— Командир! — вытягивался Вейцман по стойке «смирно».

— Мой генерал, — расплывался в радостной улыбке Бегин. Он даже сказал однажды, что счастлив народ, порождающий столь доблестных мужей, как Вейцман.

Подобная идиллия не могла продолжаться долго. Вейцман, обожавший противоречия, излучавший то тепло, то холод, темпераментный, подвижный, как ртутный шарик, азартный и расчетливый, нарушавший правила любой игры в своем стремлении к предельной независимости, не мог не шокировать вождя, привыкшего к абсолютному повиновению.

Вейцман голосовал против предложений Бегина в правительстве, открыто вступал с ним в дискуссии, а в 1970 году, когда правительство национального единства распалось, с энтузиазмом взялся за обновление партийного аппарата.

— Да он нас всех отправит на мусорную свалку, — ужасался Бегин.

Вейцман же, наткнувшись в своем реформаторском рвении на сопротивление партийных «священных коров», не скрывал раздражения.

Однажды он встретил в туалете кнессета Игаля Алона.

— Ну, как дела в твоей партии? — поинтересовался Алон.

Вейцман широким жестом показал на писсуары:

— Вот моя партия!

Алон расхохотался.

Об этом курьезном случае он рассказал Пинхасу Сапиру и Исраэлю Галили.

Сапир, бывший тогда министром финансов, обожал интриги. В тот же день его полированная лысина замелькала по всем коридорам кнессета. Он искал Бегина — и нашел.

— Господин Бегин, — зашептал Сапир, щурясь от удовольствия. — Эзер такое о вас сказал…

— Что именно? — холодно поинтересовался Бегин, ценивший Сапира как финансиста, но не очень уважавший его как человека.

— Господин Бегин, я слишком вас уважаю, чтобы повторить вслух эту гадость. Спросите у Галили…

И Бегин, узнав эту историю от Галили, разобиделся, как ребенок.

— Эзер отзывается о нас всех казарменным языком, — пожаловался он своему секретарю Кадишаю.

Отношения между вождем и строптивым мушкетером совсем охладились. Вейцман сложил с себя полномочия председателя Херута и отошел от партийных дел.

Но в канун выборов 1977 года Бегин вновь призвал опального строптивца.

— Что случилось с моим генералом? — спросил он ласково.

— Я не хочу прийти к власти в семьдесят лет, — ответил Вейцман.

— Что ж, — усмехнулся Бегин, — от тебя будет многое зависеть. Ведь именно ты будешь руководить нашей предвыборной кампанией.

— Значит, я стану министром обороны в пятьдесят три года, — весело закончил Вейцман.

Искусно дирижируя предвыборной борьбой, он обеспечил победу правого лагеря. Бегин взошел на вершину власти после почти тридцатилетнего прозябания в оппозиции.

Осенью 1977 года Вейцман получил портфель министра обороны, как он и предвидел, в 53 года и стал одним из архитекторов Кэмп-Дэвидских соглашений.

В течение всего периода переговоров с Египтом Вейцман вместе с Даяном уговаривал, подбадривал, убеждал Бегина. И Бегин этого не простил.

Ему казалось, что, если бы не Даян и не Вейцман, он не пошел бы в Кэмп-Дэвиде на столь болезненные для национального самолюбия уступки.

Вейцман же делал все для того, чтобы мир с Египтом превратился в подлинный мир. Он установил прочные личные связи с египетскими лидерами, регулярно посещал Каир и Александрию.

— Как жаль, что вы не египтянин, — сказал ему Садат с грустной улыбкой. — Когда меня убьют, приезжайте на мои похороны…

— Господь не допустит этого, — ответил Вейцман.

И ошибся.

Творцы великих перемен обычно быстро сходят с политической сцены. Им не прощают ломки, казалось бы, незыблемых устоев…

Недоброжелателей раздражала странная дружба Вейцмана с египетским президентом. Утверждали даже, что Садат видел в Вейцмане слабое звено в израильском руководстве и старался использовать его для давления на Бегина. Вейцман реагировал на эти обвинения непечатными словами.

За несколько дней до своего ухода он сказал на заседании партийного центра: «До чего мы докатились! Вместо того чтобы использовать мир с Египтом как мощный мотор, мы превратили его чуть ли не в национальную трагедию».

Кончилось тем, что Вейцман вернул Бегину портфель министра обороны.

Бегин не сожалел об этом.

Осенью 1989[1] года Вейцман был исключен из партии за резкую критику вождя и отошел от политической жизни.

С тех пор Вейцман и Бегин встретились лицом к лицу только один раз.

Произошло это на церемонии обрезания сына Моше Кацава — того самого, который со временем сменил Вейцмана на посту президента государства.

Опоздавший Бегин, увидев Вейцмана, с интересом наблюдавшего за ритуалом, подошел к нему. Они обменялись рукопожатием и несколькими банальными фразами.

— Ага! — смекнул заметивший это журналист. И тиснул статейку о том, что Вейцман, дескать, беседовал с Бегином о своем возвращении в Херут.

— Правда ли это, господин Вейцман? — разлетелись журналисты.

Шельмовская улыбка появилась на его губах.

— Я не вернусь в эту партию ни через обрезанную пипиську сына Моше Кацава, ни каким-либо другим более приличным способом, — оборвал он кривотолки.

Покинув большую политику, Вейцман делил свое время между роскошным офисом в Тель-Авиве и виллой в Кейсарии, где написал книгу «Битва за мир».

Ему предлагали кафедру в университете — он отклонил лестное предложение. Его уговаривали совершить лекционное турне по Соединенным Штатам — он отказался. «Да ты что, — изумлялись друзья, — как можно отказываться от пяти тысяч долларов за лекцию?»

— Нет, — твердо отвечал Вейцман. — Я не поеду разъяснять политику этого правительства. Ругать его в Америке мне не пристало, а хвалить — не могу.

Ему и без Америки приходилось много разъезжать. И по делам бизнеса, и чтобы рекламировать свою книгу, содержащую описание событий, предопределивших установление мира с Египтом.

Но все-таки бывший министр обороны, человек, привыкший к совсем иному ритму жизни, старый политический дуэлянт, не мог не чувствовать внутренней пустоты, утратив привычное поле деятельности.

То ли чувство какой-то внутренней неловкости, то ли смутная, не осознанная им самим надежда на возвращение в партию, которой он все же отдал часть души, долго удерживали Вейцмана, не позволяли ему обнажить шпагу против вчерашних соратников.

Час Вейцмана настал осенью 1984 года. Созданное им движение Яхад, крошечное суденышко, утлое, но управляемое твердой рукой, вышло в бурное море большой политики. Яхад — это Вейцман. Нельзя же всерьез называть движением нескольких мушкетеров, обнаживших шпаги и сомкнувшихся вокруг своего капитана.

И произошло чудо. Имя Вейцмана возымело магическое действие. Вопреки всем прогнозам, Яхад получил целых три мандата. Когда же выяснилось, что Ликуд и Маарах финишировали, что называется, голова к голове, все козыри оказались на руках у Вейцмана.

И тогда на виллу Вейцмана в Кейсарии нагрянул Ариэль Шарон.

Вейцман иногда морщился от его грубоватой прямолинейности, но ему импонировали стратегические способности и непоколебимое упорство этого человека. В молодости они были друзьями.

— Чему я обязан такой честью? — спросил Вейцман нежданного гостя.

— Разве я не могу просто так навестить старого товарища? — ответил Арик, целуя руку Реумы.

— Этому ты научился у Бегина? — засмеялся Вейцман.

Когда они остались наедине, Шарон сразу стал серьезным.

— Эзер, — сказал он, — меня прислал Шамир. Твое место с нами, в Ликуде. Бегина уже нет, а с Шамиром ты всегда ладил.

— Что он просил передать? — Задавая этот вопрос, Вейцман уже знал ответ.

— Шамир сказал, что если мы с твоей помощью заблокируем левый блок, то можешь рассчитывать на любой министерский портфель. Более того, Шамир согласен, чтобы ты стал его заместителем и в правительстве, и в партии. Это твой шанс, Эзер. Ну, что скажешь? Вспомни, что Ликуд — это ведь твой дом.