А теперь посмотрите на мой - и не целый, и не достаточно потасканный. Конечно, как известно "только пошляки боятся середины", но все-таки, не это ли самое жалкое?

Пот льется ведрами, от огромных цветущих луж разит гнилью. В высокой траве мы вдруг замечаем огромные серые камни, совершенно голые и гладкие. Гадая, откуда им тут взяться, немного лазаем по ним, и пока мы это делаем, мимо протуживаются мужчина и женщина на квадроцикле. Возникает предположение, что оба они подагрики.

Брат все не может поверить, что вокруг самая что ни на есть тайга. Причем он видит ее далеко не в первый раз, однако, быть может, здесь немного иной ракурс?..

- Я думал, цикады трещат, а потом вспомнил, что это ЛЭП... Здесь можно найти горелую машину?

- Думаю, да. - говорю.

- И расчлененку!..

Единожды я было подумал, что приехали, но это лишь желаемое силилось быть действительным. Пекло сводило с ума, я даже начал постепенно падать духом, внутри затесался животный страх, ведь вокруг нет никого, а эти подагрики - скорее случайность... Казалось бы - чего бояться? Ответственности, наверное...

Река явилась нам внезапно, когда ее никто не ждал: где-то далеко внизу засияла зеркалом. КРАСИВАЯ, АБСОЛЮТНО ПРЕКРАСНАЯ И ВЕЛИКАЯ! Невозможная! Будто бы даже ненастоящая... Она ослепляла своим далеким блеском и придавала сил. Мы возликовали, дали на ходу друг другу пять, это было невероятно.

Дорога исчезла в лесу и мы вместе с ней. Теперь мы медленно скатывались на тормозах, мелкий щебень чередовался с огромными валунами. Любой способ торможения был практически бесполезен, ты просто соскальзывал вниз. Пусть колея сама ведет. "Дорогу" обглодали борозды и рытвины, выбуренные весенними водами. Из чащи веяло свежестью. Я отстал. Теперь мы ехали по руслу ручья, вода которого была ледяной и спасительной. Я окликнул брата, он вернулся, и мы стали добивать жар. Возможно, эта речка называется Большая или Маленькая Листвянка.

Мы спускались все ниже и ниже, вокруг чудесно пахло дикой смородиной. Я ощутил мощнейшее, глубочайшее счастье, слезы полились из моих глаз.

Вот и берег. Брат разувается и ходит по воде, потом мы издалека рассматриваем едва видимую ГЭС и какие-то технические постройки на другой стороне. Ликование. Над рекой кружат чайки. От усталости допиваем остатки воды и валимся в тень. Тянет водорослями и прохладой.

Выдвигаемся обратно, но не тем же путем: катим вдоль берега. Даже не "обратно", а "дальше". Справа - отвесный склон, покрытый лесом. Люди встречаются все чаще - купальщики и рыбаки. Кажется, будто мы никогда не видели себе подобных, и чувствуется даже что-то вроде радости этой встрече. Одна из множества машин отторгающее грохочет музыкой. Вот и цивилизация. За мостом против солнца давит чудовище плотины, огромное, темное и мертвое. Глыба, смерть, бездна.

Вот уже катим на противоположном берегу. Асфальт мягко, едва слышно шуршит под колесами - крути себе и крути. Внезапно становится невыносимо жарко, температура будто нагоняет меня и бьет в затылок, силы разом исчезают, в пересохшем рту густится какая-то пена. Вскоре я сдаюсь, и мы падаем в тени у дороги. Ноги отказываются ходить, тошнит. Уже где-то три. Брат, вроде, ничего. И денег у нас тоже, вроде, ничего - горсть монет, да и только.

Когда я вновь вспоминаю, как передвигаться - пересекаем трассу (на деле мы больше похожи на подстреленное нечто, по инерции пробегающее некоторое расстояние, перед тем как рухнуть) - здесь шинка. Заглядываем сначала в одну дверь - никого, но играет радио. Обходим и в окошке видим двух работяг. Я начинаю разговор, еле волоча языком, но стараясь при этом делать вид бывалого бродяги, главное - не переборщить, дабы не утратить усталый вид, располагающий к помощи: "Мужики, приветствую... Тут такое дело, мы с братом едем через тайгу с Емельяново (на порядок дальше, чем на самом деле, но зато все знают и звучит внушительнее), у вас нет случайно питьевой воды?.."

Один из них, тот, что в рабочем комбинезоне и с голым торсом, говорит, мол, черт, даже канистры нет; рыскает глазами, а потом вдруг веселеет, вспомнив о находящемся в сотне метров отсюда ключе и объясняет нам, как до него добраться. А мы только и можем, что выдавить: "Спасибо, большое спасибо..." - и глупо улыбнуться плохо подчиняющимися ртами.

Бредем обратно к велосипедам - возвышения даже в несколько градусов кажутся непреодолимыми - и пролеском к - источнику. Снова умывания среди деревьев и легкой сырости, ледяная вода наполняет грудь. Жизнь медленно возвращается. Брат, не подумав, оставил свою пустую бутылку в чьем-то кострище на берегу, но нам и одной хватит. Еще немного придя в себя - разбиваем лагерь через дорогу около металлического отбойника, в тени.

Сидим, сушим носки и обувь. Только сейчас понимаю, насколько устал. Пьяным языком пытаюсь рассказать брату про мироощущенческий крах, произошедший со мной на тот момент недавно, в последних числах октября, когда я учился на первом курсе: это был пик моей растерянности, оторопи перед жизнью, хотя, даже не пик, а первое ее крайне острое и опознанное проявление. Помню, как стоял на остановке, уже темно, может даже снег, да, точно - снег, и фонарь, и автобусы уходят один за другим, а мне даже не нужно никуда ехать. Я стою и пялюсь в горящие окна дома, что через квартал напротив остановки. И тут до меня доходит, внезапно и разом, бетонным блоком по голове, причем я и раньше понимал все то, о чем сейчас скажу, но в тот момент рваная картина сложилась - я поднял глаза и осознал, что все кругом - смерть. Стою и вообще не понимаю, КАК жить дальше, какие ВООБЩЕ совершать действия, ЧТО нужно делать, КАК это делать и ЗАЧЕМ; а самое главное - никак не могу понять, почему все остальные, все эти тетки с сумками и детьми, и мужики с пивом, пакетами - жирдяи или пауки с паучьими женами, одетые слишком легко - не по погоде - прыгающие в свои иномарки, едва не оставив на тротуаре все тех же ДЕТЕЙ - (объясни своему ребенку, что, например, скоро времен года не будет, особенно - лета, что все станет только одним тянущимся чем-то, чему еще не придумали названия люди знающие и разбирающиеся - с незначительными прикладными частями, максимум - зима, да и то лишь из-за собачьего холода - не любишь морозы? я ненавижу их больше, но я не о тех морозах... - просто что-то щелкнет и все - конец, отнимут последнее, и никому это не по душе, кроме некоторых лиц - само собой знающих и разбирающихся - но все продолжит продолжаться, а почему - а потому, что так жил твой отец, его отец, отец его отца и каждый, ведь просто ТАК ЗАВЕДЕНО, ПАРЯ, ТАК ПРИНЯТО, ПАРЯ, И НЕ ТЕБЕ ЭТО МЕНЯТЬ, ПАРЯ) - почему всем им дано это знание? Я, наверное, ПРОГУЛЯЛ что-то важное, хе-хе. Почему они обладают СМЫСЛОМ, и если не идут с ним рядом, не держат его за горло, то хотя бы несут в пакете или сумке?.. Сиди, Андрей, захлопни пасть, достал уже...

...рассказываю брату о Торо, о том, как он, строя хижину, думал над каждым совершаемым действием, над его предтечами и тем, чему оно служит...

Мы хотели занять денег на электричку хотя бы до города у знакомых местных (знакомых для брата), но все разъехались, и поэтому теперь ждем, когда нас заберет кузен (смешное слово). Одна за другой в паре метров от наших ног проезжают машины, максимум - пялятся и смеются, даже менты, ОСОБЕННО, ОЖИДАЕМО, МЕНТЫ. Только однажды какая-то женщина спрашивает, все ли у нас в порядке - что-то случилось или мы просто отдыхаем - и это УЖЕ многое.

А у нас, конечно, все хорошо.

Шинка постепенно закрывается. Мы становимся почти даже бодры. Брат, как придурь, выцарапывает камнем на отбойнике нашу фамилию. Был риск, что выпьем весь ключ, но обошлось. Наконец приезжает кузен: шуршит обочиной на другой стороне дороги, резко давит на педаль ручника, снимает очки, и начинает, разгребая сумки с инструментами, канистры и прочий скарб в багажнике, складывать задние сиденья в своем "фанкарго". Смеется над нами, говорит: "Вы федоры конюховы долбанные!" - рад нас видеть, а уж мы-то как рады.