Ни от кого не укрылось недовольное лицо Гордона. Очевидно, слова Джереми, с недавних пор приближенного к самовыдвиженцу, шли вразрез с его идеями. Но большинство хотело верить Джереми, а не Брадису. Все устали, были измотаны. Однако Гордон бывал слишком убедительным, и даже юродивый вёлся на его слова. Хотя - кто знает, что творилось в голове у Джереми?.. Он следовал только своим планам.

Виттори же слова Джереми расстраивали в одном. Если избавится человек от изобретений технического прогресса, то многое откатится назад. Конкретно, её расстраивали струны. Те самые струны, которые используют в музыкальных инструментах. Металлические - в фортепиано и роялях, а в скрипках наравне с металлическими - нейлоновые. Прекратить изготовление струн для музыкантов было равносильно гибели. Конечно, сейчас не могло быть и речи о каком-то производстве. Но Виттори надеялась, что в новом мире добыча металлов не будет прекращена полностью, и найдётся место для таких маленьких металлических изделий, как струны.

Виттори думала, что на корабле найдётся как минимум один согласный с ней человек. Это - Лиза, красивая, светлая и удивительная женщина. Она - художница, и ей тоже пригодится металл, чтобы крепить ворс к кисточкам.

Но с точки зрения Лизы было глупо думать о кисточках, когда всё вокруг катится в бездну. Ей прежде всего хотелось покоя. Ведь Лиза способна поддерживать мир в состоянии стабильности. Никаких конфликтов, войн и насилия. Лиза - заботливая хранительница очага.

Виттори же способна была мир изменить. Перевернуть с ног на голову, отмыть, облагородить, сделать добрее. Могла бы, если бы существованием её не руководил бы страх.

8. Переворот

Виттори с рождения страдала пороком сердца. Чем старше она становилась, тем хуже делалось её состояние. Ей требовалась пересадка.

В детстве, когда о пересадке говорили только вскользь, а Виттори воспринимала любовь матери как аксиому, девочка считала, что мать сделает всё ради её излечения. Но время шло, потребовались доказательства, и из аксиомы мамина любовь превратилась в теорему, а позже и вовсе - в теорию, не находящую подтверждения.

Мать ненавидела Виттори. В чём крылась причина её ненависти, девочка так и не смогла понять. Она постоянно шпыняла и гоняла дочь, несколько раз избивала. Девочка не знала ласки и не чувствовала любви. Матери она была не нужна. Хотя Виттори и была поздним ребенком, но мать её не любила и не хотела ее рождения. Она нужна была только отцу. Когда он погиб, Виттори при живой матери стала словно сирота.

Более того, мать гнобила девочку за порок сердца. Упрекала за болезнь, называла не иначе как никчёмной инвалидкой, хотя инвалидность Виттори не давали.

В упрек девочке шло также и то, что она была необычайно красива. Её личико с округлыми щеками иначе как ангельским назвать было нельзя. Глаза - карие, всегда задумчивые и чуть грустные, делали её похожей на потерявшегося оленёнка. Длинные каштановые волосы она не стригла с рождения - мать экономила на парикмахерах, но это только украшало Виттори и оттеняло её белую, как каррарский мрамор, кожу. Девочкой все восторгались, и это злило её мать ещё больше.

Виттори училась музыке в школе. Преподаватели, как один, называли успехи девочки выдающимися и пророчили ей консерваторию. Удивительно, но дома Виттори никогда не играла при маме. Ту раздражали как классика, так и успехи дочери.

Потом, она ленилась водить малышку по врачам, и потому упустила драгоценное время. Дважды с тяжёлым кризом Виттори оказывалась на грани жизни и смерти. Врачи были единодушны: девочку спасёт только пересадка сердца.

Но где взять такие огромные деньги на донорский орган?.. Мать орала, что ни за что не потратится на инвалидку. Хотя Виттори точно знала, что деньги у матери были. Знала она и то, каким путём эти деньги были заработаны. Она знала, как жестока её мать по отношению к своим девочкам.

- Как ты смеешь называть это адом?! - орала она как-то при Виттори на одну из них. - Я сама прошла через это, и побольше тебя обслуживала! Не нравится - вали прочь!

Она была безжалостна. Казалось, ничто не может смягчить её сердце.

Но, видимо, в глубине души она всё же любила Виттори. Девушка так и не узнала, что же произошло. Однажды мать вдруг расплакалась и стала просить у дочери прощения. За свою грубость, за ругань и подзатыльники... Да много ещё за что. Затем она сказала, что звонил врач. Неожиданно появился донор, который очень подходит Виттори. И мать сделает доброе дело и даст дочери денег на лечение. Правда, потом Виттори придётся всё вернуть, ведь эти деньги отложены матерью на безбедную старость. Как вернуть - это уже проблемы Виттори. Может на скрипке в переходе пиликать, а может и на панель пойти.

Виттори стало дурно от этих слов. Что может быть более мерзким, чем панель?! Она не могла представить, что обретёт здоровье таким способом. Ей было жаль вкалывающих ночами девочек, но ещё больше ей было жаль себя. Не смотря на внезапно нахлынувшую любовь и щедрость, Виттори была уверена, что мать и её сделает проституткой. В этой женщине не осталось ничего святого.

Но выбора не было. Ехать в больницу требовалось срочно. Девушка спешно собрала кое-какие вещи и отправилась в путь. Дорогой она думала о Вольфе. Ей хотелось, чтобы он оказался рядом, поддержал, развеял страх перед операцией. И, одновременно ей хотелось больше никогда не видеть его. Чтобы он исчез из её жизни раз и навсегда, чтобы стал воспоминанием. А ещё лучше, насовсем стёрся бы из памяти вместе со всей её прежней жизнью.

В больнице её стали спешно готовить к пересадке. Все необходимые документы и результаты анализов уже были у врача. Поэтому у Виттори взяли только кровь на общий анализ и на совместимость, так пояснил ей врач.

О мальчике-доноре она знала лишь то, что его зовут Генри Вайс, и он погиб в автокатастрофе. Она видела отца мальчика - красавца-блондина с голубыми глазами. Рядом с ним была заплаканная женщина - очевидно, мать Генри. Её истерика не прекращалась. Она кричала, что их старшего сына сделал затворником некто Гюнтер, а теперь и младший погиб. Виттори удивилась этой фразе. Она стала гадать, как такое возможно. Она даже хотела перебороть природную робость и спросить у Вайсов, ведь в ней теперь будет биться сердце их сына и, пожалуй, она имеет право знать... Но тут её позвали. Пора было ехать в операционную.

И в тот же миг воздух воспалился и стало больно дышать. От ужаса Виттори колотил озноб. Мысли в голове путались, и девушка думала одновременно и о том, как её будут резать, и о том, как будет отрабатывать перед матерью долг за своё лечение...

Но вот она уже на столе, а над ней - яркая, раскалённая лампа из пяти круглых глаз. На этот свет было нестерпимо больно глядеть. Она отдала бы что угодно, только бы не видеть этой лампы!

Руки и ноги Виттори подпрыгивали от страха. Она пыталась представить, как проснётся с чужим сердцем. Совсем недавно оно билось в груди другого человека, а теперь - будет поддерживать её жизнь...

Но вот поднесли к лицу Виттори маску, и лампа пропала. Наступила приятная темнота. Неприятного электрического света больше не было. Ни одной яркой лампочки! Вместо них - мягкое небо из тёмного флиса с белыми горошинами звёзд. До него можно было дотянуться рукой. Здесь оказалось настолько уютно и тихо, что уходить обратно не хотелось.

Воздух по плотности был словно вода. В его безмятежности можно было купаться. Виттори наслаждалась спокойствием и сумраком. Мысли о свете, о глазастых, нестерпимо ярких, лампах она вспоминала с содроганием.

Лампочки горячие, быстро перегорают. В них - вольфрам, почти как Вольф. Металл, который не плавится.

Ртутьсодержащие лампы ещё и просто так не выбросишь. Сколько мать намучалась с их вывозом! Сэкономить хотела, а обошлось дороже.

Виттори знала всё это, прокручивала в голове и радовалась тому, что теперь вокруг неё темно.