И месье Дюбуа ожидал с нетерпением этого честного нотариуса, который всегда защищал его интересы, и который, вероятно, не предпринял бы без серьёзных мотивов столь длинную поездку. Завещатель умер в Амели-ле-Бен, курортном городке, расположенном у подножия восточных Пиренеев, в двухстах пятидесяти льё от столицы. Должностное лицо, которое оформило его завещание, конечно не отправилось бы в Париж, если бы шла речь только о том, чтобы вручить лишённому наследства брату копию с акта, которую он изготовил.

Так что месье Дюбуа жил уже три дня в безуспешной борьбе между робкой надеждой на прибавление своего капитала и тягостным унынием от его потери. Он дорожил своим отдыхом почти так же, как и состоянием, и эти сомнения нарушали его отдых настолько, что у него расстроился аппетит и сон. Его дочь, намного менее расстроенная произошедшим, чем её отец, не узнавала его. Месье Дюбуа стал почти неприступным. Она пыталась ему напомнить, что Поль Амьен ждал их визит в своей мастерской, и была очень плохо принята. Отец ей ясно дал понять, что не выйдет из дома прежде, чем поговорит с нотариусом, который мог прибыть с минуты на минуту. И Аврора должна была отказаться от мысли его убедить. Она успокаивалась, примеривая траурные туалеты, которые были ей очень даже к лицу.

Месье Дюбуа не покидал свой кабинет. Он там проводил все своё время, вновь детально штудируя всю переписку со своим братом, с самых давних времён, до их окончательной ссоры. Он пытался обнаружить в этих письмах, написанных во время пребывания этого брата в Италии, какие-нибудь указания, относящиеся к браку, который, как он подозревал, брат заключил в Риме, и не мог отыскать ничего положительного, никакого намёка на это. Очень важный вопрос состоял в том, чтобы знать, были ли у покойника там законнорождённые или незаконнорождённые дети, и главным образом то, кем эти дети стали. Месье Дюбуа, в связи с этим, вновь и вновь изучал документы, и не находил ответа на интересующие его вопросы. Он и раньше проявлял вполне естественное любопытство к этой стороне жизни своего брата, а после его смерти этот интерес стал поистине маниакальным.

На четвёртый день после смерти брата, завершив меланхолический обед, на котором Аврора не появилась под предлогом мигрени, в тот самый момент, когда её лишённый наследства отец садился на стул перед своим бюро, явился один из его слуг и доложил, что какой-то господин желает с ним поговорить.

—

Как его зовут, этого господина? — спросил месье Дюбуа.

И когда он узнал, что этот посетитель не пожелал представиться, произнёс:

—

Я не встречаю людей, которых не знаю.

—

Месье сообщил, что пришел, чтобы сообщить вам очень важные сведения по одному очень значительному делу, — тихо сказал камердинер.

«О! О! — подумал месье Дюбуа, — А что, если это нотариус там внизу? Эти провинциалы игнорируют обычаи и правила. Он вполне мог вообразить, что ко мне в кабинет можно вот так, запросто, попасть… и считает бесполезным вручить слуге свою карту …»

—

Хорошо. Пусть войдёт, — сказал он громко, и встал, чтобы встретить этот столь нетерпеливо ожидаемый им персонаж. Одной минутой спустя дверь открылась, и вошёл индивид, который не был ни нотариусом, ни провинциалом, и это было сразу же видно.

—

Как! Это — вы! — Сказал ему капиталист, морща бровь. — Я же вам предписал не приходить ко мне, кроме случаев, когда вы будете в состоянии мне принести достоверные сведения вместо неясных предположений.

—

Я придерживался ваших указаний, месье, — ответил посетитель. — Вы меня не видели уже некоторое время, потому что мне нечего было вам сообщить, но сегодня у меня целый ворох новостей, заслуживающих того, чтобы вы о них узнали, я в этом уверен.

—

Ну что же, посмотрим. Но, вначале, напомните мне ваше имя, которое я совершенно запамятовал, — пренебрежительно сказал месье Дюбуа.

—

Бланшелен, месье… Огюст Бланшелен.

—

Очень хорошо. Я припоминаю теперь. Вы претендовали на то, чтобы называться торговым агентом, и вы живете в районе рынка Сент-Онора?

—

Улица Сурдиер, 74.

—

Мне следует пометить ваш адрес где-нибудь, а то он у меня совершенно выскочил из головы, так как совсем недавно кто-то у меня его попросил, а я не смог его дать… вам бы следовало оставить мне вашу карту.

—

У меня её нет с собой… но если вы пожелаете мне указать адрес человека, который хочет меня увидеть …

—

Чуть позже… но вначале вы мне сообщите новости, которые

принесли…

и для начала я должен вам сказать, что тогда, вечером, вы позволили себе меня приветствовать в театре… через весь зал, а я вам не разрешал такое вольное обращение со мной.

—

Но вы мне и не запрещали.

—

Это возможно, но прошу вас впредь больше такого не допускать. А теперь давайте послушаем, что вы мне хотели сообщить. Как продвигается ваше расследование?

—

Оно успешно завершено.

—

Каким это образом так вот вдруг?

—

У меня есть доказательство, что у Стеллы Романо, умершей в прошлом году в Риме, родилась в 1862 году дочь, названная Бьянкой.

—

В 1862! — эхом повторил за ним месье Дюбуа, чьё лицо заметно омрачилось.

—

Да, месье, 24 декабря. Я смог достать копию с акта крещения.

—

Покажите мне её.

—

У меня её нет с собой, но я вам вручу эту копию, когда придёт время …

—

Но что, по крайней мере, содержит этот акт. Эта Стелла Романо, была ли она замужем?

—

Нет, месье. Её дочь Бьянка обозначена в

нё

м, как рождённая от неизвестного отца.

—

Ах! — вздохнул с облегчением месье Дюбуа, лишившийся одного повода для беспокойства. — И что стало с этой девушкой? Она пропала… исчезла без сомнения?

—

Говорят, что она оставила свою мать в десять или двенадцать лет после своего рождения. Но её мать всегда знала, где она. В начале этой зимы эта Бьянка пела хоре в театре Ла Скала, в Милане.

—

И… она ещё там?

—

Нет, месье. Она уехала в Париж месяц тому назад.

—

В Париж! Что она собирается делать здесь?

—

Искать своего отца, который был французом.

—

Давайте, говорите же по делу! — воскликнул капиталист, явно расстроенный. — а то вы мне тут пересказываете какой-то слезливый роман.

—

Это — правда, месье. Я вполне осведомлён, верьте мне, во всех деталях этого дела, и оно действительно похоже на роман, и я могу вам сообщить имя этого француза. Его зовут Франсуа Буае. У него жил этот ребёнок в Риме, когда он находился там. Теперь месье Бойе живёт в департаменте Восточных Пиренеев.

—

Это вас не касается, — внезапно резко сказал месье Дюбуа. — Я вам не поручал сбор информации об её отце.

—

Нет, но я никогда не делаю работу наполовину. Наводя справки о дочери, я желал знать, почему она оставила свою страну… и я это узнал.

—

Как вы это узнали?

—

Это, месье, мой секрет. Если бы я раскрывал перед теми, кто меня использует, механизм моей профессии, они не нуждались бы больше во мне. Итак, я все знаю, и я вам это докажу… и я знаю ещё многие другие вещи.

—

Так что вы ещё знаете? — спросил месье Дюбуа, пытаясь изобразить на своём лице безразличие.

—

Месье, — сказал Огюст Бланшелен, — я мог бы, поколебавшись для вида, ограничиться тем, о чем вам отчитался только что, так как я выполнил миссию, которую вы мне поручили. Я был ответственен за то, чтобы собрать сведения о ребёнке, который мог родиться приблизительно в семидесятые годы в Риме у некоей Стеллы Романо. Эти сведения я вам принёс, и я в состоянии доказать их подлинность. Так что мне не остаётся ничего другого, как потребовать от вас оплатить мне мои услуги и хлопоты.

—

Я не отказываюсь от своего обязательства расплатиться с вами.

—

Я в этом убеждён, но вы не оценили бы мою службу, её истинную ценность, если бы я не стоял сейчас здесь перед вами, и я полагаю, что настал момент раскинуть перед вами все карты на столе.