Услышав подобное, Генрихом тут же овладело непонимание. Его брови направились друг к другу прямой наводкой, а, повернувшись к девушке с таким недоумением, он увидел то, как в её глазах стоит смех, который она сдерживает прикрытием рта ладошкой.
– Что тебя так рассмешило? – не сбавляя своей стойкости и невозмутимости, поинтересовался Шварц в своей величественной манере.
– Просто я впервые вижу, как ты волнуешься, – сквозь небольшие улыбочки преподнесла свои объяснения Анна, видя, как в глазах мужа не убавляется интерес её поведением. – Я сначала подумала, что ты злишься.
– Я злюсь, – кивнув головой, словно тюкнув кого-то подбородком, заявил без колебаний парень. – Я злюсь, потому что ты меня не предупредила, – вопреки всем его запугиваниям, которые выражались через глаза, голос и ауру, Анна почему-то всё равно улыбнулась, потупив глаза вниз, что показалось парню своего рода смущением. Это смирило его пыл, словно обескуражив его настрой на выяснение отношений, и он даже в какой-то степени почувствовал себя виноватым.
– Ты удивительный человек, Генрих, – спустя недолгие секунды молчания, произнесла задумчивым голосом медиум, вызывая у парня мимолётное сомнение в том, правильно ли он услышал. – Удивительный потому... – заметив боковым зрением его внимание на себе, пояснила девушка, – что ты не перестаёшь меня удивлять.
– Хм... и чем же? – тоже почувствовав небольшое веселье, приподнял немного уголки губ парень, производя на свет усмешку.
– Тем, что в мире есть такие необычные парни, как ты, – пожав плечами, не смогла подобрать лучшего объяснения блондинка, сняв с мужа последнее напряжение, которое сменилось неподдельным интересом.
– Необычные, – попробовав это слово на вкус, словно примерив его на себя, повторил с раздумьем Генрих, подняв взгляд вверх. – Я обычный, Анна, просто воспитан так, – спустя некое обдумывание и поиск в себе чего-то необычного подвёл итог Шварц, вызывая теперь и в блондинке интерес, который смог, наконец-то, дать ниточку, чтобы добраться до середины клубка тайн.
– Так, это как? – приподняла вопросительно бровь девушка с потемневшими глазами от возможности вызнать больше.
– Хм... – задумался Шварц над тем, как точнее охарактеризовать свою мысль, сложив в замочек руки и вытянув одну ногу, вторую оставив согнутой в колене. – Я воспитан другими веками, Анна, – это вызвало у собеседницы очередной лёгкий и добрый смешок.
– Ты мне соврал, и тебе не двадцать пять лет? – пошутила блондинка, понимая то, что Шварц не имел в виду то, что он живёт уже сотни лет, но всё равно не упуская возможность рассмешить его, ведь он и правда заулыбался, давая своей жене ещё и увидеть то, как он может смеяться. В такие моменты он казался совершенно обычным парнем, который способен на какие-то безрассудные поступки, а не на стойкое безразличие и невозмутимость ко всему.
– Нет, конечно, – снова возвёл к потолку глаза Шварц, немного улыбаясь. – Я просто хотел сказать, что моя семья никогда не уподоблялась течению времени...
– Твоя семья? – перебила его на половине предложения Анна. – Ты никогда не рассказывал о ней, – после этих слов произошло что-то, что в обыденной жизни называется ступором. Генрих застыл взглядом на одной точке в потолке, даже не повернув к жене взгляда. А блондинка, в свою очередь, поняла лишь одно: она затронула самую больную тему, из которой и могло всё выясниться. Однако...
– Так вот, – сделав вид, что он не слышал ранее этого упорства со стороны жены, продолжил без колебаний Шварц говорить то, что он и собирался, давая блондинке осознание того, что эту тему он с ней обсуждать не будет. – Я был воспитан аристократом с принципами прежних веков, – хоть он и усмехнулся в конце, но в глазах его был какой-то небольшой испуг, и Анна понимала, что сейчас лучше отступиться и не поднимать нужную ей тему.
– И что же это за принципы? – решила девушка хоть что-нибудь узнать о парне, пока он сам не закрывается от неё.
Генрих снова погрузился куда-то в себя, создавая некую таинственность и пленительность, после чего повернулся корпусом к жене, положив одну руку на бортик спинки кровати, а второй заправив девушке выбившуюся прядь волос за ухо.
– Их всего четыре, – в его глазах не было ни намёка на злость, лишь расслабленность и любование своей красавицей, по щеке которой он водил медленно кончиками пальцев. – Если я радуюсь или недоволен, то я смолчу, – теперь тайна преобладающего спокойствия в парне была раскрыта – это был всего лишь принцип, заложенный с воспитанием. – Если мне навредят, я отомщу, – эти слова заставили Анну напрячься, ведь с каждым новым принципом ей становились всё более понятны мотивы его поступков. – Если оскорбят мою честь или честь моей девушки, то я вызову на дуэль, – вот они оттенки прошлых веков проявились во всей красе. – А если я полюблю... – он остановился, словно забыв слова, однако его взгляд и его кисть плавно перешли к изящной шее девушке.
– То? – практически шёпотом произнесла блондинка, чувствуя, как всё внутри неё задрожало девственным испугом.
– То лишь одну, – на выдохе закончил парень, припав страстным поцелуем к губам блондинки, которая тут же откинулась на спину, чувствуя, как длинношёрстный мех ковра начал возбуждающе щекотать открытые участки её тела.
В какой-то степени все действия мужчины были торопливы и не сдержаны, то ли от порыва чувств, то ли от страха, что им снова кто-нибудь сможет помешать, хотя Генрих уже мысленно поклялся, что пристрелит любого, кто зайдёт в их комнату.
Но хоть темп страсти был высоким, любви от парня исходило не меньше, ведь в каждом его поцелуе, в каждом прикосновении он выражал заботу, старание в сдержанности и, безусловно, нежность. Каждый отрыв от её губ означал для него микро-конец света. Каждое новое прикосновение губами к её коже было, как глоток свежего альпийского воздуха, который заставлял всё внутри вздрагивать.
Что же касается Анны, то в первые минуты она не могла честно ответить ему с полной отдачей, делаясь в глазах парня неопытной девушкой, которая всего боится, но которая невыносимо желает любимого мужчину. Вся ловко придуманная история девушки играла ей же на пользу, не оставляя парню даже сомнения в том, что она его не любит.
Порывы страсти сменялись лёгким бризом нежности, громкие крики удовольствия – сладостными стонами наслаждения, и вопреки всем душевным чувствам физическая близость с этим мужчиной до ужаса пугала и одновременно притягивала девушку, которая испытывала желание большего, намного большего. Из-за мысли о том, что она на какое-то время смогла забыть обо всём на свете, отдаваясь плотскому наслаждению в плен, Анна прокляла себя сотню раз и столько же раз заставила одуматься, ведь она не любит этого мужчину.
Так как она может испытывать удовольствие от его прикосновений и ласк?
Да, возможно, Анна и стойкая девушка, готовая на самопожертвование, однако вопреки всему её уму она была действительно не опытна в делах, касающихся физической близости. Ведь иногда даже самый любимый мужчина не может в половом плане принести головокружительных эмоций и безумных чувств эйфории, как бы ты его ни любила. А совершенно не любимый, возможно, обладает силой, основывающейся на опыте, заставляя буквально выть от желания и вожделения.
Почувствовав то, как мысли буквально выбило из головы, как пробку из шампанского, всё закончилось громким во всех смыслах финалом, который оставлял после себя слабость, негу и нежелание ничего, кроме как быть рядом друг с другом.
Покоясь головой на вздымающейся в небольшой усталости груди парня, Анна чувствовала, как её веки закрываются от потраченной энергии, которой было и так слишком мало из-за насыщенной эмоциями ночи. Она чувствовала, как Шварц мимолётными касаниями рисует что-то пальцами на её спине, и вот только в этот момент все фантазии девушки развеялись.
Вот и ответ на вопрос, как ей могло это понравиться. Она, мирясь с тем, что ей придётся совершить, не нашла другого выхода, как представить на месте немца своего любимого японца, который сейчас был где-то в этой же деревне. Все иллюзии рухнули, заставляя девушку понять то, с кем всё произошло на самом деле, и из-за этого ей хотелось зарыдать громко, словно проклиная весь мир, однако она не могла.
