— Ты упустил время? Кончай бредить!

Кочевник постарался саркастически засмеяться, но не вышло.

— Я не про эти дурацкие золотые дни. Половины их все равно не помню. Я про то, что упустил время найти свою настоящую подругу. — Кочевник не знал, что сказать, и потому не сказал ничего. На той стороне парковки продолжали подъезжать фургоны и трейлеры, среди них машины съемочной группы «Фокс ньюз». — Я — некомплект, вот что. В этом, блин, и вся моя проблема.

— Некомплект? Ты чего курил сегодня? — спросил Кочевник.

— Ничего хоть близко такого, что нужно было бы. — В глазах Тора снова появилось глубокое зеленое сияние. — Слушай, Джонни, я же всерьез. Мне кажется, что эта женщина из сна и есть та самая, пара моей души, но где она — я не знаю. И не знаю, куда ехать, чтобы ее найти. И она меня ждет, но не знает этого, и скоро, да уже в любую секунду плюнет и перестанет ждать, потому что шли годы и годы, а меня не было. Может, я ее где-то видел, но в ней не было блеска, а поскольку я тогда только на блеск клевал, то не видел, кто она такая, и прошел мимо. А может быть, я ее так и не встретил. Может, в этом сне она танцевала не под мою музыку именно потому, что даже не знает меня. Никогда ни хрена даже имени моего не слышала. Но сон этот мне говорит, что она где-то есть, а время, которое я потратил… упустил… может, мне уже не найти ее до того, как она… как она уйдет.

Подруга твоей души, — сказал Кочевник и сделал последнюю затяжку, пока сигарета не стала обжигать пальцы. Никогда не понимал, как это должно быть. То ли ты сразу должен узнать эту свою половину, то ли эта женщина если есть такая женщина, которая вот так тебе подходит, — проявляется со временем, или как еще. И даже не знаю, верю я в такое понятие или нет.

— Ну, я-то верю. — Лицо Тора оживилось. — Абсолютно, друг. Она — твоя Башерт. Об этом говорится в «Зохаре». Ну, в Каббале. Типа, когда Бог творит души, он создает мужскую и женскую вместе, но как она войдет в мир, так вроде… ну, разрывается пополам на хрен. И целая душа — это сочетание мужской и женской души, тех, что были оторваны друг от друга. И сам Бог, считается, сводит эти половины снова вместе. Понимаешь?

— Никак не хочу оскорблять твою веру, — заметил Кочевник, — но мне кажется, что эта схема не очень действует последние несколько тысяч лет.

— Ну да, да, да. Но так было задумано. В смысле… ты должен найти свою утраченную половину, и когда найдешь — если вообще найдешь, — ты перестаешь быть некомплектом.

— Так чего же Господь не повесит над головой твоей половины большую неоновую вывеску? С чего бы он в этом твоем сне не сказал тебе точно, где ее искать? А? — Ответа Кочевник не стал ждать. — Как-то это злобно — не дать тебе знать такую важную вещь. Я прав?

Тор услышал музыкальный момент, который ему понравился, и на миг заслушался, склонив голову набок. Волосы его лучились в солнечном свете. Дослушав, он сказал:

— Бог — не лапочка. Он учитель, Джонни, и суровый. Крутой Он, без малейшей поблажки. Конечно, милосердие Он проявить может. Милосердие вообще Его дело. Но и учить — тоже Его дело. Он, бля, такой учитель, что круче не бывает. Иногда ты не хочешь слышать и поворачиваешься спиной. Иногда тебе урок пихают в морду, да так, что не отвернешься. То, что мы называем жестокостью… Он, быть может, зовет необходимостью, и нам это никак не понять, потому что мы знаем только «здесь и сейчас». Вот прямо здесь и прямо сейчас. Как получается, что Он не повесил указатель у нее над головой в том сне, не сказал: «Вот она, Сол, твоя пропавшая половина, езжай вот по этому точному адресу и найди ее и женись на ней, как женился ты на тех прочих бабах, и сойди с ума среди ночи, и начини обретенную половину своей души наркотой и дрянью, потому что ты такой, Сол, какой есть. И ты бы вот это все тоже испортил начисто, если бы Я тебе это позволил».

Тор вдруг будто спохватился, будто услышал сам себя, будто это говорил за него какой-то другой голос.

Он заморгал, посмотрел на свою правую руку и согнул пальцы перед лицом, пытаясь себе представить, что они держат что-то, чего на самом деле нет.

— Ну так вот, — сказал он. — Вот тебе урок, Сол. И вот что Я тебе дам знать: была женщина, предназначенная тебе, и только тебе, из всех, на земле живущих, но ты так запутался, бедняга, что даже эту половину своей души раздавишь. И лучше ей будет остаться без тебя, и Я не стану тебе помогать ее искать, Сол. Я дам тебе знать, что где-то она есть и что ей уже надоедает ждать, и, быть может — быть может, — если ты все-таки найдешь ее на этот раз, может быть, ты научишься быть мужчиной, ты, безмозглый ненужный кусок мяса! — Тор вдруг улыбнулся Кочевнику злобной и страшной улыбкой. — Урок окончен, свободен.

Может, Кочевник издал какой-то звук. То ли хмыкнул, то ли выдохнул. Наконец, когда Тор отвел глаза, Кочевник бросил окурок в бутылку от пива.

— Пойду-ка я заселюсь, что ли, — сказал он и встал из-под зонтика. — Господи, ну и жарища!

— На самом деле, — сказал Тор уже тише, — мне бы надо было найти такую, которая мне помогла бы вести машину.

Кочевник понятия не имел, что это значит, и потому терпеливо ждал продолжения. Пусть Бог не лапочка, пусть Он не так терпелив, но не Богу был предоставлен когда-то первый шанс выйти на сцену с Тором Бронсоном, и не Богу назвал Тор Бронсон имена нескольких знакомых деятелей в Тусоне, которые искали приличного ведущего вокалиста-гитариста.

— Каждая женщина, которую мне случалось найти, — сказал Тор, — хотела ехать в машине. Хотела забить на все, и пусть папочка все делает. А вести эту машину… это, блин, очень нелегко. И одиноко — хрен знает до чего. Да, они хотели денег, платьев, веселья, наркоты — бле-еска. — Последнее слово он протянул с отвращением. А помочь мне вести машину не хотела ни одна. Вот, блин, почему выходит, что за мной так много крушений. — Он посмотрел на Кочевника взглядом уже не льва скорее щенка, который хочет ласки.

— Может быть, — улыбнулся Кочевник.

Он думал конкретно об одном крушении, в которое влетел синий «порше тарга» на хайвее Пэсифик-Коаст за несколько лет до того, как Джон Чарльз встретился с Тором Бронсоном. В этом крушении Солу Брайтману сломало ногу, раздробило челюсть и повредило позвоночник. Кончились его упражнения на сцене и невероятные прославленные прыжки из грохота колонок сквозь стены пиротехнического пламени. Врачи думали, что ему еще повезет, если хоть на костылях сможет ковылять, но этот длинноволосый еврей из Байонны, Нью-Джерси… крутой был штаркер.[34]

— Та, кто захочет тебе помочь вести машину, — говорил Тор. — Может, она и есть та самая половина души, а может, и нет, но она точно человек стоящий. — Он протянул руку, почесал испещренное шрамами колено, которому на солнечной жаре было куда легче. — После концерта у нас тут междусобойчик. Оттягиваются все. Гандоны и молодость свою злогребучую приноси с собой.

— Мы играем и отваливаем, — ответил Кочевник. Завтра вечером должны быть в «Касбахе» в Сан-Диего.

— Ага, о’кей. Видел у вас на сайте. Слушай, а ты на мой сайт заглядываешь? И давай, пока ты не уехал, адресами емейлов обменяемся. Ну, я сейчас уже не в твоем классе, понимаю, такие хмыри, как ты, по восемьсот зеленых огребают за девяносто минут дневного концерта. Ладно, все знают, не строй такую тупую морду и не пожимай плечами, как слабак какой. Ты либо этого стоишь, либо нет, а чтобы стоить, надо верить, что ты стоишь. В общем, ребята, вас выбрал кто-то из пентхауса, какой-то еврейский мамзер, посасывающий гаванскую сигару и высматривающий выгодное дельце. Так что радуйся и работай как проклятый, и не облажайся, и что еще тебе сказать?

— Вроде бы больше нечего.

Но Кочевник знал, что есть еще что сказать. Он знал, что должен был бы сказать: «Это мы ездим последний раз», или «После Остина мы распадаемся», или «Я пока что залягу на дно и буду думать, что дальше», но Тор встал бы на свои жилистые ноги с коленями в шрамах и полыхнул бы своим северным огнем: «Ты не лечи мне уши, Джонни, потому что ты не хуже меня знаешь: шоу должно продолжаться».