Лиза улыбнулась. Они с сыном будто были связаны невидимой ниточкой.

Она ответила:

- "Михаил". Вспомнил?

Мальчик радостно закивал:

- Да! Очень красиво... А имя Алекса? Оно тоже имеет русское звучание?

- Скорее, в России оно произносится по другому, - поправила Лиза. - Полностью будет "Александр", а сокращённо - "Саша". Так звали твоего прапрадеда, который жил в России. Эндрю в России оказался бы "Андреем".

- А Мышка с тётей Айшей? - упавшим голосом спросил мальчик.

Лиза погрустнела. Она молчала некоторое время, затем очень тихо произнесла:

- Имя "Айша" не употребляется в России. Мышка - и не имя вовсе, прозвище. Мышку звали Мариса. Вишенку - Вивиан. Но как эти имена будут звучать по-русски, я не знаю. Если они вообще употребляются в России.

Лизу нарекли с лёгкой руки бабушки. По всем документам она была "Элизабет", но бабушка звала её исключительно "Лиза" или "Лизавета" - ласково, и "Елизавета" - когда строжилась. По этой семейной привычке девочка требовала, чтобы все звали её "Лиза", и никак больше. Не "Лиз", и уж тем более не "Лиззи". Ей очень нравилось звучание её полного имени по-русски, оно было ближе её сердцу, чем английское "Элизабет", казавшееся ей будто обрубленным. Она и для Майкла подбирала имя так, чтобы в русском языке у имени был аналог.

Внимание Лизы привлекла Катрин Санрайз. Как, интересно, звучало бы её имя?.. Жаль, рядом не было бабушки. Она бы знала наверняка.

Катрин сидела чуть поодаль. Рядом с ней резвилась малышка Эрин. Катрин опять делала нечто странное с пальцами левой руки, и именно это заставило Лизу вырваться из своих мыслей. Она держала руку согнутой в локте, кисть располагалась чуть ниже уровня глаз. Голова девушки повёрнута была влево. Подушечки четырёх пальцев подпрыгивали вверх, опускаясь поочерёдно вниз и опираясь на фаланги большого пальца в последовательности, понятной одной только Катрин.

Лиза удивлённо наблюдала за этим действием. На лице Катрин застыло удовольствие. Что же делала она?.. Лиза поняла, когда обратила внимание и на правую руку девушки, кисть которой размеренно двигалась в направлении левого плеча и обратно.

Катрин имитировала игру на скрипке. Очевидно, ей очень хотелось играть, но взять инструмент в тесном пространстве корабля, играть на публике, она стеснялась. Потому и вспоминала пальцами игру. Она делала это непроизвольно, из-за того, что очень скучала по нотам и струнам. Отчего-то Лизе стало жаль Катрин. Она вспомнила оставленные в Вэллпорте художественные принадлежности. Прекрасные кисти, беличьи и из хвоста пони, краски - пастель, гуашь, акварель, масло. Восковые мелки, грифельные карандаши, всевозможную бумагу. Теперь они наверняка съедены болотом...

За сутки, пока Лиза металась в полубреду, на корабле произошли серьёзные изменения в настроениях пассажиров. Лиза пока не знала об этом и уж тем более не могла понять возможных последствий. Самоубийство Айши с Мышкой Гордон использовал в своих целях. Ему удалось склонить многих на свою сторону. Он подстрекал к бунту.

Измученные и полуголодные люди были недовольны долгой стоянкой. Они всё больше свыкались с навязанной Брадисом мыслью, что Алекс ошибся в расчётах. Многие даже считали, что у него изначально не было курса, и капитан вёл судно наугад, а отказ приборов - лишь отговорка.

Гордон хотел отставки Алекса. Он был нужен ему лишь как человек, разбирающийся в судовождении, но как будущему правителю нового мира, каким Гордон уже давно себя считал, только мешал, являлся угрозой. Сейчас, как он думал, самое время для того, чтобы вывести Алекса из игры. Но бунт требовал поддержки.

Пожалуй, единственным, кто оказался абсолютно равнодушен к корабельной политике, была Виттори Бусин. Зачем ей эти склоки?! В её жизни и так было слишком много греха. Она сбежала от него на другой континент, она спряталась и затаилась не для того, чтобы теперь погубить себя, оказавшись пешкой на чьей-то шахматной доске. Она и без того понесла слишком тяжкое наказание.

Когда-то Виттори любила человека намного старше себя. И любовь эта была - и дар, и проклятие одновременно. Окрыляющая, вдохновляющая, чарующая и прекрасная. Безумная, безудержная, выжигающая нутро дотла любовь.

Он бывал в Швейцарии пару раз в месяц по служебным делам. Он был немец, а мать Виттори ненавидела немцев, хоть и сама была немкой от рождения. Но, выйдя замуж за француза, отреклась от своих корней и стала требовать, чтобы ударение в её имени, под стать фамилии, ставили на последний слог.

И потому Виттори всячески скрывала свою связь с Вольфом от матери. Страх её усиливался постоянными внутрисемейными распрями. Её пугало даже не то, что мать узнает об их любви, а то, что она может запретить ей видеться с Вольфом.

Во время одной из встреч Вольф спросил Виттори, зачем нужен ей. Ведь он стар, он никогда не создаст с ней семью.

- Причин много, - ответила Виттори. - И, пожалуй, я оставлю их все при себе.

- Не хочешь объяснять? - переспросил её Вольф.

- Не хочу. Пусть это останется только моим, хорошо? И потом, откровенность за откровенность, помнишь? Если расскажу я, придётся отвечать и тебе. Почему со мной ты? Думал ли ты, что мне ответишь? И будет ли тебе приятно об этом мне говорить?

Виттои видела, что поставила Вольфа в тупик. Одна из причин, почему она была с ним - в том, что он оказался именно таким, каким Виттори хотела бы видеть своего отца.

Отец Виттори, мисье Бусин, был убит, когда девочке не было ещё и четырёх. Он был отравлен. Ходили слухи, что это сама мать Виттори из ревности отравила мужа. Полиция так и не нашла убийцу.

Но похожесть на отца была лишь причиной, по которой она была рядом с Вольфом, причём - одной из. Любила же она его безо всяких причин. Свои чувства Виттори тщательно скрывала от посторонних. Многие сочли бы эту любовь грехом, ведь у них такая огромная разница в возрасте! Да и познакомились они не самым невинным образом. Вольф был клиентом публичного дома, который содержала мать Виттори. Именно там он и встретил её.

Но сама Виттори не считала свою любовь грехом, потому что любовь искренняя не может быть позором. Хотя принятые в обществе устои и подстрекали её считать связь с Вольфом порочной, внутренне она оставалась чиста.

Вольфа давно уже не было рядом, как не было в сердце и той испепеляющей любви. Каждый раз, когда Виттори вспоминала о нём, она слышала отзвуки музыки. "Первый концерт для скрипки с оркестром" Иоганна Себастьяна Баха, одно из любимых её произведений. Музыка начинала звучать в её голове, невольно переносясь на пальцы. Она думала о Вольфе и сейчас.

Перед самым появлением болота она прочла на сайте компании, где работал Вольф, его некролог. Сердце сжалось от боли, и Виттори поняла, что обязана проститься с ним. Она забронировала билеты на самолёт, и завтра же вечером должна была лететь.

Но на утро связь города с внешним миром пропала. Выехать из Вэллпорта она не смогла. Произошедшее было так странно, будто высшие силы не хотели, чтобы Виттори бередила старые раны. Сейчас она с нежностью вспоминала Вольфа и свою любовь.

Но её приятные размышления были неожиданно прерваны.

В центре внимания сидящих в столовой людей оказался Джереми. Он начал говорить тихо, вернее, слова его долетали до задумчивой Виттори словно через пелену. Речь вроде бы шла о недавно погибшей мексиканке Айше. Виттори поняла это, когда подруга женщины, Лиза, начала жарко спорить с Джереми. Но Грета, приятная и добрая старушка, очень нравившаяся Виттори, остудила её пыл. Тогда и Джереми сменил тему монолога.

Он вновь повел речь о своих видениях. Он говорил о новом мире, том, который придёт на смену катастрофе.

Так вот, в мире этом не будет больше бетона и стекла, автомобилей и самолётов. Человек станет ближе к природе. Но он не уподобится зверям. Пройдя через страдания, он изменится внутренне и внешне, станет добрее и чище.