Чтобы остаться в стране, когда твое лицо и номера твоей машины показали по всем каналам, надо быть совершенно безумным. Так говорили теоретики. Нужно хотеть, чтобы тебя поймали. И за каким чертом ему тащиться за группой в Калифорнию, когда он мог прямо в Мексику уйти из Тусона?

— Труитт, — сказал язычник воскресного утра, — мы отзываем вторую группу. — Тру чуть порезался, проводя бритвой под левой ноздрей. — И тебе нет нужды оставаться. Прекращай операцию и тащи их всех сюда.

— Так, давай не части, спокойнее. — Тру сообразил, что обращается к собственному сердцу. — Турне заканчивается через шесть дней, считая сегодняшний, и осталось всего два концерта — в Далласе пятнадцатого и в Остине шестнадцатого. И все. Мы сегодня выезжаем из мотеля и едем навестить одного человека, которого хочет посетить Терри. Терри — это клавишник.

— Я статью в «Пипл» читал, черт побери, и их имена знаю.

— О’кей. Сразу после этого выезжаем и едем в Амарилло. Оттуда завтра в Даллас. Я решил, что они могут поболтаться в Далласе…

— Прости, ты сказал «поболтаться»?

Тру услышал собственный вздох — вздох раздражения. Эти «люди из публики» (термин Терри) просто не в теме.

— Они хорошие ребята, — сказал он. — И работают как черти. Ты бы не поверил, какие они трудяги.

— Я знаю, что они сейчас на пике славы. Тысячи дисков продают, да?

— Да.

И не только. После «Кобра-клаб» на каждом концерте яблоку негде упасть. Его лично это сильно напрягало, потому что очень затрудняло охрану. Известие, что ребята из «The Five» помогли поймать скотч-насильника, действительно вызвало ажиотаж. Роджер Честер звонил, ошалелый от радости, и говорил, что получает предложения от телеканалов сделать про «The Five» реалити-сериал, а издатели звонят насчет издать про них книжку срочно, а кому-то еще нужен представитель, рекламирующий новый энергетик. Сорвалось с цепи, как сказал Джон. Но особой радости он при этом не демонстрировал. Так в чем же дело?

— Шесть дней и еще два концерта, — сказал Тру в телефон, промокая красную точечку под левой ноздрей. — Могу я с ними быть эти дни? И могу ли рассчитывать на поддержку местных отделений?

Блин, будто милостыню выпрашивает.

— Труитт, — сказал ему голос, приделанный к большой руке, что держит поводок. — Ты же понимаешь, что на самом деле ты не их менеджер? Ты свою роль понимаешь, да?

— Понимаю. Но видишь ли… я им сказал, что проведу их через это турне. — Он замолчал, пытаясь найти слова, которые разбили бы молчание на том конце. — Они действительно хорошие ребята.

— Я с первого раза услышал.

— Не могу я их бросить, — сказал Тру.

— Мне в этом слышится «не брошу». Так, Труитт?

— Совершенно верно, сэр.

Молчание на этот раз продержалось чуть дольше и было чуть гуще.

И пока оно длилось, Труитт думал, должен ли он сказать своему старому другу, земляку и начальнику, что Ариэль Коллиер считает, будто песня, которую они писали, была им внушена — ну, не так чтобы прямо внушена, но в каком-то смысле процесс был направлен — но и это тоже неточно — девушкой, которая не то чтобы не совсем человек, но что-то большее, чем человек, если в такое верить, и эта песня, которую они писали, совершенно обыкновенная песня, никто ничего такого особенного в ней не видел, никаких скрытых смыслов или мистических откровений, и если предполагалось, что эта песня должна быть прорывом к успеху, то получается поздновато, потому что она еще не закончена, a «The Five» уже попала в журнал «Пипл», и тираж ее дисков растет до сотен тысяч, и продаются они в огромном количестве по всему миру, так что успех их уже настиг, и кстати, Терри Спитценхем — ой, опять я забыл, что ты знаешь их имена, — верит в то же самое: будто эта песня вдохновлена божественным, а Берк Бонневи и Джон Чарльз не очень понимают, как все это понимать, но вроде им приходится признать, что ничто другое никогда так не потрясало их основ, а вот эта штука трещины в цементе понаделала, а еще — и очень важное «еще» — Ариэль думает, будто есть связь между Джереми Петтом, Коннором Эддисоном, нашим гуру телекоммуникаций из трейлер-парка и, быть, может, скотч-насильником, потому что эта сущность — жадный король ворон, называет она его, только говорит, что это опять же неточный смысл, — желает не допустить завершения песни, а потому грязную работу поручает человеческим рукам.

Вот, собственно, что я думаю и на чем стою.

— Труитт!

— Да, сэр?

— Одно из твоих лучших качеств — что ты любое дело целеустремленно доводишь до логического конца. Я это ценю. Я тебе скажу так: ты можешь и это дело довести до конца, но тебе придется действовать в одиночку. — Голос сделал паузу, ожидая реакции Тру. Таковой не последовало. — Вторую группу я отозвал. Полчаса назад они были освобождены от задания и получили инструкцию возвращаться домой как можно скорее. С минуты на минуту Кейси тебе сам доложит. Ты сказал, что у тебя сегодня есть дела?

— Так точно.

— Я не могу оправдать затраты, Труитт. Я могу с тобой работать, обеспечивая безопасность на этих мероприятиях в Далласе и Остине. Но чтобы этот караван продолжал жечь время и деньги на дороге… смысла не вижу.

Труитт знал, что спорить бесполезно. Если большая рука на поводке не видит смысла, значит, смысла нет. И он не мог бы выделить ничего из случившегося за неделю как причину сохранить на дороге хотя бы одну группу. Все шло как по маслу, если не считать инцидента у «Мэджик монтиз» в Анахейме во вторник, когда обкуренный юноша пустил в толпу фейерверк. «The Five» перестала играть на то время, что нужно было полиции, чтобы убрать мальчишку за решетку, и начала с того места, на котором остановилась.

Когда агент Кейси пришел объявить то, что Тру уже знал, Тру ему сказал, что ценит его отличную работу и внимание к деталям и проследит, чтобы каждый участник получил похвальное слово в рапорте. У него был большой соблазн попросить Кейси два часа подождать, пока ребята соберутся после вчерашнего позднего концерта в бывшей церкви, и проводить их по дороге 66, а потом уже возвращаться в Тусон, но это исключалось. Приказ отдан, и ребята стремятся домой, к семьям.

«Пока, парни. А мы дальше».

Но после отъезда Кейси у Тру не сразу получилось отпарить серые брюки, которые он хотел надеть в этот день. Пар просто не шел из сопел, и вдруг Тру так разозлился, что шваркнул горячим утюгом о стойку ванны, и у него в руках оказался кусок пластика, разбрызгивающий воду по всему полу. Тру понял, что висит на краю, а это не то место, где ему положено быть.

Вот почему он продолжал следить за белой машиной. Вот почему он интересовался, кто ее ведет и почему держит такой странный скоростной режим. Подумал было дать вызов полиции по сотовому, назвать себя и попросить о небольшой услуге — проверить номер машины.

— Кому звонишь? — спросил Терри, когда Тру достал из кожаной сумки телефон.

— Секунду, — ответил Тру и почти сразу понял, что никому он не звонит. Ни баров, ни иного сервиса в этой пустыне нет. — Так, проверить хотел одну вещь, — ответил он, откладывая телефон.

— Мы должны быть уже почти на месте, — сказал Терри. — Знак должен быть, «Блю-Чок».

— О’кей, — ответил Тру и попытался сосредоточиться на дороге.

Терри отлично знал, что слышал и запомнил в детстве, и знал, что помнит это и сейчас — в надежной, безопасной глубине души.

Это дома у бабушки с дедушкой. Родители матери жили в кирпичном доме за пару кварталов от его начальной школы. Там они живут и сейчас — дедушка Джеральд семидесяти пяти лет и бабушка Мими, которой только что исполнилось семьдесят. Иногда после школы Терри заходил к ним выпить чего-нибудь холодненького и посидеть на крыльце в тени, пока дедушка слушает по радио ранние осенние бейсбольные матчи и курит трубку, у которой на чашке вырезано человеческое лицо. Дедушка говорил, что это мушкетер. И еще дедушка играл с ним в настольные игры. По любому поводу вытаскивались из шкафа старые «Собачьи бои» Милтон-Брэдли или «Детектор лжи» Маттела, или коробка с по-настоящему крутой игрой «Трасограм» с пятьюдесятью двумя вариантами и всеми ее разноцветными игровыми досками. А когда день близился к вечеру, а уходить Терри не хотел, потому что здесь дом маленький и теплый и совсем не такой, как у него, бабушка Мими доставала из шкафа игрушечный электроорган, включала в сеть и ставила к себе на колени, садясь перед Терри. Он никогда не забудет звук, который издавал инструмент, оживая после щелчка выключателя. Как будто разогревается оркестр — постепенно просыпаются скрипки, гобои, флейты и трубы. Оркестр в маленькой пластиковой коробочке. А потом бабушка играла гибкими пальцами, и он был уверен, что пальцы у нее гибкие, потому что она часто играет, а клавиши звали ее играть, день за днем, потому что они нужны были друг другу, чтобы оставаться молодыми.