивым взглядом, но он знал, что медиум его внимательно слушает. – Если бы не было Асакуры, – даже по началу фразы японка поняла всю очевидность вопроса, – возможно ли, что твои чувства ко мне были бы взаимными?