Подхожу к комоду. Над ним висят иконы, сложены привезенные давным-давно из Иерусалима свечи. В детстве, когда я еще хотел стать врачом, мне очень нравился Николай Чудотворец - его спокойный добрый взгляд, которому хочется довериться, седая борода... Чтобы понять людей, бог наделил Христа человеческими чертами, только вот в отличие от сына, он так и не принял многих вещей, многое осталось ему чуждым, как бы он не старался доказать обратное, потому что не дано, например - сострадание... Именно из-за этого святые вернее следуют истинам, которые провозгласил отец устами сына, чем сам их автор, и именно потому, что они - люди...
- Не потеряй только ничего... А что останется - возьми на обеды...
Распихиваю по карманам скарб, беру со столика ключи и возвращаюсь на улицу. Солнце распаляется все сильнее. Не торопясь, иду в сторону касс, наслаждаюсь уходящим теплом, старательно его накапливаю.
Перебегаю дорогу, бреду вдоль сталинок, чьи оранжевые стены греют не хуже солнца. На одной из них написано: "Витя - сом". Интересно, почему именно сом? Первое, что приходит в голову - усы. Но почему же тогда не жук, не таракан, а рыба? Из-за краткости слова? Есть в этом что-то величественное...
Вхожу в офис управляющей компании. Щурясь, изучаю окошки и выбираю нужную мне очередь. Среди посетителей традиционно преобладают пенсионеры, и те, кто суетится, почти исчерпав отведенное на обед время,. Такие, как я составляют лишь незначительную часть сборища. Стоит тебе присоединиться к одной из колонн, тут же найдутся желающие занять место за тобой, дабы убить двух зайцев - торопятся, видите ли... Возможно, так оно и есть, но в большинстве случаев, это лишь изворотливые нетерпеливые хамы, и самое прекрасное их оправдание: "я просто не могу стоять в очереди!" Ну так давайте учиться...
Каждый раз встречаются такие, как, например - вот эта большая мелированная женщина в стрекозьих темных очках: невозмутимо вклинивается передо мной, сразу же обратившись к кассиру, а я ругаться не умею и вообще не хочу лишний раз вступать в контакт, да и подобная ушлость обезоруживает... Стоящие позади меня, должно быть, думают: "во-о! тюфяк!" - и молчат дальше...
Но одна отчаянная девушка все-таки находит в себе силы столкнуться с непознаваемым и уверенно спрашивает у тетки:
- Прошу прощения, вы не видите, что здесь очередь?
На это вклинившийся противник, чудовищно недоумевая, выпучивает глаза - так, что их видно даже из-за очков, и выдает:
- У меня ребенок вообще-то!
Что тут скажешь?
Когда дама отчаливает, окно закрывается на обед. Дружно, как семья, мы перемещаемся к соседнему. Стоять в очередях - искусство...
Из-за духоты, врывающегося сквозь стёкла солнца и набирающей обороты злости я уже весь мокрый. Как и квитанции в моих руках. И вот через одного - мой черед.
Последнее препятствие в виде плешивого потеющего мужика подходит к окошку:
- ...и переотправьте его мне, и уведомление выдайте...
- Это ваше письмо?
Мужик в течение секунды взвешивает варианты и просчитывает все ходы из возможных, но осознание степени ошибочности сказанного приходит слишком поздно - в это время он уже говорит:
- Ну, примерно... - и чуть мнется, пытаясь непринужденно улыбаться.
После некоторого молчания, словно устав размышлять, оператор отрезает:
- Мы так не делаем.
И тут - понеслось:
- ЧТО ЗНАЧИТ, НЕ ДЕЛАЕТЕ?!! МНЕ ОЧЕНЬ НАДО!!!
- НЕ КРИЧИТЕ, МУЖЧИНА!
- ЭТО ВЫ НЕ КРИЧИТЕ!!! ЗОВИТЕ НАЧАЛЬНИКА!!!
- Я ВАС НЕ ПОНИМАЮ!
- ЭТО Я ВАС НЕ ПОНИМАЮ!!!
И так - долгие-долгие минуты. Строй соратников, стоящих позади меня, постепенно редеет - многие перебегают к другим... А я изо всех сил заставляю себя остаться и выждать. Частично - из принципа, но по большому счету - лишь потому, что знаю - стоит мне переметнуться, у мужика все разрешится, тем временем, как моя персона продолжит томиться в ожидании у соседнего окна.
Бушующий адресат (или адресант?) все орет на средней громкости, периодически оглядываясь в нашу сторону со смешанным выражением безумия и удивления. Он извиняется и умоляет... врывается, плачет, целует, просит... сыплет угрозами... В какое-то мгновение кажется, будто ты стоял так всегда, и нет никого роднее этого мужика и сопящей за спиной старушки...
Но вот она - победа, и победитель сам не верит своей удаче. Глупо улыбаясь и по привычке ища причину чувствовать себя обманутым - он удаляется в сторону дверей, гордо неся бремя потерпевшего успех... Мой черед.
В очередной раз вздрагиваю, удивившись, что при оплате за телефон в графе "плательщик" значится дед, будто он жив еще. Странная и жуткая штука.
Вот и я покидаю это здание, и на какое-то время послеполуденная жара способна освежить, но ненадолго. Ношусь туда-сюда от ларька к ларьку, собирая батарейки по одной. Покупаю у киргизов семеринку, гранат и апельсины. В мясной лавке беру грудок и яиц. И уже во дворе - оставшееся, в частности - печенье, которое кроме меня есть некому. Продавщицы интересуются бабушкиным здоровьем. Что им ответишь? Оказывается, одна из них уже давно отложила для бабули банку икры... Шлют приветы и так далее...
Затхлая прохлада подъезда. Третий этаж. Тамбур, где всегда пахнет луком. Две двери: металлическая и обитая дерматином деревянная, которую я специально не запер, уходя. Разбираю пакеты, меняю батарейки в тонометре. Сдачу кладу на столик. Ну, я побежал, бабуля?
***
"Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам,
вдоль березовых рощ, отбежавших во тьме, к треугольным домам.
Гулкий топот копыт по застывшим холмам - это не с чем сравнить..."
Уже миновал обед, но жара так и не спала. Бреду домой, где шарюсь теперь по книжным полкам, не зная за что взяться. Тишинский звон и треск рассохшегося паркета, пробуждаемый моими шагами - прекрасно аккомпанируют моим поискам. Иногда врываются соло из-за такта соседский телевизор или шум водопровода.
После долгих мучительных стенаний в шкафах - бросаю пару-тройку в рюкзак, туда же отправляются остатки моего диплома, случайно обнаруженные в закромах - их оборотная сторона ценнее... Такие дела.
Осматриваю взглядом комнату и ухожу. На улицу опускается тень, заставляя все то, что она в себя вбирает: нас, вас, тех, других, асфальт, бетон, металл, гудрон - все становиться рыжее, поначалу - едва заметно, а потом раз - и пожар! Будто мы вдруг оказались на листе бумаги, который вот-вот должен вспыхнуть.
Вновь чад остановки и две перейденные дороги, но только не занырнуть в дворовую прохладу, а шагнуть влево, согласно движению - дальше, покачивая рюкзаком и всматриваясь, вслушиваясь во все вокруг. В то, как постепенно разбирают остатки павильонов и ларьков; в то, как вкусно выглядит слово "пломбир" на вывеске, а за "разливное пиво" уже даже не цепляется глаз - так часто и повсюду это кричит, словно напоминая о слабости. Хотя нет, не кричит, а предлагает себя, мол, попробуй, тебе понравится - освежает...
Дорога становится в два раза шире, вдоль обочины струится, ныряя в водосток, содержимое прорванных труб в частном секторе, остатки которого затаились по ту сторону монолитных спин свежих новостроек и теперь едва ли не только так напоминают о себе. Ветерок расчесывает газон, тревожа опавшие с дичек листья, что кружатся бок о бок с человеческим сором. От ларьков с шаурмой за несколько метров тянет снедью - есть, да не по твою честь. Подле них - бизнес-центр с дорогим автомобилями у ног его и серьезными МУЖЧИНАМИ, что увязли в сигаретном дыму и алмазной пыли на входе и, кажется, не находят сил выбраться. А я шагаю дальше - к ГорДК, вокруг торгаши от мала до велика, хвалящие свой товар: бесконечную зелень, чернику, начавшуюся облепиху, морковь, свеклу, кабачки, тыквы, на которых некоторые рисуют жуткие рожицы, молодую наполовину зеленую картошку... или половики с дорожками, говнолитературу в пестрых липких обложках с изображенными на них полуголыми барышнями в плену у оружия... белье, конфеты, обувь... Таксисты расплылись, мучимые духотой в раскаленных за день салонах... Полупьяные нищие... Обволакивают гвалт и толкотня сотен снующих голосов, рассекаемых резкими синкопами клаксонов, и троллейбусные вспышки вздумали тягаться с солнцем...
