Это пасхальное яйцо он подарил мне, когда я вошла в спектакль «Униженные и оскорблённые» по Ф. М. Достоевскому. Спектакль, идущий уже много лет, где меня встретили не очень ласково. Но Н. В. Подгорный поверил в меня, вслед за режиссёром М. Е. Велиховой. Я играла Наташу, а он, разумеется, князя. Каково же было моё удивление, когда этот, порой очень острый на язык, человек, этот державший всегда дистанцию аристократ принёс мне в гримёрную перед моей премьерой этот изящный, им самим разукрашенный подарок, на котором, кроме двух крупных золотистых букв «X.В.», было написано его рукой:

Краски выгорели, надпись еле различима, но для меня она каждый раз вспыхивает в день Пасхи.

А через год, по удивительному стечению обстоятельств, Никита Владимирович вошёл в спектакль «Свадьба Кречинского». О, да! Такой утончённый красавец, такой элегантный фат разом разбил сердце Лидочки! Перед премьерой его роли я, робко постучав в гримёрную, вручила ему пасхальное яичко, расписанное моей рукой. Это тоже был первый день Пасхи. Я смотрю на его фотографию в роли Кречинского, где Лидочка стоит рядом с ним, и каждый год на Пасху читаю написанные им мне не память слова:

Я люблю перечитывать старые письма. Я люблю подолгу держать в руках некогда дорогие предметы. Я люблю вглядываться в лица давно ушедших дней.

Я подкидыш! Они совсем забыли обо мне. Ведь если они приняли меня в свою семью, значит, они взяли на себя заботу о моей судьбе. Пускай я не окончила Щепкинское училище. Пускай никто из актёров Малого театра не был моим педагогом. Но я училась у лучших из них актёрскому мастерству. Я радовалась их успехам и горевала от их поражений. Да, я не могла принять многие их принципы существования на сцене и особенно в жизни. Мне это претило. Моя совесть не позволяла мне… Стоп! Вот он, ответ на все мои вопросы. Так, значит, «претило»? «Не позволяла»? Вот через сколько лет откликнулся в моём сознании тот разговор с Владимиром Павловичем Бурмейстером, когда он так жёстко спросил меня: «Да кто вы такая, чтобы переделывать Малый театр?» И впрямь. Разве подкидыш, взятый в семью, станет там наводить свои порядки? А я? Что я сделала, чтобы стать «своей»? И разве каждый из нас не чувствует себя порой подкидышем даже в своей собственной стране? В стране, где постоянно говорят о благе народа, забывая о судьбе каждого отдельного человека. Хватит ныть! Обратись со всеми проблемами к себе. А главное, где это знаменитое лепковское чувство юмора? Твоё спасение и твой талисман.

Вот, пожалуйста, тебя не забыли! Они даже помнят, что ты уже двадцать пять лет работаешь в Малом театре. Значит, у нас с вами, господа, серебряная свадьба? Нет, нет, простите, я оговорилась. Конечно, никакие не господа, а только товарищи! Товарищи повесили на стене большую афишу с поздравлениями. Там расписываются все желающие. К моему удивлению, желающих много. Начальство, как всегда, избитыми фразами. Но зато артисты, и пошивочные цеха, и все рабочие сцены, и костюмеры, и гримёры, и гардероб, и даже буфет — с любовью. Милые мои, родные люди! Я верю в вашу искренность. Я смотрю на афишу, и мне «больно-приятно». Есть у меня такое выражение. Я беру ручку и сверху афиши вешаю маленький листок в виде сердца и пишу на нём:

Я полагаю, что они любят меня больше всего за моё чувство юмора. А может быть, за искренность, а может быть, ещё за что-то совсем мне не ведомое. Но я верю, что многие любят. Помню, когда я уже ушла из Малого театра, каждый раз при встрече с некоторыми актёрами, и не только с актёрами, они буквально разрывали мне сердце словами: «Вика! Возвращайся! Без тебя так скучно. Тебя так не хватает!» Дорогие мои!

Но пока я здесь, они просят меня рассказать им анекдот или почитать М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаеву. Всё зависит от ситуации и от настроения, в котором мы сейчас находимся. Иногда я рискую и читаю свои стихи. Мы сидим в гримёрной — человек пять, не больше. Вернее, это они сидят, а я на минутку заглядываю. И чаще всех это Ю. Бурыгина просит меня что-то рассказать. Это счастливые мгновения в Театре, когда ты видишь, что кому-то нужен.

Сколько лет я сижу в этой гримёрке. Сколько лет я смотрю в это зеркало. Мы с ним близнецы. Мы понимаем друг друга без слов. Это оно показывает мне всевозможные картинки из моей жизни. Я знаю — зеркало никогда не обманет меня. Но оно так же, как я, любит игру. Я вижу в нём то весёлую итальянку Кеккину, то растерянную Лидочку. А это глупенькая дочка Барина встряхивает бантиками. Скромная, сдержанная Елена уступает место сверкающей Царь-Девице. Потерявшая веру в отца Лера уходит, чтобы смогла поправить причёску весёлая Циркачка. Вот на секунду взглянула на меня сияющими глазами Леонора и исчезла. Я пытаюсь удержать некоторых из них, которые мне так дороги. Я хочу поменяться местами с зеркалом, у него там так много чудесных ролей. А я здесь одна! Я одна, а мои роли одна за другой исчезают в Зазеркалье. Как мне спасти их? Ведь это не я вершу их судьбу. Умирают спектакли, умирают актёры. Вот ушёл из жизни Н. Подгорный и увёл следом за собой моих Елену, Лидочку и Наташу. Как больно от этих потерь. Им нет замены. Доктор! Моё зеркало опустело! Там уже давно никого нет. Нет, нет! Не заставляйте меня смотреть на эту измученную женщину, с тоской глядящую на меня. Я не знакома с ней. Я никогда к ней не привыкну. Доктор! Я потеряла своё лицо! Это проклятое зеркало отняло у меня моих любимых героинь, которые мне были дороже, чем я сама. Не заставляйте меня смотреть в пустоту этих глаз!

Эта пытка длится не дни, не месяцы, а годы. Так дальше жить нельзя! Надо, чтобы они вспомнили, что я живая!

Я зашла на минутку к своей приятельнице в пошивочный цех. Она чудесный художник, Лидия Николаевна Варламова. Сколько разных образов мы сумели создать вместе с ней на сцене Малого театра.

— Викуля, — говорит она мне, — я, к сожалению, должна идти. У нас сейчас закрытое партийное собрание.