— Ты что делаешь? — буквально взмолился Алан, он дернулся и попытался отползти, но наткнулся на гору подушек и замер.
Лео не ответил, тут же продвинувшись вслед за ним и снова приникнув к крепкой, несмотря на худобу, горячей спине, поглаживая ее, словно лепестки цветка, осторожно и ласково. Крыша уползла на безопасное расстояние и оттуда, совершенно ошалев, наблюдала за действиями хозяина, даже не рискуя вмешиваться. Лео же заводился с каждой секундой все сильнее, все безвозвратнее. Да похуй на все! Он дышал запахом больницы и немного крови, видно повязка уже пропиталась ею, и не мог надышаться. Дурак. Да еще это окаянное топленое молоко...
Алан же, со своей стороны, притих, словно мышь под веником и кажется, даже не дышал. Лео только чувствовал, как подрагивает его тело в унисон с биением сердца.
— Ну давай, давай, — шептал Лео, уже мало что соображая. Это ощущение под ладонями, такое знакомое, еще с того, памятного дня, когда он делал Альберту массаж. Этот его развод, такой невинный, как тогда казалось, словно семя ядовитого плюща дал корни и росток, и сейчас этот плющ буквально душил его, не давал дышать, не давал соображать. Ощущение молочной нежной кожи с упругими мышцами под ней, такое правильное, такое больное…
— Давай, тебе же нужно, я чувствую...
Лео врал, вернее, лукавил. Больше всего, до скрежета зубов, до щемящей боли в груди и до безумного жара там, внизу, больше всего это нужно было ему самому. Такой болезненной эрекции, еще более болезненной от того, что это напряжение было обречено, ему не найти выхода, не здесь, не сейчас, не с ним, такой болезненной эрекции у него не было никогда в жизни.
Он безнадежно бормотал в теплые спутанные волосы, совершенно не надеясь на чудо. Да и не знает он, как это делается, не умеет, наверняка сделает больно. Да еще и картинка эта, выносящая мозг, застыла под веками, когда он чуть не умер в тот давнишний вечер, стоя в дверях и наблюдая близнецов в сверкании молнии… кажется, сотня лет прошла с той ночи, когда Алан так покорно поддавался ритмичным толчкам, так вскидывал голову, так приоткрывал рот в немом вопле, так кусал обескровленные губы…
Картинка эта не желала уходить из измученного мозга.
А теперь он тут, перед ним, покорный и беспомощный, и совершенно не сопротивляющийся…
Чувство острой жалости перемешивалось в груди с безумным возбуждением и превращалось в адскую смесь, которая готова была разорвать и мозг и сердце.
Хочу…
Алан лежал, по прежнему почти не дыша, и был совершенно неподвижен. Только его сердце колотилось, словно бешеное, это ощущалось даже со спины, потому что Лео уже прижимался к ней своей грудью так плотно, что, казалось, будто они — одно целое.
Наконец Лео, не выдержав чудовищного напряжения и не дождавшись ни слова от парня, — однако молчание ведь и не отказ, верно? — осмелел и нырнул рукой вперед, скользя ладонью по косым мышцам живота, дрожащими пальцами чувствуя восхитительные каменные кубики, опускаясь все ниже и в конце концов с восторгом ощутив под ними мощную, такую же, как и у него самого, эрекцию.
Это легкое касание, как видно, было последней каплей, которая обрушила лавину. Алан, почти неслышно всхлипнув, перевернулся на спину, чуть не задев больной рукой Лео, который едва успел увернуться, отпрянув назад, чтобы не причинить боли. И тут же рванулся вперед, броском, навалившись на гибкое исхудавшее тело всем корпусом и быстро, чтобы не упустить добычу, впился губами в обкусанные, потрескавшиеся сухие губы Алана.
«Ему же наверняка больно», — испуганно мелькнула мысль.
«Плевать», — жестоко погнала ее другая.
Самому же Алану, как видно, реально было плевать. Он бешено впивался ртом в губы Лео, казалось, стараясь сделать тому так же больно, как было и ему, и толкнув свой язык так глубоко, что Лео чуть не задохнулся. Хотя, если честно, он задохнулся скорее от эйфории, которая фейерверком вспыхнула в мозгах. Наконец-то все было правильно. Наконец все на своем месте. И плевать на то, что будет потом. Сейчас, сейчас…
Алан держал здоровой рукой его за затылок, запустив пальцы в волосы, будто боялся, что Лео исчезнет, и ощутимо давил. И от этого целоваться было еще больнее. Но так остро и так сладко, что Лео никогда бы не оторвался от этой боли. Если бы Алан не ослабил вдруг хватку и не нырнул быстрой ящеркой рукой в плавки, отточенным движением, нежно и в то же время крепко охватив готовый сдохнуть от счастья член. Лео тут же отзеркалил это нехитрое действие, добившись судорожного выдоха сквозь зубы у парня. У него в голове словно взорвалась сверхновая. Вся вселенная исчезла, сузилась до размеров кровати в маленькой комнате интерната, и в его вселенной остались только два тела, до безумия возбужденных, короткие рваные движения, быстрые поцелуи, больше похожие на укусы, сорванное неправильное дыхание, грохот двух сердец.
Лео сходил с ума от возбуждения и нежности одновременно. Еще он безумно боялся сделать больно, повредить руку, которая все время мешала, и эта необходимость быть осторожным, сдерживать себя, делала удовольствие острым как бритва, отчаянным и неправильным, и от того еще более сладким. Смесь взаимоисключающих чувств, жалости, похоти, стремления защитить и одновременно желания сделать больно, была настолько рвущей душу, что он не выдержал и минуты этой сумасшедшей дрочки, и со стоном сквозь сжатые в судороге зубы излился короткими толчками в горячую ладонь Алана. Уже на излете сознания чувствуя, как пульсирует в его руке твердокаменный, гладкий и мокрый от смазки ствол, как Алан так же стонет в его губы и мгновенно обмякает, плывет в его руках.
Плыло и все вокруг. Сознание упорно не хотело фокусироваться. Так хорошо… так расслабленно и правильно. Плыть по течению огромной реки, почти не слыша окружающих звуков и ничего не видя…
Лео медленно, постепенно выплыл из марева. Еще тяжело дыша и чувствуя, что сердце по-прежнему стремится вырваться из груди на свободу, он с трудом перевел дух и, не выпуская из объятий горячего Алана, с трудом вытолкнул из пересохших губ:
— Теперь только попробуй у меня не заснуть.
Алан от неожиданности фыркнул и, перевернувшись, затрясся в конвульсиях, прыская в подушку и всхлипывая. Лео тоже не долго продержался, тихо засмеявшись следом. Они хихикали, словно два школьника на уроке на задней парте, когда смеяться нельзя, но оттого просто невозможно остановиться. Почти беззвучно ржали, то затихая, то снова давясь смехом, и от этого отчего-то вдруг стало так легко на душе, что вся неловкость после этого внезапного недосекса за пару секунд растворилась, как ложка сахара в стакане горячего чая. Если подумать, то повода для веселья не было вовсе. Абсурдная ситуация запутала все, словно взбесившийся вязально-мотальный станок какой нибудь клубок ниток.
— Ну ты и скотина, — сквозь всхлипывания, с трудом проговорил Алан, продолжая смеяться.
— Вот чья бы корова мычала, — понарошку возмутился Лео и провел ладонью сверху вниз по лицу Алана в темноте на ощупь, заставляя того закрыть глаза. — Спи.
Замер на секунду, почувствовав под рукой маленькие лужицы. Мокрая подушка. Слезы? Да неет…
====== 43. Второй круг ======
Кажется, Алана вырубило вчера на полуслове через несколько минут после того, как они…
Кажется — потому что сам Лео выключился первым, видимо от эмоционального катарсиса лишившись сил буквально сразу после того, как они отсмеялись и затихли, по-прежнему не разжимая рук и объятий. Ну теплее же так, ну! Отопление еле работает, так что какие вопросы? И даже мокрое белье не заставило их накануне вечером встать и привести себя в порядок. А вот утром, после пробуждения, это чувствовать было немного неприятно. Лео чуть погладил темные волосы на затылке парня, безмятежно сопевшего на соседней подушке лицом вниз, однако тот даже не пошевелился. Продолжал тихо дышать, положив больную руку поверх одеяла, а здоровую — под голову.
Лео осторожно, чтобы не разбудить, отполз на край сдвоенной кровати и опустил ноги на пол. Напряженный с утра член натягивал влажную еще ткань, в тепле под одеялом это неприятное ощущение было малозаметным, однако на прохладном воздухе заметно захолодило нежную кожу, и Лео передернулся от дискомфорта. Быстро обувшись, он на цыпочках дошел до двери и, приоткрыв ее и убедившись, что коридор пуст, неслышно вышел.
