— Стоп! — Кочевник, сидевший на другой кровати рядом с Ариэль, теперь встал. — Что это за херня такая?
— Это клейма, шрамы от различных типов кнутов, бритвенные порезы, раны, сделанные рыболовными крючками и битым стеклом, а также иными приспособлениями, которые эксперты пока не определили, — на спине и на груди Коннора Эддисона. Их нашли, когда его из той свалки оттащили в трейлер-медпункт. Фотографии сделаны полицией Тусона.
Тру щелкнул третье изображение — еще несколько скрещенных шрамов крупным планом. Они были оставлены вонзенным металлическим предметом, имеющим форму миниатюрной пятипалой когтистой лапы.
— Ох… Господи, — выдохнула Берк.
— В нижней части спины, справа, — сообщил Тру.
На всех картинках были надписи, на каком месте тела они находятся.
От следующего изображения Ариэль отшатнулась, Кочевник сузил глаза, а Терри выдохнул:
— Ну и ну…
Это было клеймо: перевернутая большая пентаграмма, в центре голова — наполовину козлиная, наполовину человеческая, рога аккуратно обведены языками пламени, на лбу горит 666, и все сделано подробно, с прилежанием и творчески — если можно назвать творческой работу каленым железом и электровыжигателем.
— Эта посередине груди, — сказал Тру. — Здесь видно, что соски у него тоже выжжены.
— Я больше не могу, — сказала Ариэль, закрывая глаза и отворачиваясь.
— О’кей, не обязательно смотреть все, но я хотел, чтобы вы имели представление. — Тру закрыл программу демонстрации изображений и перешел к другому файлу. — Вот тут говорится… Вчера около полуночи Коннор Эддисон захотел говорить с полицией. Вдруг выразил такое желание, так что пришлось выслушать, что он хочет сказать. Готовы?
Кочевник все еще стоял. Он шагнул и встал между Ариэль и экраном, словно желая защитить ее от этих мерзких изображений истерзанной плоти.
— Зачем ты нам все это показываешь?
— Чтобы вы знали, что произошло, — спокойно ответил Тру.
— Да мы же уже знаем, — возразил Терри.
— Нет, не знаете.
Тру дважды щелкнул видеофайл, и началось воспроизведение.
В кадре была одна из маленьких допросных — такая, как в любом реалити-шоу на этой планете. Камера стояла в верхнем углу. По одну сторону стола сидели двое мужчин — один седой в белой рубашке и в галстуке с красным узором, другой в темно-синей рубашке с закатанными рукавами. Седой коп протирал глаза, будто мешки ворочал до полуночи. У того, что в синей рубашке, были коротко стриженные каштановые волосы, крепкая фигура с широкой спиной и плечами борца. Между ними лежали ручки, блокнот и что-то вроде диктофона. По другую сторону стола сидел тощий и бледный юнец, одетый в кричащий оранжевый спортивный костюм, который недавно так понравился Кочевнику. Руки Эддисона были сложены на столе в молитвенной позе. Тщательно расчесанные светлые волосы казались мокрыми, будто он только что, перед тем как очистить душу, решил принять душ.
В нижнем левом углу кадра стоял штамп даты-времени, справа — счетчик кадров. Время было ноль часов девять минут.
— Тогда начнем, — сказал старший коп. Голос рокотал, как радиоприемник, у которого усиление сместили в сторону низких частот. — Ваше имя, пожалуйста.
— Аполлион, — сказал молодой человек.
Он говорил с собранной уверенностью, тихим голосом, отвечавшим его внешности, но не тому рваному ужасу, что был у него под костюмом.
— Прошу прощения? — переспросил второй коп.
Голос прозвучал как у ковбоя: «Аккуратней, парнишка. У меня тут пять фасолин в барабане».
— Аполлион, — повторил негромкий голос, потом произнес по буквам.
Пальцы Радиоприемника забарабанили по столу:
— Домашний адрес?
— У вас же все это есть, — ответил молодой человек, Коннор Эддисон или Аполлион, или как он еще себя назовет.
— Нам хотелось бы услышать от вас.
Молодой человек смотрел прямо в камеру. Левый глаз у него почернел и распух. Подбородок заклеен пластырем, нижняя губа вздулась. Кочевник вдруг ощутил колоссальную гордость за себя, хотя знал, что большую часть этих травм нанес Нацист.
— Называйте меня Аполлион, — произнес в камеру негромкий голос. — Я не от мира сего.
Ковбой вырвал страничку из блокнота и начал вставать со стула.
— Я вам могу рассказать, что это значит, и в сеть лезть не придется.
Ковбой остановился, подумал секунду, чуть все же не пошел, потому что нервы гуляли, но взял себя в руки, сел, разгладил на столе страницу и уставился на Аполлиона.
— Я — разрушитель, — сказал бледный юноша. — Я — все, чего вы боитесь, я — все, чем вы хотели бы быть.
— Вот как? — спросил Ковбой, опустив глаза на лист бумаги.
— Вот так, — ответил Аполлион.
— «Я хотел бы сидеть за решеткой по очень серьезному обвинению в покушении на убийство»? Так, Коннор? — пророкотал Радиоприемник.
Аполлион снова поднял к камере побитое лицо и просиял улыбкой:
— Им бы надо уши прочистить.
— Ну хорошо, Аполлион. — Радиоприемник сказал это так, будто объявлял какую-нибудь группу восьмидесятых стиля глэм-метал. — Вы хотели говорить — мы слушаем. — Он откинулся на спинку, стул скрипнул. Радиоприемник развел руками: — Говорите.
— Я бы хотел шоколадку. Сладкое что-нибудь.
— После разговора. Давайте я вам помогу начать, задам вопрос. Зачем вы в четверг пытались совершить убийство? Ведь именно это вы пытались сделать? Застрелить как можно больше людей на сцене?
— Это три вопроса, — заметил Аполлион.
— Может, начнете с первого? — предложил Ковбой.
— Мне бы «сникерс». Любую шоколадку.
— Ладно, хватит дурака валять. — Приемник встал. — Давай, мы это уже проходили.
Аполлион не шевельнулся и через несколько секунд сказал:
— Седьмым домом фурии владеют.
— Как? — переспросил Ковбой, пытаясь понять.
— Мне было сказано ехать на «Стоун-Черч», — сказал юноша. Он обхватил себя обеими руками, свое тощее тело, покрытое жуткими шрамами и ожогами. — Я видел рекламу по телевизору. Я видел, кто там будет. Та группа, за которой охотится снайпер. Будет играть в четверг после трех часов дня. Одно выступление. Я посмотрел у них на сайте. И на сайте фестиваля «Стоун-Черч».
Он замолчал.
— Говорите дальше, — предложил Приемник.
Он снова сел, но на край стула, готовый вскочить и снова бряцать мечом, если придется.
Ковбой попробовал копнуть глубже:
— Так кто это сказал вам ехать на «Стоун-Черч»?
Аполлион начал едва заметно раскачиваться взад-вперед. На лице у него застыла улыбка. От ее вида у Ариэль даже при такой дистанции в пространстве и времени побежали мурашки по коже.
— Кто сказал вам ехать на «Стоун-Черч», Аполлион? — повторил Ковбой.
Молодой человек что-то ответил. Так тихо, что они не расслышали.
— Вы что сказали? — переспросил Радиоприемник. — Кто?
Аполлион повторил чуть громче. Какое-то имя, скороговоркой. Как имя чего-то, чего должен бояться даже разрушитель.
Имя девочки.
— Бесси, — сказал он.
Тру остановил ролик.
— Бесси — это… — начал он, но его перебила Ариэль, потому что уже знала:
— Его сестра. Изнасилованная и убитая младшая сестра.
Тру уставился на нее, будто увидел на ее лице такое, чего никогда в жизни не видел, или услышал в ее голосе твердую уверенность, которую не совсем понял, и Ариэль чувствовала, что остальные тоже на нее смотрят, и она сама свои чувства понимала не полностью, но глядя на это видео, на безумную улыбку этого человека, слыша его жутковато тихий голос, произносящий имя давно мертвой девочки, она чувствовала, что даже в этой комнате не все спокойно и тени в углах шевелятся и дрожат, когда на них не смотришь.
— Да он псих, — сказал Кочевник. — Бесноватый.
Не успев договорить, он подумал о тех психах и бесноватых, которые разукрасили тело Аполлиона огнем и кровью.
— Это не все, — сообщил Тру.
— Показывай дальше, — сказала Ариэль.
Тру щелкнул курсором по кружку со стрелкой.