— Нет, ответила Ариэль. — Точно мы не знаем. Да и как мы могли бы знать точно?

— Может, она была для Джины Фейн. Чтобы тот парень услышал, чтобы попросил Берк помочь ему удержать Джину от передоза герыча. Получается?

Она знала, что он сам в это не верит, но ответила:

— Может быть, так и было.

— Угу. Тогда скажи мне: ты думаешь, что ангелы вот так переживали по поводу героиновой зависимости Джины? Что все это они устроили ради спасения жизни Джины Фейн, чтобы она продолжала петь и стала второй Дженис Джоплин? И те силы, которые хотели нас остановить — да просто убить, к хренам, — добивались лишь того, чтобы Джина ею не стала? — Кочевник чуть не хрястнул кулаком по столу. Но сдержался. — Не может этого быть! — Он стал заводиться. Надо было съесть гамбургер и сбавить обороты. — Не вижу смысла, — заявил он. — Сказал бы мне кто-нибудь, в чем он тут есть. Или был. Как вышло, что та девушка, та… кто бы она ни была, не поведала нам, чего она хочет? Что нам надо сделать. Она же говорила по-английски. Ну, Господи ж ты Боже мой, она наверняка на всех языках мира умела говорить, если она та, за кого ты ее принимаешь! Так почему же она нам не сказала?

— Да потому что, — ответила Ариэль, — мы бы ей не поверили. И как бы тебе понравилось писать песню, зная, что некая сила, огромная сила, Джон, просит нас выполнить команду? Она хотела, чтобы мы написали песню. И мы написали песню, которую она хотела.

— Ты в этом уверена?

— Да. И мы написали песню, которую хотели мы. Она столько же для нас, сколько для…

Она замолчала, не в силах договорить до конца.

— Джины Фейн? — спросил Кочевник.

Ариэль откусила кусок сандвича и запила водой из бутылки. Кочевник смотрел на нее.

Очень многое хотел бы он спросить на эту тему. Один вопрос был: «Почему мы?» Второй: «Эти силы сейчас присутствуют здесь в кафе, и мы их просто не видим.» И еще: «Может, они вообще всегда и повсюду, и когда сидишь на унитазе, надо быть поскромнее?» И вопрос, который больше всего хотелось задать: «Они все знают? Если нет, чего они не знают? Они спят, едят, трахаются? И все вокруг нас, блин, иллюзия, сон во сне?»

Ну да. И еще один: «Откуда они взялись?»

Но Ариэль в задумчивости жевала свой сандвич, и Кочевник решил, что она знает по этому поводу не больше, чем он, не больше, чем знали от начала времен ученые, жрецы, философы и тысячи тысяч других.

Им не дозволено знать.

Кочевник подумал, что это как космос. Можешь дойти только до определенного предела, когда размышляешь, сколько там звезд и как пространство уходит в вечность. Где стенки этого ящика?

— Я хочу одного: делать музыку, сказал он, и Ариэль посмотрела на него, оторвавшись от сандвича, улыбнулась половиной лица, и он не успел сдержать вопроса, который выскочил сам: — Я тебе еще буду нужен?

— Что?

— Я тебе еще буду нужен? — повторил он и сам ответил: — На самом деле нет. Ты готова начать свое. Может, я слишком сурово с тобой говорил в Тусоне, но это была правда. Ты можешь собрать свою группу. «Группа Ариэль Коллиер».

— Не звучит, — сморщилась она.

— «Ариэли». «Г.А.К.». «Синие шляпы». Вот это уже годится. Это и правда классно. Да, так насчет названия твоей группы. Например…

«Двое», сказала она, глянув на него загадочно.

— Я на время вне игры, — ответил он, отводя глаза. — Мне какое-то время нужно просто подумать.

— И мне тоже.

Момент настал. И очень правильным, очень уместным казалось сделать это прямо здесь. Новый старый мир — прямо за столом «Магнолии».

— Ты меня классом выше, — сказал он. — Как гитарист, как певец и уж точно как автор песен. И дальше ты будешь только расти. А я из типично любительской группы.

— «Когда ударит гроза» — не любительской группы песня. Ты много написал песен не любительского класса.

— Все куски, которые действительно что-то говорят людям, написала ты. Будят эмоции и так далее. Я так, при сем присутствовал. Ты знаешь, что мной двигало? Злость. На очень многое. Могу объяснить, если ты захочешь слушать. Злость — очень слабо сказано. Скорее, блин, вулканическая раскаленная ярость, чего вам всем пришлось насмотреться. — Он отпил глоток «пибба». — Пока она жива, можно действовать. А вот когда мы стали собирать большие залы и репортеры на нас обратили внимание… я стал терять злость. Стал чувствовать, будто мы… ну, будто у нас успех, а именно его недостаток меня дополнительно злил. А без злости — что у меня есть? Я растерял класс, какой был. И знаю это. Так что у меня есть?

— Ты не растерял класс. Спроси фанов, растерял ты или нет.

— Это недостаточный класс.

Она тяжело вздохнула и бросила на него раздраженный взгляд:

— Достаточного ни у кого нету. Каждому приходится упираться и упираться и пробивать какие-то стены. Я знаю, что у меня недостаточный класс. Но я надеюсь планирую — повысить его завтра или в следующий раз, если не выйдет. Начинаешь ты такой, какой ты есть. Ты уже много стен проломил. Не спорь, сказала она, видя, как он морщится, — я правду говорю. Но следующая стена, которую надо будет проломить, ты должен будешь проломить талантом, а не кулаками.

Он задумался — и еще продвинулся на шаг в своем новом мире.

— Ты мне поможешь?

— Это как? Уроки, что ли, давать? Представляю себе.

— Нет, — ответил он. — Ты мне поможешь самого себя пнуть?

Она посмотрела на него через стол, поверх недоеденного сандвича и остатков гамбургера. Наверное, подумала она, это можно было бы назвать свиданием.

— Да, — ответила она.

Они еще довольно долго посидели, пока не подошли две молодые пары и не спросили, не ошибаются ли они, принимая их за тех, за кого принимают.

«А за кого вы нас приняли?» — хотел спросить Кочевник, но ответил приветливо, и их с Ариэль сфотографировали, и пары объяснили, что хотели попасть на представление в «Виста Футура», но двери уже закрылись, там пожарные правила или что-то в этом роде, и они оказались в «Антонз», слушали «The Crop Circles». Кочевник взял счет и заплатил — «Боже мой, а ведь и вправду свидание», — подумала Ариэль, и они вышли из кафе, и тут Кочевник сказал, что хотел бы сводить ее в еще одно место, тут недалеко.

Они смотрели, как плывут по линии пончики один за другим. Кочевник взял себе глазированный, а Ариэль жаренный в масле. Потом он спросил, может ли он ей рассказать историю из своей жизни, про отца, и если да, он хотел бы рассказывать за рулем, просто ехать куда-нибудь и рассказывать, и ехать до самого утра.

Отъехав несколько миль от Остина, они свернули с хайвея на техасские проселки. Проезжали маленькие города, просыпающиеся перед рассветом. Ехали мимо темных полей и далеких огоньков в домах, стоящих, казалось, на краю мира.

Кочевник рассказывал при опущенных окнах, и предрассветный воздух был подслащен теплом ночи, и когда он закончил, когда все было сказано, что надо было сказать, Ариэль наклонилась и поцеловала его в уголок рта и сказала, что да, он ей нужен.

Ей нужен боец, сказала она. Нужен человек, озлобленный против машины. Нужен человек, говорящий правду — так, как он ее понимает. И если действительно часть злости оставила его, то это была злость на себя, калечащая злость, выедающая душу владельца. Ей нужен тот человек, которым он, Кочевник, сейчас становится, который хорошо в себя углубился, который заставляет себя создавать и говорить, слышать и быть услышанным, тот, кто сказал, что просто класса недостаточно никогда. Она думает, что могла бы полюбить такого человека, если это еще не произошло. И велела ему никогда, никогда этого не забывать.

К тому же, сказала она, он чертовски сексуальный сукин сын.

Надо было где-нибудь заправиться. На пересечении четырех дорог стояла небольшая заправка, свет в ней горел. Маленькое семейное заведение, похоже на миниатюрную ночлежку. Кочевник, в приятном обалдении от только что услышанного, подрулил к колонкам. Ариэль вышла размять ноги. Воздух был недвижен и тих, небо синело, и мерцали над головой последние звезды. Кочевник уже собрался взять пистолет ближайшей колонки, как прозвучал мужской голос: