За моё отсутствие, под многоколейными путями проведён глубокий бетонированный туннель, отсюда официальное название – Путепровод, но люди зовут как привыкли – Переезд…
По ту сторону Переезда-Путепровода поспешают длинно-красные трамваи из Города на Вокзал. Центральная часть Конотопа, Город, официально никогда не размечалась, так что Конотопчане могут иметь несовпадающие представления о квадратуре и границах этой части, однако, Вокзал (находясь в городской черте) никак не входит в состав Города. Эти и другие тонкости мне ещё предстоит усвоить.
До приезда Тёти Люды на одном из трамваев идущих из Города, Дядя Толик подговорил меня нагнать её под редкими фонарями спуска в Путепровод, пока он будет держаться в сторонке, ухватить одну из её сумок и хриплым голосом спросить: —«А не слишком тебе тяжёлая, а?»
Но она узнаёт меня, хотя Дядя Толик надвинул козырёк моей кепки мне на самые глаза.
Мы втроём идём на Нежинскую, Дядя Толик несёт обе сумки, за которые Тёте Люде расплачиваться с получки в её магазине.
Поднявшись из Путепровода, мы минуем тихий и пустой Базар по его центральному проходу между прилавков под высокими односкатными крышами типа торжественной линейки задремавших беседок. Ещё минут через десять сворачиваем в Нежинскую – пара далёких огней на столбах где-то в глубине, помогают отличить её от остальных, неосвещённых улиц.
~ ~ ~
В Конотоп мы прибыли перед началом последней четверти учебного года, и все втроём стали учениками Средней Школы № 13, благодаря её выгодному расположению напротив улицы Нежинской, через мощёную неровным булыжником улицу Богдана Хмельницкого. Старожилы именовали это учебное заведение «Черевкина школа», потому что при Царе богатый житель села Подлипное, Черевко была его фамилия, построил двухэтажный кирпичный трактир на этом месте. Однако власти Царского режима не позволили ему открыть трактир расположенный слишком близко к единственному в городе заводу – Механическим Мастерским. План мироеда грозил весь местный класс рабочих массово сделать алкашами.
Черевко, видя что споить никого не удастся, подарил построенное здание городу для устройства в нём школы из четырёх классов… В Советскую эпоху самосознание рабочего класса возросло настолько, что нынешние забегаловки придвинулись к тому же производственному центру в два-три раза ближе, а «Черевкина школа» была расширена длинным одноэтажным зданием выражено барачного стиля, тоже из кирпича. Дополнение тянулось вдоль тихой улочки с уклоном к Болоту, что именовалась также Рощей—кому как привычней—которая отделяла село Подлипное от Конотопа, а может, и наоборот.
По дороге в школу в первый раз, я как-то не догнал, что это за холщовые мешочки телипаются сбоку от будничных портфелей или узких фасонистых папок из как бы кожи, но в смеси с картоном, с замком-молнией во всю длину схождения двух сторон. Пояснение, что в тех мешочках ученики несут свои чернильницы, меня неслабо удивило. Это же отсталость, вон школьники Объекта с каких пор перешли на авторучки, чья внутренняя ампула позволяет заправлять их не чаще одного раза в неделю, а то и в месяц, если не шкрябаешь той ручкой день-деньской. Ха! Вроде как из эры двигателей внутреннего сгорания угодил во времена дилижансов и почтовых троек, от орбитальных станций – здрасьте, Лев Толстой, а мы к вам в гости! Однако на следующее утро те же мешочки стали уже привычной деталью пейзажа.
Пронзительно-затяжной трезвон электрозвонка полуметрового диаметра переполнял длинный коридор одноэтажного здания, изливался во двор «Черевкиной школы» и затоплял три прилегающие улицы. Если это был звонок на перемену, ученики спускались с двухметрового узкого крыльца одноэтажки в широкий школьный двор с могучим Вязом в центре, за чьим побелённым стволом притаилось приземистое зданьице с Пионерской комнатой, она же библиотека, с комнатой для уроков Труда и безоконной кандейкой, где стоймя хранились лыжи, но их сезон уже прошёл. Влево от крыльца дощатые ворота и несостоявшийся до революции трактир загораживали улицу Богдана Хмельницкого, но только не великанские Тополя вдоль её противоположной стороны.
Направо – спортзал с зарешечёнными изнутри окнами, чтоб уберечь их от мяча на уроках Физкультуры, примыкал к дальнему концу кирпичного барака под прямым углом. Напротив глухой стены спортзального торца стояло отдельное строение туалетов из побелённого кирпича с двумя входами: «М» и «Ж».
В Конотоп мы прибыли перед началом последней четверти учебного года, и все втроём стали учениками Средней Школы № 13, благодаря её выгодному расположению напротив улицы Нежинской, через мощёную неровным булыжником улицу Богдана Хмельницкого. Старожилы именовали это учебное заведение «Черевкина школа», потому что при Царе богатый житель села Подлипное, Черевко была его фамилия, построил двухэтажный кирпичный трактир на этом месте. Однако власти Царского режима не позволили ему открыть трактир расположенный слишком близко к единственному в городе заводу – Механическим Мастерским. План мироеда грозил весь местный класс рабочих массово сделать алкашами.
Черевко, видя что споить никого не удастся, подарил построенное здание городу для устройства в нём школы из четырёх классов… В Советскую эпоху самосознание рабочего класса возросло настолько, что нынешние забегаловки придвинулись к тому же производственному центру в два-три раза ближе, а «Черевкина школа» была расширена длинным одноэтажным зданием выражено барачного стиля, тоже из кирпича. Дополнение тянулось вдоль тихой улочки с уклоном к Болоту, что именовалась также Рощей—кому как привычней—которая отделяла село Подлипное от Конотопа, а может, и наоборот.
По дороге в школу в первый раз, я как-то не догнал, что это за холщовые мешочки телипаются сбоку от будничных портфелей или узких фасонистых папок из как бы кожи, но в смеси с картоном, с замком-молнией во всю длину схождения двух сторон. Пояснение, что в тех мешочках ученики несут свои чернильницы, меня неслабо удивило. Это же отсталость, вон школьники Объекта с каких пор перешли на авторучки, чья внутренняя ампула позволяет заправлять их не чаще одного раза в неделю, а то и в месяц, если не шкрябаешь той ручкой день-деньской. Ха! Вроде как из эры двигателей внутреннего сгорания угодил во времена дилижансов и почтовых троек, от орбитальных станций – здрасьте, Лев Толстой, а мы к вам в гости! Однако на следующее утро те же мешочки стали уже привычной деталью пейзажа.
Пронзительно-затяжной трезвон электрозвонка полуметрового диаметра переполнял длинный коридор одноэтажного здания, изливался во двор «Черевкиной школы» и затоплял три прилегающие улицы. Если это был звонок на перемену, ученики спускались с двухметрового узкого крыльца одноэтажки в широкий школьный двор с могучим Вязом в центре, за чьим побелённым стволом притаилось приземистое зданьице с Пионерской комнатой, она же библиотека, с комнатой для уроков Труда и безоконной кандейкой, где стоймя хранились лыжи, но их сезон уже прошёл. Влево от крыльца дощатые ворота и несостоявшийся до революции трактир загораживали улицу Богдана Хмельницкого, но только не великанские Тополя вдоль её противоположной стороны.
Направо – спортзал с зарешечёнными изнутри окнами, чтоб уберечь их от мяча на уроках Физкультуры, примыкал к дальнему концу кирпичного барака под прямым углом. Напротив глухой стены спортзального торца стояло отдельное строение туалетов из побелённого кирпича с двумя входами: «М» и «Ж.
В продолжении всей перемены плотная толпа учеников тусовалась на и вокруг крутого крыльца входной двери в школу. Ребята постарше ловко насестились на боковых перилах крылечной площадки, пока на них не рявкнет случайно проходящий педагог, от зависти, что ему не втиснуться. Ученики неохотно подчинялись, но тут же вспархивали вспять как только спина воспитателя скрывалась дверью.
Неиссякающий поток учащихся струился к и от туалетов в углу двора, однако большинство учеников (но не учениц!) сворачивали, не доходя, за угол спортзала. Тут, в узком проходе между спортзальной стеной и высоким забором соседнего сада, жизнь била ключом в бойкой игре на звонкую монету. Тут, в школьном Лас-Вегасе, шла игра в Биток, где средней ставкой был пятак, солидный кружок меди достоинством в 5 коп., но не меньше двушки (2 коп. одной монетой), если же у тебя белая деньга́, скажем, десюлик (10 коп.), пятнашка (15 коп.), двацулик (20 коп.), или даже полтыш (50 коп.), тебе их разменяют – оглянуться не успеешь.
