- Ты как? - спрашивает брат, а я в шутку отвечаю:
- Сам так живи!
- Цэ...цэ...цэ... - не может вспомнить слово.
- Цемент? Целина? - подкалываю я.
- Цэ...цэ...цэ...
- А цэ шо?
- Гепатит... - угрюмо отвечает, сдавшись, злой сам на себя.
И сидим допоздна за подобными разговорами с чаем и желтым светом лампы. Брат все травит, а я достаю его: "Напиши про это рассказ, напиши рассказ..." а он неизменно: "Тебе надо - ты и пиши..." Выходим перед сном на улицу, а там уже холодина. Осмотрев владения - возвращаемся и ложимся спать, не запирая дверей.
***
А утро выдалось и вправду доброе - солнечное и радостное. Сажусь на край своего ложа, охватываю взглядом следы вчерашнего пиршества и погребенные где-то под ними исписанные листы, останавливаясь, конечно, больше на тех, что не переводы...
Встаю, быстро надеваю холодную одежду, выхожу на улицу умыться. Свежо и хорошо.
Немного посидев на скамейке, иду будить брата:
- С Днем знаний, упырь!
Тот со скрипом недовольно потягивается, долго пытается встать, и вот, наконец, мы завтракаем. Тем временем на улице уже душно - собирается дождь, что огорчает...
Когда около двенадцати мы все-таки выходим из дома и топаем мимо озера - погода внезапно налаживается, и брат начинает гундеть и ворчать, зачем, мол, надел куртку и джинсы - жарко ему теперь. Я потихоньку вскипаю. По его инициативе мы, естественно, заходим в магазин, и он покупает себе бутылку ледяного лимонада, однако и она ему не помогает. "Говно, жопа..." - все ворчит он, а я пытаюсь удерживать равновесие...
Через сорок минут мы уже подгребаем к карьеру. В канаве у обочины среди прочего мусора валяется зеркало, которое братец, сам не зная зачем, разбивает булыжником - осколки сверкают теперь среди жухлой травы, негодного и забытого. И лицо его вновь озарено радостно-напуганной улыбкой, словно вернувшейся издалека.
Дорогу преграждает шлагбаум. Рядом - куча знаков, сторожка с "тарелкой". Поразмыслив, решаем пройти иначе, дабы избежать встречи с Карьерным Королем, с "Карьеристом" - трудно доверять тем, кто служит в любого рода охране, а ее, где бы ты ни был - хоть пруд пруди...
Недалеко бежит река, мы сворачиваем в густые заросли к заболоченным остаткам другого пути, пролегающего с ней бок о бок. Когда домик скрывается из виду, спокойно покидаем укрытие и шагаем дальше. Слева наверху шумит лес, вокруг на рыжей земле разбросано множество внушительных цветущих луж. Достигнув тупика - забираемся по насыпи и, ведомые узкой едва различимой тропой, продолжаем скитания по крутому склону. Под ногами иссушенными монетами звенит тонкий плоский щебень, покрытый красивейшим мхом. Останавливаюсь и разглядываю его. Вот на такой ковер я согласен.
- Напиши книгу и назови ее "Мхи Сибири" - подкалывает брат.
- Или "О мхах".
- Будешь мошистом...
- Мохологом...
- Моховиком...
Склон заселен соснами, рябиной и шиповником. Кругом множество хвороста. Напрашивается костерок. Но мы идем дальше.
- Я бы хотел быть деревом, - задумчиво говорит брат, - стоишь себе, ничего не делаешь, никому не мешаешь, фотосинтезируешь... офигенно!
- Ага, а потом приходит чей-нибудь сосед и срубает тебя на хер.
- Тогда - камнем. Вообще круто.
- Я - камень в лесу. Сегодня ничего не произошло.
- А прикинь, если мы их кидаем, а им больно. Мы по ним идем, а они такие: "ай... ой... ай..." Или собакой...
- Ага, и сидеть дохнуть на цепи.
- Домашней собакой, а не сторожевой. С нормальными хозяевами.
- У собаки - хозяин, у волка - бог.
- "Волк внутри меня рвется на свободу, / человек внутри волка стремится вернуться в клетку!"
Потом находим корягу, похожую на бычий череп (ну хоть не на бычий цепень). "Она классно пахнет!" - сообщает брат. Внизу все бежит река - мы слышим ее. Склон становится еще круче, тропа упирается в густые заросли и исчезает. Вот тут-то брат и понимает, что его облачение самое правильное и подходящее - уж точно лучше, чем шорты и голые руки. Пробираемся сквозь черемуху и непролазные кусты, стараясь не выколоть себе глаза и не улететь вниз. Медленно, но верно.
- Расскажи об этом кабинетным подагрикам! - говорю я.
Минуя змеиные норы, долго и трудно движемся вдоль и вниз по склону, иногда отдыхая. На камнях растут совершенно прекрасные суккуленты, трава колючая, совсем другая. "Подохнем тут, и никто нас никогда не найдет!" - весело замечает брат. А у меня и впрямь такое чувство, что мы едва ли не первые, кто пытается прорваться сквозь эту нетронутую зеленую полосу препятствий, сквозь линии обороны природы на подступах к вершине.
Во время остановок чудесно лежать и глядеть на волны тайги впереди. Все вокруг уверенно говорит о том, как ему все равно на любые наши жалкие ворошения. "Я не испытывал ненависти к обществу, поскольку не имел к нему отношения". Как можно все это променять на уверенную поддержку отнюдь не дружелюбно настроенной бесконтрольной данности, которая, тем не менее, если каждого спросить лично и наедине - никому не по нраву (кроме всем известного ряда лиц, так м'ы и не сможем выйти с ними на связь...). Змея кусает свой хвост, причем - выдуманный, но, как известно - фантомная боль сильнее...
Наконец выходим к тропе, бегущей в ложбине, и она выводит нас к реке. На берегу - ржавая насосная станция, чуть дальше - замученный трансформатор, ее питающий.
Полазав вокруг - начинаем восхождение на последний холм. Из него лезвиями торчат скалы. Сгущаются тучи - небо хмурится, поднимается сильный ветер с накрапывающим дождем, а я все молю, чтобы он дал еще немного времени. Делаю пятнадцать-двадцать шагов, и сердце норовит выпрыгнуть из груди, а брату хоть бы что - скачет себе огромными шагами вверх и в ус не дует.
Забравшись на вершину - осматриваем округу. Все никак не могу отдышаться. Тайга внизу колышется под натиском ветра, который в итоге нас и прогоняет.
Дождь расходится окончательно. Мы направляемся дачами домой. Иногда я наблюдаю за тем, как с полей панамы скатываются капли. Домики, намокая, становятся еще красивее. Брат ест все, что выглядывает из-за оград.
Вернувшись - стаскиваем сырую одежду, я затапливаю печь, машинально посчитав при этом количество оставшихся спичек. Брат в одних трусах валяется на диване - ему все лень - хмурится, ведь даже телевизора нет.
- Давай откроем дом?
- Зачем? За телевизором? - подзуживаю его.
- Да чё ты!.. - обижается и ненадолго замолкает.
- Давай откроем.
- У меня ключей нет.
- Не может быть.
- Отстегнул, чтобы соблазна не было.
Брат снова морщится.
- Я тут "Чемодан" прочитал.
В полном недоумении я удивленно приподнял брови:
- НЕУЖЕЛИ?! Ого! Да я восхищен! Спасибо тебе, Отец Небесный!..
- Смотри не обосрись. - злобно отвечает он.
- Понравилось?
- Да, серьезно.
- Говна не посоветую! Расскажи, что именно.
Он думает-думает, а потом с радостной хитрецой выдает:
- Рассказывай! Рассказывай! Чего же тут рассказывать?! Хули ты мне, сука, плешь разъедаешь?! Могу ведь и тебя пощекотить!
- Интеллектуальненько! - рассмеялся я.
- И первый мне понравился - про носки. - брат вернулся к суровой насупленности.
- Да там все хороши.
- Ага.
Я разложил в парилке сушиться вещи. Дождь за окном все молотил. Брат дальше лежал, так и не одевшись, а потом и вовсе уснул. Я же - вышел на веранду, открыл настежь дверь, впустив растворенную в воздухе благость. И сел за стол.
Вечером брату надо было уезжать. Он собрался и, меся грязь, мы двинули на станцию. Мне - в резиновых сапогах - все равно (а вообще - ничего видок: патлы, дедова брезентуха и эти самые сапоги в завершении шорт), а вот стремящийся на паровоз науки студент скачет матерящимся козлом.
