Однако, слава Матушке-природе, создавшей такой орган, как сердце. С одной стороны, это всего лишь мышца, насос, поддерживающий в нас жизнь. Однако, с другой стороны, именно в нём содержится что-то такое, неизвестное ни одной науке, что может заставить мысли отключиться, дыхание сбиться без внешних воздействий и окрылить душу, стремящуюся сделать так, как глаголют её собственные законы.
– Госпожа! – не отдав себе отчёта, резко побежал вслед за девушкой мужчина, буквально за секунды две нагнав похитительницу его сердца и ухватившись за её плечи. Она тут же постаралась спрятать смущённый взгляд и попытаться вырваться, но Вольф был непреклонен и намерен во всём поставить точки. – Госпожа, зачем Вы это сделали?
– Сделала и сделала, просто забудь, – всячески уклоняясь и стараясь обойти широкоплечего мужчину, нервничала покрасневшая до кончиков ушей госпожа, мысленно вторящая самые ужасные сквернословия в свой адрес. Однако как бы она ни старалась сбежать, потеряться или просто раствориться, чтобы даже мысли о ней у мужчины не осталось, ей это не удавалось.
Крепко держа её за плечи, Вальдемар проявлял даже непозволительную «грубость» в отношении своей госпожи. Он был настойчив и непреклонен, будто бы забыл на время о том, кто он и что ему было дозволенно.
– Госпожа, прошу: ответьте, – если бы Вольф имел тонкий и нежный голос, то это бы прозвучало, как отчаянная мольба, хотя и сейчас эти слова выражали очень многое. Для него ответ девушки, взгляд которой был смущённо опущен, стал жизненно важен и необходим, будто бы от него зависела судьба человечества или даже всего мира. Он вглядывался в густоту её тёмных ресниц, видел то, как нерешительно подрагивают её губы, пытающиеся вымолвить хоть слово, и с каждой секундой всё сильнее и сильнее слышал стук собственного сердца, которое уже всё поняло и в отличие от разума ликовало, как ребёнок, получивший конфету.
– Возможно, я покажусь тебе наивной дурочкой, которая так легко влюбилась в тебя, – эти слова так и не смогли стать межстрочными и тут же донесли весь свой смысл до вздрогнувшего всем телом мужчины, из последних сил отрицавшего то, что было весьма очевидно, – но я уверена, что ты пробудил во мне именно то чувство, которое я так отчаянно ждала.
– Госпожа, остановитесь, – отличаясь от простых людей тем, что он мог быстро переломить в себе смешанные чувства потрясения, недозволенной радости и паники, Вальдемар тут же постарался вернуть юной Шварц разум, стиснув на её плечах свои ладони. Однако она тоже была не из робкого и мягкотелого десятка, да и вообще всегда отличалась бойким характером, раз уж она на что-то решилась.
– Нет, Вальдемар, я не хочу это скрывать, иначе позже я никогда это не скажу, – решила идти до конца Роза, положившись на судьбу, которая всегда так непредсказуема. – Я люблю тебя, – очень быстро, на одном дыхании, произнесла девушка, посмотрев в глаза мужчины, который выглядел так, будто его сдавливали тиски. – Я знаю, что это всё разрушит между нами, – решила продолжить Шварц, пока Вольф снова не обрёл дар речи, – но я хочу, чтобы ты знал, что я больше не могу видеть в тебе только друга...
– Вы и не должны были видеть во мне друга, – как-то уж очень неожиданно очнулся и прервал её Вальдемар с грубой ноткой в голосе, как будто за ним стоял глава семейства Шварца и испепелял его своей злостью и яростью. Но, несмотря на то, что никого, кроме их двоих, здесь не было, Вольф действительно чувствовал мысленное присутствие отца юной госпожи. Он прекрасно знал, что Герберт Шварц не одобрит ни поведения дочери, ни того, что Вольф до сих пор даёт ей шанс говорить всё это, именно поэтому Вальдемар понимал, что пора закончить то, что, в конце концов, принесёт лишь боль не только ему, но и ей. – Я ваш слуга, и иначе быть не может.
– Что? Слуга?! – не поверила и испугалась молодая девушка того, какую ересь говорит мужчина. – Я никогда в жизни не считала тебя слугой! – презирая всем своим чистым сердце это слово, несущее в себе злоключение и полнейшее неуважение, рассердилась на мысли Вольфа Роза, топнув ногой в знак того, что её слова – это не пустой звук, а истина, за которую она была готова стоять горой. – Ты заботишься о нашей семье, обо мне, и я тебе безмерно благодарна за это, но слуга... – Роза чуть ли не хваталась за голову, мечась взглядом по земле и ища здравый смысл в словах Вольфа. – Да как тебе вообще такое в голову пришло?!
Но вдруг затих ветер, смолкли голоса и крики чаек. Время как будто замедлило ход и, в конце концов, окончательно остановилось. Молчание и опущенный взгляд мужчины, а также её собственные слова заставили юную госпожу застыть на месте и с ужасом осознания смотреть на Вальдемара, как на что-то нереальное, но вызывающее отнюдь не восторг, а ужас и колющую боль.
– Неужели... – чувствуя, как горло будто натирают с особой жестокостью на большой и острой тёрке, делая возможность говорить всё более проблематичной, девушка думала, что сейчас упадёт и не сможет больше подняться. Почва уходила у неё из-под ног, и причиной тому было, увы, не безграничное счастье. – Неужели всё, что ты делал для меня, всё время, что ты проводил со мной... – паузы стали более надрывными, говорящими о грани госпожи, готовой разрыдаться в голос. – Неужели всё это было лишь из-за долга? – теперь она боялась взглянуть в его глаза и увидеть там подтверждение своим догадкам, которые почему-то прозвучали вопросительно, возможно, ещё оставляя шанс на то, что всё будет иначе.
Вот-вот, сейчас он спешно всё начнёт отрицать и говорить, что это не так. Она надеялась на это, она искренне молила небеса об этом, однако ни через секунду, ни через минуту Роза не услышала своих осуществившихся надежд. Своим вопросом она поставила его в трудный выбор между верностью её отцу и собственно ней.
Поступить так, как хочет он, означает предать господина, которому его народ далёкой планеты Э́риа давал клятву служить вечно и главное – неукоснительно. Поступить иначе – значит, предать себя и стать вечным пленником боли и мучений. Трудный выбор. Очень трудный, учитывая то, что клятвы эриа́нцев – это не пустой звук, как зачастую бывает у людей. Клятва – это проклятье, которое несёт в себе вечное подчинение хозяину, и, если нарушить её, кара не заставит себя ждать и будет медленно, но бесповоротно уничтожать его изнутри.
– Простите... госпожа, – всё, что смог произнести Вольф, который никогда не мог пересилить себя и открыто, без давления со стороны, назвать её просто по имени, как равную себе.
Она восприняла его «прости», как отказ принимать её чувства. Он же извинился за то, что не может сказать правду. Но, так или иначе, в тот день, когда он увидел её кристально чистые слёзы, которые она роняла из-за него, Вальдемар понял, что зря соврал и не поступил так, как велело ему его сердце, в тот же день свергнув разум и очернившись под давлением одной цели: стать свободным и быть с той, кого он любит.
Но проходили дни, месяцы, годы – многое случилось за это время. Он всё ближе и ближе становился к первой части своего плана, истребляя своих хозяев одного за другим, и всё дальше и дальше от второй...
Если даже ему и удастся воскресить ту, чья улыбка была дороже всего во всей Вселенной, то её любовь ему не вернуть. Никогда... Слишком уж много непростительных ошибок он наделал, запутавшись в себе.
Так что же делать? Ответа он не знал, хотя любой, кто когда-либо вступал в контакт с Вальдемаром Вольфом, мог с уверенностью сказать, что у него есть какой-то план. А его не было... Просто не существовало. Было лишь желание стать свободным любой ценой, вернуть ту, что не заслужила смерти, а дальше пусть хоть всё горит синим пламенем. Вот какова стала его цель спустя годы. Жаль, что для всех стало слишком поздно, чтобы уладить всё миром. Слишком много было обид...
О стены каменного города, словно камешки, выпущенные из рогатки, бились звуки быстрого бега, тяжелого дыхания и резких скрипов дверей, открывавшихся с разной периодичностью и ударявшихся о стены тёмных, мрачных, пахнущих плесенью и сыростью камер. Кто знает, что раньше находилось в них, да и кто здесь жил. Время уже давно поглотило любые воспоминания о том народе, который населял этот скрытый не только от света солнца, но и от простых людей город.
