За окном все чаще мелькали оградки.

Недалеко от въезда в город останавливаемся заправиться. Станция выглядит очень по-европейски: ярко-синяя, отдельный въезд для грузовиков, большой водонапорный кран с торца, чистота. Рядом - забор, колючая проволока, за ней - авиаполигон. Радары, скрытые холмы ангаров. Брожу вокруг, уже жарко, потом захожу в помещение - магазин с автотоварами; в кафе рыжая кучерявая женщина из нашего автобуса ест булку и какао. Жизнь вокруг все быстрее закипает.

Готово, едем дальше. Пронзаем живущий вне времени город: арку, Текстильщик, Кан. Снова рой машин, людей, движения.

- Хотела бы переехать сюда? - ухмыляясь, спрашивает пассажирка свою компаньонку.

- Ты че, угораешь! - гогочет деваха в ответ, хлопая собеседницу по ляжке.

Потом они решили возить отсюда розы, потому что цветы стоят здесь несравненно дешевле. Что ж, беспроигрышно.

Город прячется за стекло задних дверей.

Леса начинают постепенно брать верх. Леса и болота. Нас останавливает гаишник и штрафует водителя за то, что рыжая кучерявая женщина едет непристегнутой. "Ну я просто не могу пристегиваться, ну извините..." - наивно и непосредственно оправдывается уверенная в своей правоте и невинности пассажирка. Действительно - подумаешь, что тут такого, ну не может человек... Из чьего кармана будет оплачен штраф - для меня остается тайной, как, собственно и то, был ли пристегнут ремень, когда мы поехали дальше.

Все чаще встречаются лесовозы. Навстречу - груженые, пустые - вместе с нами. Местами отсутствует асфальт.

Следующая остановка - село Долгий Мост. Посреди дороги жмурится на солнышке буренка, помахивая хвостом и заслоняя собой большой автобус на другой стороне, позади которого скучает обшарпанный универмаг. Ждем, пока рыжей кучерявой женщине передадут квас ее "хорошие замечательные знакомые". Это даже забавно. Наконец подъезжает бардовая старая "королла", из нее выходит бритый паренек с двумя банками мутной коричневой жидкости в руках, следом выбегает, судя по всему, его мать. Долгие поцелуи и объятия, имитация быстрого отъезда, но всем ясно, что им не хочется сразу расставаться. Теперь слезы, обещания "нормально" приехать, и, увы, разлука. Водитель раздражен, что ж, его можно понять, хотя и не понять - тоже.

Через пару часов асфальт кончился. Совсем. А нас окончательно обступили тайга и болота. Исчезла связь, и этот факт уничтожил моральный настрой барышень. Бензин становился все дороже. Салон постепенно наполнялся пылью, несмотря на закрытые окна. Часть пассажиров прислонили к лицу влажные салфетки. Какая-то дама порывалась было ворчать, но осознав, что ее реплики никому не интересны, капитулировала. Равнодушный водитель не сбавлял оборотов и, возможно, не гасил огней.

Нормальной дороги здесь никогда не будет. Кто-то во всем винит север - зимой на асфальте обязательно образуется наледь, и поэтому с ним все поубиваются; более прагматические люди уверены - приемлемая дорога просто напросто экономически не выгодна и потому не интересна; и есть даже такие, кто считает немыслимым нарушать подобные традиционные реалии, формирующие культуру и образ жизни местного населения...

Этот путь - главная связь с миром. Ну, хоть грейдируют и на том спасибо.

Уже понемногу вечереет. Последняя остановка. Заправка и сервис. Вокруг лежит ржавое месиво, бывшее когда-то автомобилями. До ближайшего населенного пункта - несколько десятков километров. Все угощаются квасом, я же решил еще с утра, что в следующий раз поем уже на новом месте. Летают одинокие комары. Кричит кукушка. Еще немного шаркаю по рыжей гравийке, забираюсь в автобус и мы снова едем. Осталось километров двести.

"Газель" все тряслась, но пыли почти не стало, и мы вновь открыли окна. Видимо здесь недавно шел дождь. Через какое-то время воздух стал ощутимо речным, поэтому я развернулся лицом к движению и приготовился.

Ангара открылась без предупреждения: вспышкой сквозь деревья, яркой и внезапной. По телу пронеслись волны дрожи и холодка. Я улыбнулся.

Ну, привет.

***

"Так лучше - чем от водки и от простуд!"

В начале десятого мы уже шли на всех ходах, дабы совершить нашу скромную одиссею - через тайгу к водам Великой Реки. Поздновато, но что поделаешь.

Покрышки велосипеда шуршат - все путем. Честно говоря, до Енисея отсюда не больше сорока километров, хоть и по разбитой дороге, что тянется аккурат под ЛЭП, рассекающей лес на части. Жара уже с самого утра стоит невыносимая. Только вот в связи с тем, что мы являемся уникумами и надеждами рода людского, из питья у нас лишь литр воды и почти столько же тархуна, при этом его запасы стремительно тают. Кто берет с собой в такие поездки тархун? Но в этом весь мой брат.

Пока мы катили до ЛЭП, его доводил одинокий овод, а брат своим ворчанием в свою очередь доводил меня, хотя я, все-таки, брюзга похлеще. Просто у нас разные техники... До первой контрольной точки мы домчались минут за пятнадцать-двадцать. Солнце жгло все невыносимее. Мы перетащили велосипеды через рельсы и теперь нечто похожее на дорогу уходило далеко вперед в гору, да такую, что издалека она казалась просто зеленой стеной. Сперва - тянулась сквозь заболоченный подлесок, щедро разбавленный грязью и огромными вечно цветущими лужами. И оводы теперь кружили целыми тучами, а брат ругался без остановки. Я тем временем провалился правой ногой в месиво едва ли не по колено - крещение - после чего, едва не утонул в одной из грязевых ванн. Но здесь хотя бы тень.

Мы катили велосипеды, а впереди нас неуклюже то ли бежала, то ли прыгала огромная ворчащая ворона цвета чугуна; у нее, видимо, было что-то с крылом. Она очень точно охарактеризовала нашу поездку. В какой-то мере.

Тень кончилась в тот момент, когда дорога крутым вьюном забиралась на вершину. Щебень осып'ался, оводы жрали. Каждые десять шагов приходится останавливаться, чтобы не умереть, сердце грохочет, а стоять никак невозможно, если не хочешь быть обглоданным. Брат уже едва живой из-за своих летающих друзей. Замечаю в зарослях репья паутину, а на ней - огромного и совершенно белого паука, перебирающего своими тонкими коготками смерти. Он бы еще нам лапкой помахал и улыбнулся, было бы в самый раз.

Вершина прекрасна и вожделенна. Даже как-то не верится. Воды уже осталась лишь половина. Ноги пытаются вспомнить, как пользоваться горизонтальной поверхностью, а мы все крутим дальше и вскоре ныряем в первый спуск, он задает темп - ударов сто восемьдесят - завершается подъемом, после которого снова встречает нас, но в другом облике, и так по кругу. Порой, даже просто накатом мчишься невозможно быстро, тебя бросает из стороны в сторону, носит на мелких камнях, а потом вдруг замечаешь, что брат еще и со всей дури давит на педали, ему все мало. Все лишнее исчезает, в особенности перед теми препятствиями, перед которыми ты ни за что не успеешь затормозить - только сделаешь себе хуже - есть только секунда на инстинктивное решение, вся мишура отбрасывается, остается только то, чем ты являешься на самом деле, имеющее продолжение в твоем велосипеде; и вот ты видишь себя настоящего, происходит действительно ТВОЙ ход, действительно ТВОЙ выбор, совершаемый действительно ТОБОЙ - и ты ЖИВ в захватываемом духе. Вот именно поэтому мой брат так неистово, с такой первородной яростью давит на педали, выбивает всю дурь, чтобы вся пустота, как жалкая сука удрала, поджав хвост; набрасывается на дорогу, вопит своими резкими движениями на отблески себя настоящего, топчет жалкий страх, и ухмыляется жизни и смерти в лицо. У него в прямом смысле нет тормозов - как иначе узнать, на что ты способен? Когда снимаешь колодки, то вскоре понимаешь, что всего того, чего ты так боялся - не существует, а ты выдавал далеко не все, что можешь. Если вы хотите понять, кто мой брат, взгляните на его велосипед - грязный, убитый, расшатанный, всегда за чертой, собрав остатки сил взлетающий на бешеной коде во время гитарного соло... казалось бы, только ради каких-то там ступенек, которые давно хотел взять... но на самом деле - чтобы в очередной раз играючи наставить всем рога! Мой брат - это, черт возьми, тот, кто ссыт против ветра, и ветер в ужасе меняет направление!