Было около 04.00, и оставалось всего два часа темноты. Макнаб знал, что если они не перейдут сирийскую границу до рассвета, можно считать, что для них все кончено. Они перевалились через шестифутовый забор из металлической сетки, и оказались перед огромной колонной техники: вдоль дороги стояли грузовики, джипы и бронетранспортеры. Было похоже, что в ту ночь половина иракской армии получила приказ уничтожить или захватить Браво Два Ноль. Макнаб заметил пятиметровый промежуток между двумя грузовиками, и они решили проскочить через него. Когда они перелезали через еще один забор, из окна грузовика выглянул солдат. Макнаб пристрелил его, затем выпустил очередь в кузов грузовика и добавил для профилактики гранату L2, в результате "ночь наполнилась воплями". Оказавшись на другой стороне дороги, они расстреляли оставшиеся боеприпасы — "это заняло всего пять секунд", пишет Макнаб — потом бросили бесполезное оружие и кинулись бежать через мусорные ямы, где тлели маленькие огоньки. Как только они сделали это, по ним открыли огонь из двух АК. В Кобурна попали и он упал. Макнаб метнулся направо, полагая, что "Киви" убит. Он все еще был уверен в успехе, говоря себе, что это был последний контакт, и осталось пройти всего четыре километра. В нормальных обстоятельствах он пробежал бы их за двадцать минут.

МЫ ЕХАЛИ ОБРАТНО ЧЕРЕЗ КРАБИЛУ, поворачивая направо к реке мимо лоскутного одеяла возделанных полей. Их красноватая земля орошалась с помощью трещащих и стучащих насосов, чьи железные колеса крутили древние ременные передачи. Ахмад сказал Аббасу остановиться у грязного поля, расположенного на краю вади, загибающегося на восток, в сторону реки. Вади было глубоким; по ту сторону виднелись зеленые верхушки пальм и эвкалиптов, окаймляющих Евфрат.

Ахмад показал мне канаву глубиной около метра, идущую между дорогой и полем. "Вот здесь мы были", сказал он. "Нас было семь или восемь, все полицейские. У нас была пара Лендкрузеров, которые мы оставили на дороге. Нас предупредили, что в этом месте заметили британских коммандос, и мы были готовы встретить их тут, в этой канаве. Внезапно показался человек, ползущий в нашу сторону через край вади, и мы крикнули, чтобы он остановился. Он этого не сделал, так что мы открыли огонь. У него был только штык, который он бросил, как только мы начали стрелять. Он что-то кричал по-английски. Я приказал прекратить огонь, и в сопровождении нескольких своих людей подошел к нему. Он был тяжело ранен в ногу и руку, и истекал кровью. Пока мы шли к нему, он вроде бы перевернулся на бок. Мы обыскали его, чтобы убедиться, что у него больше нет оружия, потом подняли и отнесли в машину. Он дрожал от холода и шока, и когда мы донесли его до Лендкрузера, я завернул его в одеяло. Он сказал "спасибо" по-английски.

"Мы сразу поехали в больницу, где его осмотрел врач и сказал, что тот потерял много крови и нуждался в переливании. Он спросил добровольцев. Я предложил сдать кровь, но у меня оказалась не та группа. Двое моих товарищей также предложили кровь, и она подошла. Ему сделали переливание, и доктор сказал, что это спасло ему жизнь".

Это было интересно, потому что Макнаб говорит, что во время захвата к Кобурну относились совершенно по-другому, заявляя, что полицейские покатывались со смеху каждый раз, когда машина наезжала на кочку, что отдавалось невыносимой болью в его раненой лодыжке. Фактически, Макнаб вообще не упоминает, что Кобурна привозили в больницу, и отрицает, что он получал медицинскую помощь, а его ноге, как он говорит, просто предоставили заживать как придется. Он говорит, что "Киви" голым приковали цепью к кровати и оставили гнить, и что захватившие его люди постоянно пытали его, нажимая на раны.

Я спросил Ахмада, не обращались ли с пленным дурно по пути в больницу. Он покачал головой. "У нас были очень строгие приказы в отношении обращения с пленными", сказал он. "Я имею в виду не только этих людей, но и любых других. Любой — особенно если он не был офицером — имел бы большие проблемы, прикоснись он к ним без разрешения. А тот человек был тяжело ранен, он умер бы, не сделай ему переливания. Конечно, я не могу сказать, что было дальше, когда он покинул больницу, но знаю, что там он получил самый лучший уход".

Я вспомнил историю одного уорент-офицера SAS, который был захвачен иракцами в ходе другой операции во время войны в Заливе. У него был тяжелый огнестрельный перелом ноги, но его прооперировал учившийся в Англии иракский хирург, проделавший над его ним столь блестящую работу, что, когда раненый был репатриирован, ему не потребовалось никакое дальнейшее лечение. Рассказанная Ахмадом история о переливании крови и заботе врача о спасении жизни Кобурна выглядела вполне созвучно, и все мелкие детали — одеяло, то, как с ним обращались полицейские — казалось, звучали правдоподобно.

То, что его привезли в больницу и сделали переливание, подтвердил тем вечером человек по имени Зайид, работавший санитаром и бывший в больнице 26 января 1991 года. Его представил мне Аль-Хадж Нур Ад-Дин, тот самый владелец чайханы, который рассказал мне про Ахмада. "Все верно, ему сделали переливание", сказал Зайид. "И с ним неплохо обращались, хотя я действительно обвинял его в том, что он израильтянин, но он очень рассердился на это, говоря: "Нет! Нет! Англичанин! Англичанин!" Его никто не бил, не делал ничего такого. Да и с какой стати?"

"Вы могли быть злы на них за людей, которых он и его товарищи убили и ранили — ваших соотечественников".

Зайид удивленно посмотрел на меня. "Но ведь никто не был убит", сказал он, "а если бы кто-нибудь был ранен, то его привезли бы в больницу, и я знал бы об этом. Единственный, кого к нам привезли той ночью, был этот человек".

Я спросил Ахмада, может ли он подтвердить это. "Не было ни одного убитого в ту ночь", заверил он. "И никто не был ранен. Никто". Я тоже был в больнице, так что знал бы, если бы кто-нибудь еще пострадал. Англичанин был единственным раненым — да, конечно, один из коммандос был убит, но никто из наших людей в больницу не попадал. Это маленькое место, и я знал всех полицейских, которые той ночью были на службе. Говорю Вам, никто из иракцев не был убит или ранен этими коммандос. Спросите любого, кого захотите".

Я так и сделал, уделив этому все свободное время в следующие два дня. Хотя, казалось, почти все, кто был здесь десять лет назад, знали о Браво Два Ноль и перестрелке, никто не мог припомнить, чтобы кого-нибудь из иракцев застрелили.

ТОЙ НОЧЬЮ Я ОБДУМЫВАЛ рассказанное мне Ахмадом и остальными. Я отказывался верить, что Макнаб и его люди не нанесли никаких потерь, но с другой стороны, что за выгода была бы иракцам лгать об этом? В конце концов, если в Ваш дом врывается грабитель, и хватает Вашу бесценную коллекцию марок, Вы ничего не достигнете, утверждая, что ничто не пропало. Если это было пропагандистской уловкой, то она явно провалилась — иракцам, чтобы оправдать некоторые из допущенных Саддамом Хусейном во время войны эксцессов, явно было бы выгоднее утверждать, что Браво Два Ноль перебили даже больше народу, чем на самом деле. Как, например, они пользовались любой возможностью, чтобы завоевать симпатии в мире, предавая гласности гибель иракских гражданских лиц и детей в бункере Амирия в Багдаде.

В своей книге Макнаб пишет, что по полученным позже разведданным на счету его группы из восьми человек за время их операции, длившейся для них с 22 по 27 января, числится, по крайней мере, 250 иракцев. В действительности же активный период продолжался с 16.00 24 января до раннего утра 27 января — меньше чем три дня. Кроме предполагаемой перестрелки у контрольного пункта, основными контактами, о которых рассказывает Макнаб, были бой около фермы Аббаса и ряд перестрелок здесь, в Крабиле между закатом 26 января и восходом солнца на следующее утро.