Её поместили в клинику, упорно лечили. Дела шли на лад до тех пор, пока девушке не диагностировали ВИЧ. Это озлобило её. Она бросила лечение и принялась мстить тому миру, который был здоров. Она заражала других: незаметно царапала людям кожу иголкой с собственной кровью, а в карман кидала записку: "Теперь ты один из нас". От безысходности вновь начала колоться, и в конце концов умерла от передозировки.

Младший сын Греты глубже остальных переживал гибель сестры. Он считал, что их семья искупает грехи бабки - детоубийцы и её мужа - нациста. И теперь он должен быть следующим в цепочке смертей их семьи.

Но он ошибся. Следующим ушёл из жизни Джон. Он погиб в рейсе. На подлодке произошла авария, подробностей которой Грета не знала. Тело Джона поднять не смогли, и потому семья прощалась с пустым гробом, который хоронили с военными почестями.

И всё-таки младшего сына Греты ждала та же участь, что и других её близких. В двадцать один год он узнал, что болен эпилепсией. Это стало последней каплей в море его переживаний. Не выдержав, он покончил собой.

Грета осталась совершенно одна.

Она была сломлена окончательно. Сидела дома, изводила себя чувством вины и сходила с ума. Если её семья действительно искупала грехи предков, то почему пострадали её дети и муж, которые были ни в чём не повинны?! - недоумевала Грета. Почему не она сама, ведь она ближе к Берте, чем остальные?!

В один из холодных осенних дней, когда небо стягивали тучи, и на душе Греты было совсем темно, она предприняла попытку уйти из жизни.

Каким-то образом её спасли. Поместили в лечебницу, где Грета пробыл почти год. Выписали её заметно исхудавшей и усталой, но полной решимости жить.

Немного окрепнув, она собрала все свои сбережения и отправилась в Швейцарию искать Даутцен.

Связь с сестрой была давно потеряна. Поглощённая горем Грета забывала отвечать на письма сестры. Потому письма приходили всё реже. Грета ехала, не зная, наёдет ли Даутцен по обратному адресу, который был указан на конвертах последних писем.

Они давненько не созванивались, и поэтому по пути в Швейцарию Грета с наслаждением думала о том, что наконец услышит до боли родной голос.

А ещё увидит малышку Тори, свою племянницу. Грета никогда её не видела, и знала о девочке лишь по письмам. Даутцен родила поздно, почти в тридцать девять лет, и Тори была её единственным ребёнком.

Даутцен не знала о приезде Греты и не ждала сестру. Она нагрянула как снег на голову. Долгожданной радостной встречи не вышло. Сестра встретила её холодно.

Даутцен прежде писала, что у неё свой бизнес. На деле Грета и подумать не могла, что это такой бизнес! Когда она осознала, что Даутцен содержит бордель, и ни дня не работала няней, а была проституткой, ей сделалось дурно.

Поначалу и Даутцен была смущена. Грета видела, что она хотела, чтобы сестра никогда не узнала о том, чем она занимается. Но затем раздражение взяло над ней верх. Всю свою озлобленность она выплюнула в лицо сестре. Грета молчала и поражалась тому, как изменилась за годы её милая Даутцен.

Она опустилась и спилась. Сильно располнела, как и Грета. Но полнота Даутцен, в отличие от сестры, отталкивала, вызывала неприязнь. Былое сестринское тепло исчезло.

Грета не стала задерживаться в доме-борделе сестры, даже не осталась на ночь. Она лишь поинтересовалась, может ли увидеть Тори.

- Тори? - переспросила Даутцен, и Грета удивилась тому, что она поставила ударение в имени дочки на последний слог. Грета всегда считала, что ударный слог в имени Тори - первый. - Бедняжка Тори умерла. Два с половиной года назад. Если ты что-то и можешь увидеть, то только могильную плиту на кладбище.

Грета покинула дом сестры и разрыдалась. Ей было нестерпимо больно оттого, что двоих последних близких людей - сестру и племянницу - она тоже потеряла. Конечно, Даутцен была жива, но в таком обличье, в котором предстала она перед Гретой сейчас, она была для неё потерянной.

Погибла и Тори. Сколько же лет было девочке?.. Где-то семнадцать. Совсем юная! Уже стоя возле кассы аэропорта для обмена билета, Грета сообразила, что не спросила у Даутцен, почему умерла девочка. Впрочем, это сейчас было не так важно. Может, прав был младший сын Греты, когда говорил о том, что на их семье лежит проклятие?..

А дома её поджидали они. Нет, они приходили и раньше. Она видела их и даже с ними говорила. Они отговаривали её от суицида, убеждали, что она не сумасшедшая, что нужна в этом мире живой. Зря она их не послушалась! Зря рассказывала докторам о них, потеряв столько времени и угробив своё здоровье в психиатрической клинике!

Они, духи её погибших родственников - детей и мужа, спасли её из больницы. Она поверила в них и приняла свои видения. Она никогда больше не рассказывала о них никому, да и теперь решилась только из-за Айши.

- Так вот, - продолжала Грета. - Когда я ещё лежала в клинике, исколотая препаратами, они сказали мне, что я должна помочь своей племяннице, потому что ей очень плохо. Пока я не найду её, мне нельзя покидать эту землю. Именно поэтому они, вчетвером, преградили мне путь в мир иной во время моего суицида. Именно поэтому я нашла в себе силы оправиться после ужасов лечения и отправилась в Швейцарию. Когда я узнала от Даутцен, что Тори умерла, я решила, что опоздала. Но муж и дети сказали мне, что не находят её среди мертвых. А я все эти годы искала Тори среди живых, но - тщетно. Теперь, видимо, мои поиски бессмысленны. Если такая беда во всём мире, вряд ли осталась ли Тори осталась в живых. Мужа и детей я не видела давно. Они не приходили ко мне с тех пор, как мы стали готовиться к отплытию. А я очень жду их. И верю, что Вишенка приходит к Айше. Девочка не может без мамы, - подвела итог Грета. - И Айше нужно принять свою дочь. Только тогда она сможет её услышать.

Грета закончила говорить, и все взоры устремились на Айшу. Она всё так же сидела на кровати в объятьях Эндрю и тёрла влажные глаза.

Голос Айши был хриплым и гнусавым. От волнения она спотыкалась о слова.

- Когда я вижу Вишенку, мне страшно и больно одновременно. Мне кажется, ей очень холодно, и я хочу её согреть. Но меня пугает то, что её не должно быть! Не должна она приходить ко мне... Это ненормально и, видимо, происходит в моей лишь голове.

Грета дотронулась до руки Айши, и женщина вздрогнула.

- Не все привычные нам нормы правильны, - произнесла Грета. - Только приняв Вишенку такой - призраком, бесплотным духом, живущим вне телесной оболочки, ты сможешь понять, зачем она пришла. А иначе она будет следовать за тобой и молчать. Пойми одно, Айша: ты - нормальнее многих. Пока ты не примешь это, ты будешь страдать.

В разговор вступил Эндрю:

- Я не могу согласиться с вами! Как учёный не могу. Да и как человек тоже. История вашей жизни печальна. Я бы сказал, даже трагична. Но почему вы всех меряете под одну гребёнку?.. Ровняете Айшу с собой, убеждаете поверить в то, чего на самом деле не бывает?!

- Эндрю, тише! - Лиза попыталась остудить пыл друга. - Не стоит так распаляться!

Но Эндрю был слишком рассержен:

- Я не могу слышать это бред! Про бестелесную оболочку, духов и так далее... У Айши просто слишком глубокое потрясение. И видения, которые преследуют её, имеют вполне научное объяснение, в отличие от того, в чём убеждаете её вы, Грета. Мы обязательно поможем Айше. Но не таким способом.

К удивлению Лизы, Грета вовсе не обиделась на слова Эндрю. Она улыбнулась и спокойно произнесла.

- А почему вы считаете, что всё сказанное мной не имеет научного объяснения? Потому лишь, что на сегодняшний день наука это объяснение не нашла?! Поверьте, душа наша, как и всё остальное в этом мире - материальна. Только состоит она из таких частиц, до открытия которых человечеству ещё очень и очень далеко.

Грету перебила Айша:

- Когда Грейер уходил, - с боязнью в голосе сказала она, - Вишенка прокричала ему вслед, что он погибнет, а следом погибнет и она. Мы с Мышкой... - она разрыдалась, слова комком застревали в горле. - Мы.. С Мышкой... Утонем в мутной воде... Это... Понимаете... Что это значит?!