— Как оно тебе?

Он имел в виду слова.

Она тоже отодвинулась на столько же и не отрывала глаз от истерзанной бумаги. Уголок рта у нее сжался — так бывало, когда она думала.

— Не знаю, куда он дальше хотел повернуть. Но… может, что-нибудь мы с этим сумеем сделать.

— Ребята! — Голосом Джорджа заговорила мрачная реальность. — Мы утром едем домой. Турне отменено. Кончилось.

Берк вспыхнула:

— Может, они хотят в его память песню написать! Может, надо сделать последнее представление — для него. В его пользу. Для его дочери по крайней мере.

— Это мы можем, — сказала Ариэль. И спросила у Джорджа: — Можем ведь?

— Без вариантов, — ответил он. — Я первым делом провентилирую это с Эшем.

Кочевник вернул блокнот Берк. «Тебе здесь рады», — говорил Майк вчера ночью в Далласе, во дворе. Начало неплохое. Кочевник не видел в этих словах никакого направления, но Ариэль и Терри могут куда-нибудь вырулить. Сейчас единственное, чего он хотел, — добраться до дома, до своего футона на полу, свернуться и оставить весь мир снаружи до тех пор, пока не надо будет либо поесть, либо…

Ночь обещалась быть тяжелой — в этом мотеле с ковбоем, размахивающим лассо на вывеске. Наверное, они все собьются в одну комнату, в кучу, как хорьки в клетке, дыша и вздрагивая в тяжелой дреме. Если вообще кто-нибудь заснет.

Но он заснул, уже далеко за полночь. Среди последних мыслей до отключения сознания была такая, что как-то, почему-то эта девушка сильно запала Майку на ум. Забросила в него семечко. Точно так же, как Кочевнику пыталась забросить. Заставила поверить, что у него какая-то блядская опухоль мозга, когда он не впустил ее.

«Ну нет, — поклялся он про себя. — Только не я».

Но сам не очень понимал, о чем эта клятва. И если честно, то не хотел знать. Явление слишком большого для него масштаба, чем бы оно ни было.

Около двух часов ночи Ариэль встала, проспав час-другой, обулась, тихо вышла наружу и закрыла за собой дверь. Неоновая вывеска уже не горела. На Восточном Бродвее было тихо, звезды покрывали небо узором, от которого захватывало дух. При желтом свете лампочек Ариэль увидела, что заселились новые гости: рядом с «Жестянкой» и трейлером стояли белый внедорожник, серебристая или светло-серая «субару» и черный или темно-синий пикап. На внедорожнике номер из штата Нью-Мексико, остальные две машины техасские. На заднем бампере пикапа был металлического цвета стикер с надписью «Semper Fi». Ей хотелось пройтись, подышать ночным воздухом, ощутить на щеке легкий ветерок, похожий на любовное касание. Ариэль направилась к бассейну и, когда подошла ближе, услышала тихий звук движения в воде.

Кто-то там был, в темноте, в одиночестве. Похоже, плавал туда-сюда. Без ударов ногами, просто загребал воду медленным кролем. Ей казалось, что это очень отдает одиночеством — плавать туда-обратно в темной воде под пологом ночи. Она заколебалась, потом решила подойти туда, а заговорить или нет — там видно будет. Потому что она очень, очень хорошо знала, каково это — быть одиноким.

Через час после восхода Берк завязывала кроссовки — черные «Нью балансез», уже протаскавшие ее более двухсот миль. Наряд у нее был спартанский, в котором не страшно вспотеть. На волосы она натянула черную ленту от пота и опустила ее на лоб. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь жалюзи, уже покусывали. В череде невероятно жарких дней этого лета нынешний обещал выдаться самым жарким.

В прошлый раз, когда ушел из ее жизни человек, очень ей небезразличный, она на следующее утро встала с кровати, завязала кроссовки, стиснула зубы и пошла на шестимильную пробежку. Получится ли такое сегодня, она не знала, но была намерена попробовать.

Все остальные еще спали. Никак не укладывалось в голове, что Майка в это утро здесь нет. Он не лежит на спине, вытянувшись и заложив руки за голову, потому что терпеть не может ощущения подушки под головой. Она никогда не спрашивала его, почему так, — полагала, что это связано с количеством захолустных тюрем, где ему приходилось сидеть, и вшами, клещами или клопами, — что-то вроде этого. Невозможно было поверить, что она больше не услышит хриплого рокота его голоса, и вот это было, может быть, самое худшее. Его больше нет. И никогда, никогда не будет.

Кажется, не она одна провела сегодня мучительную ночь. Ребята замотались в простыни, Джордж едва не свалился с детской кроватки. А Ариэль? Ее не было ни в одной комнате и ни в одном из двух туалетов. Наверное, вышла пройтись, пока солнце еще не вставало. В общем, здесь ее не было.

«Ладно, — сказала себе Берк. — Вперед, пошла».

На парковке она увидела трех новоприбывших: белый внедорожник, серебристая «субару» и темно-синий пикап. В неподвижном воздухе пахло горячим металлом. На Восточном Бродвее стояло несколько машин, но не много. Утро понедельника здесь было не таким, как в Остине.

Берк остановилась возле трейлера минут на пять — выполнить упражнения на растяжку: наклоны вперед, выпады и «фламинго», по тридцать секунд на каждое, — и отметила движение жалюзи в номере, перед которым стоял пикап. Кто-то тоже привык рано вставать или хочет первым успеть на «завтрак скотовода». Она решила двинуться налево, по Восточному Бродвею на северо-восток. Сперва шагом, потом постепенно ускоряясь до бега, она миновала бассейн за белой загородкой и там увидела Ариэль.

Ариэль лежала возле бассейна в голубом шезлонге, на правом боку, к Берк спиной. Колени согнуты, ноги поджаты. Одна туфля на ноге, другая лежит рядом со стулом. Берк подумала, что у Ариэль шея потом будет ныть, если так лежать, сгорбив плечи и повернув голову. Подумала подойти и разбудить ее, но решила этого не делать. Наверняка Ариэль трудно было заснуть, и здесь ей как-то удалось успокоиться, одной в темноте.

Берк двинулась дальше, набирая темп, быстрее и быстрее. Пройдя по улице ярдов двести, перешла на бег, ровной рысью уходя прочь от «Лассо».

Детектив с ковбойской шляпой звонил вчера ровно в десять вечера. С ним говорил Джордж. Что-нибудь понятно насчет того, кто стрелял? «Они сейчас мало чего знают, — сообщил Джордж. — Но утром хотят с нами говорить». На том и кончилось.

Берк бежала размеренно, ровно дыша, не напрягаясь. Красный шар висел на две ладони над горизонтом, целясь ей между подбородком и правым плечом. Мимо проползали обычные виды любого маленького города в любом штате Америки: небольшие мастерские, парковки, церкви, моллы. Остался позади «Сабвей», где они вчера ели, в полумиле от него обнаружился «дейри квин» — жалко, что раньше не знала, она мороженое любит. Потом мелькнула зона маленьких домиков, парковки, автосервисы, свалки старых кузовов и шин и тому подобное. Именно здесь ей крикнул какой-то мужик из проезжавшего белого пикапа: «Неу, muchacha caliente!»,[21] — но она ни головы не подняла, ни с шага не сбилась. Да, она девушка горячая, и это правда, особенно сейчас, когда как следует вспотела и солнце лупит в правый бок. Проезжали в обе стороны машины, иногда ей гудели, но она ни направо, ни налево не смотрела. Она смотрела лишь на растрескавшийся бетон на шаг впереди, потому что именно так надо вести любой серьезный бег.

Она думала про Майка, про то, как это бессмысленно, как ей будет его недоставать. Но когда-то очень тяжела была гибель ее подруги по бегу и скалолазанию. Мелиссы Кавано. Случилось это шесть лет назад, когда Берк жила в Сиэтле и играла в недолго просуществовавшей группе «Time Keeps Secrets». С Мелиссой они познакомились в кофейне, через общих знакомых, и тут же сошлись. Мелисса у себя в колледже в Джорджии была баскетболисткой и вообще во всем была первой — отличница-студентка, звезда беговой дорожки, репортер студенческой газеты, активистка-эколог, волонтер в убежище для бездомных, без ума от бродячих собак, кофе «Кона» и альбома «Сандиниста» группы «The Clash». Так отчего же Мелисса Кавано, двадцати двух лет, с блестящим будущим графического дизайнера в Изумрудном городе, привязала веревку на крюк в собственном шкафу, полном стильной, но со вкусом подобранной одежды, другим концом той же веревки обвязала себе шею и в один прекрасный воскресный вечер повесилась?