Вслед за молодой медичкой Кочевник, Ариэль, Терри и Берк вошли внутрь. Здесь было прохладнее и тише. Негромко шипели аппараты искусственного дыхания, попискивала, создавая тихий фон, следящая за важными показателями электроника. Врачи и сестры в хирургических костюмах тихо переговаривались или сверялись с планшетами. Коридор между палатами, отгороженными задернутыми шторами, был освещен синим светом, будто из-под воды.

— Сюда, — сказала сопровождающая, отдергивая штору палаты слева.

Первым вошел Кочевник, следом сразу Ариэль. Терри входил последним, и когда он увидел Джорджа в центре лабиринта мониторов, серых проводов и капельниц, то подумал, что Джордж сейчас больше машина, чем человек.

А у Кочевника было чувство, что сейчас перед ним не Джордж, а восковая копия Гения-Малыша. Никак не могло быть настоящим это лицо лунного цвета. Рот и нос закрыты кислородной маской, сам он укрыт простыней по шею, и на груди у него что-то такое, то ли бинты, то ли что, отчего она выпирает, как у культуриста. Трубки соединяют кровать с кучей краников. Втекает что-то прозрачное, вытекает желтое. Стойка мониторов высотой футов шесть. Что-то чирикает, попискивает, и вдруг зашуршали ноги Джорджа под простыней — резкий, тяжелый звук, — и Джордж посмотрел на друзей красными припухшими глазами и сказал голосом, похожим на шелест опавших листьев на тротуаре под ветром:

— Привет, команда.

Ариэль отвернулась. Берк положила руку ей на плечо и оставила там, как стальной зажим, пока Ариэль снова не овладела собой.

— Ты весь в проводах, — сказал Терри с неловким смешком.

— Еще как, — ответил Джордж скорее выдохом, чем своим обычным голосом. От маски звук получался гулкий. — Настроен на волну, — сказал он. — Странная штука: я стал лучше видеть.

Кочевник подошел к кровати, опасаясь, как бы не задеть чего-нибудь важного. Что сказать, он не знал, и сказал первое, что всплыло в сознании при виде этого воскового лица:

— Этого гада поймают, Джордж.

— Тот же самый, — ответил Джордж. Без вопросительной интонации.

— Ага. А турне мы доведем до конца. — Решение Кочевник принял внезапно, вдыхая въевшийся горелый запах смертельной раны, тот самый, что стоял над телом отца на луисвиллской парковке. — Мы поможем его поймать.

— Турне… — заморгал Джордж. Он мог подумать, что пришел в себя не настолько, насколько ему казалось. — Доведем до конца?

— Спасибо, что поинтересовался нашим мнением, — сказала Берк, но когда на нее одновременно посмотрели и Джордж, и Кочевник, она поморщилась, будто наступила на больной зуб. — А, блин. — Морщины у нее на лбу стали только глубже. — Ладно, я с вами.

Терри, шевельнув плечами, так что это нельзя было даже назвать пожатием, сказал:

— Я, похоже, тоже.

Ариэль молчала.

— Психи. — Далекий голос почти обесцвеченного человека. — Все психи.

Наступило молчание. Кочевник плохо переносил больницы, и для него это была пытка: хотеть уйти, но знать, что надо быть здесь.

— Я чуть не сдался, — сказал Джордж.

Ариэль уже собралась. Глаза у нее были красные, но она вышла вперед и встала там, где считала нужным, — рядом с Джоном Чарльзом.

— Оно было там. — Джордж дернул подбородком, показывая на потолок. В угол потолка, справа, где висел карниз шторы.

— Что там было?

Кочевник посмотрел туда, куда показал Джордж. Потолок, карниз. Ничего больше.

— Свернутое, с острыми краями. — Он сделал несколько медленных вдохов, потом заговорил снова: — Головы не видно было. И лица. Но я знал, оно на меня смотрит. Оно такое было… как крылья ворона. Или черное оригами. И оно ждало, вон там.

— Чего ждало? — спросила Ариэль.

— Моей смерти, — ответил Джордж.

Терри снова издал нервный смешок.

— Джордж, да не умрешь ты! Брось свои фантазии!

— Не умрешь, — подтвердила Берк. — Худшее уже позади. — Она на это надеялась. — Послушай, нам, наверное, пора уже дать тебе отдохнуть. О’кей?

— Это не все, — сказал Джордж. — Я дрался. По-настоящему. Всерьез. И я не знаю, когда… но услышал, что меня кто-то зовет по имени. Как будто… будто знакомый голос. Может быть, бывший мой учитель. Кто-то, кому я не безразличен. Знакомый голос. — Он издал звук, словно ему трудно стало дышать, и Кочевник готов был уже нажать кнопку вызова сестры, но Джордж произнес: — Я открыл глаза — и она была здесь.

— Кто? — спросила Ариэль.

— Девушка, — сказал он. — Где ежевику собирали. Ну, помните же…

Кочевник и Ариэль переглянулись. Терри глянул на Берк, но та смотрела в пол.

— В углу стояла. Вон там. — Джордж показал подбородком в левый угол. И она мне сказала: «Я в тебя верю, Джордж», — а потом она улыбнулась… да, и кивнула. Голос… чей-то еще голос, не знаю чей. Я испугался, зажмурил глаза, крепко. — Ему пришлось замолчать и сделать еще один тяжелый вдох. — А когда я посмотрел, ее уже не было. — Джорджа встретил взгляд Кочевника. — Джон… я думал, она — ангел смерти. Но сейчас… сейчас я думаю, что ангел жизни.

— Тебе приснился сон, — тихо сказала Берк. — Только и всего.

— Да, сон. Но послушайте… если вы… если вы туда поедете, на это место… она же еще там будет? И все будет такое же?

— Да, — ответил ему Кочевник. — Будет.

— Вернитесь… и проверьте, — попросил Джордж.

Кочевник понятия не имел, о чем он говорит. Уж точно пора было уходить.

— Возьмите «Жестянку». Старый боевой конь. Ни на что не годится… но за музыкой идет.

— Мы не можем, — ответила Ариэль. — Это твоя машина.

— Со мной все. Помнишь, Джон? — Голос его слабел, глаза закрывались и открываться не хотели. — Я сказал… что я с вами. Сказал, что буду о вас заботиться. Как всегда. — Он снова шевельнул ногами под простыней, будто старался устроиться поудобнее. — Ключи у отца, я ему скажу.

Вошла молодая рыжая докторша.

— Джордж, — сказала она небрежно и дружелюбно, — боюсь, вашим гостям пора уходить. — Она бегло глянула на мониторы и системы.

— Эй! — Джордж высвободился из наваливающейся дремоты. — Я насчет песни. Что я придумал, не хотите?

— Песни? — Кочевник не понял.

Ариэль поняла. Песня, которую начал Майк. Последняя, наверное, песня, которую им предстоит написать.

— Да, Джордж, — ответила она. — Хотим.

— Я добавил… что эта девушка сказала. Тебе, Ариэль. «Счастливый путь тебе и мужества в пути. Тебе понадобится мужество в пути».

Гений-Малыш задумчиво улыбнулся, и глаза у него блестели.

— Сейчас как раз понадобилось, — сказал он.

— Увидимся, когда ты выберешься, — пообещал Кочевник.

Все попрощались. Терри, зашедший последним, последним и вышел. Берк пошла первой, опустив голову.

Ариэль поравнялась с Кочевником. Подавленные, они пришли туда, где ждали их бюрократы в костюмах и новый разъездной менеджер, только что добившийся для них восьмисот долларов за девяносто минут на фестивале «Стоун-Черч» под дневным солнцем.

— Расскажите мне что-нибудь про «Стоун-Черч», чего я еще не знаю, — попросил Труитт Аллен.

— А что вы уже знаете? — спросил Кочевник в ответ с сиденья позади Ариэль.

— Ты посмотри, какой дурак! — Аллен ударил по педали тормоза. Красно-лиловый, раскрашенный спреем прицепной дом прямо перед ним резко вильнул в правую полосу, не показав поворота. — Вот ничего меня так не достает, как беспечный водитель.

На бампере прицепа ярко сверкало с десяток стикеров вроде «Ешь меня, а не мясо» или «Стал бы Иисус стрелять?».

Кочевник подумал, что мистеру Перевоспитание Водителей стоило бы реагировать спокойнее, потому что нескончаемый поток больших домов на колесах, домов-прицепов, фургонов «фольксваген», пикапов и всякой четырехколесной ржавой мелочи, едущей по I-10, по мере приближения к перекрестку с I-18 и прямого отрезка до Хила-Бенд становился все плотнее и таких вопиющих событий можно было ожидать все больше и больше.

Оранжевым ориентиром стоял трейлер, свидетельствуя, что они на правильной дороге к старому, доброму, маленькому и домашнему фестивалю Гарта Брикенфилда — так он описал его Аллену по телефону. Да, фестивалю уже тринадцать лет, и маленьким и домашним он давно перестал быть. Шоссе в десять утра во вторник уже было столпотворением. В огромных количествах присутствовала полиция, но и потенциальных хулиганов хватало. За несколько минут до того «Жестянка» миновала машину с мигалками, стоящую над канавой, куда свалился здоровенный черный грузовик, рассчитанный на перевозку стволов, сваленных Полом Баньяном. Вокруг на земле сидели человек семь-восемь, состоящих будто из одних татуировок. Один из этих безрубашечных бритоголовых орал на полицейских, застегивающих у него на руках пластиковые браслеты, и никто из «The Five» не мог не заметить на его загорелой спине татуировку перевернутой пентаграммы с красной козлиной головой в центре.