Дима вскоре возвращается в сопровождении двух мужиков и девушки - у нее практически нет зубов, из волос выглядывают гниды. Она что-то лепечет себе под нос, разглядывая то нас, то какую-то аудиокассету. Мужики сильно пьяные. Одному за пятьдесят - седой и с усами. Второй - ровесник Димы. Они останавливаются рядом с "волгой".

- Саня, Саня, пойдем... пойдем, Саня... не будем мешать... - интеллигентно тянет молодой своего друга за рукав, стараясь не уронить непочатую бутылку.

- Да подожди... дай поговорить спокойно... - и мне. - Я - дядя Саня... белорус, только не говори никому, а то вдруг меня там ищут...

- Андрей.

- Андрей, ты случайно не из баптистов?

- Нет. - удивился я.

- Понял. - кивает дядя Саня. - Андрей, а как ты относишься к теории ускорения квантового поля?..

- Саня, пойдем... пойдем, Саня...

- ... не кажется ли тебе, что к ней близка аксиома импульса сплошной среды?.. Как ты относишься?..

- Крайне положительно! - уверенно отрезал я. Дима улыбнулся.

- Во-о! - одобрительно закивал дядя Саня и зааплодировал, хоть и ладони наотрез отказывались попадать друг в друга.

- Ты пойми, - начал говорить мне молодой, - пойми, Саня - он во-от такой мужик!.. - по его лицу было ясно, что он тщательно пытается вспомнить хоть какие-нибудь слова, кроме матерных. - ...во-от такой!.. Он варит... варит... как бог! Я отвечаю!.. Че угодно сварит... как... ювелир!.. Металл - не металл - все сварит... не так, чтобы не пойми как... тоси-боси... тыры-пыры... а - во!

- У меня дед сварщиком был. - говорю

- Тогда ты понимаешь, о чем я говорю!.. - обрадовался мой новый друг и хлопнул меня по плечу.

- А-ню-та! А-ню-та! - вылупился в сторону девушки дядя Саня.

- Гы-ги-гы!.. - застенчиво улыбаясь, ответила Анюта.

- Слушай, а у тебя рюмок нет случайно? - поинтересовался у Димы молодой.

- Неа. - невозмутимо ответил Дима, покуривая.

- Жалко... - с болью подытожил собеседник. - Саня, Саня, пойдем...

- Да погоди ты...

- Саня, пойдем преклоним колени перед падшими... Саня, пойдем... пойдем преклоним, Саня...

- Я не могу, я недостоин... - решительно отказываясь, замахал головой дядя Саня.

- А я пойду. - так же решительно отрезал молодой и полез через изгородь к монументу Памяти Героев ВОВ; а когда достиг цели - действительно преклонил колени, громко хлопнув лбом о треснувший фундамент. Дима лишь пожал плечами и сказал:

- Я пока развернусь. - и, сев за руль, с третьего раза завел двигатель.

- А-ню-та! А-ню-та! - не терял времени дядя Саня.

- Гы-ги-гы!.. - кокетливо отвечала Анюта. Скорее всего, ее либо родили такой и, сводив к попу, оставили как есть, либо в детстве изнасиловали и мешком огрели, открыв дорогу благодати.

- Этим домам - по двести лет!.. - дальше махал руками дядя Саня. - По двести - ты представляешь?!..

- Красивые...

- Конечно красивые! Ты видел мой дом на въезде?!..

- Конечно! Замечательный, со знанием дела построенный...

Дядя Саня зардел:

- Ага-а-а...

Тем временем молодой очухался, вновь преодолел изгородь и уже почти умолял:

- Саня, пойдем... пойдем, Саня...

Дима развернулся, нужно было ехать.

- Ладно, до свидания, нам пора... - сказал я.

- Саня, ебена мать, пойдем, Са-аня-я... Давай, братан!..

- А-ню-та! А-ню-та!

- Гы-ги-гы!..

Я завалился в машину и мы поехали, покидая это странное место. Вскоре распогодилось, меня разморило, глаза закрылись...

В три часа мы уже сидели в какой-то канской столовой, занимающей первый этаж гостиницы. Дима вновь кормил меня.

По телевизору, висящему в углу комнаты, шла какая-то дешевая отечественная мелодрама, как всегда что-то про разведенную женщину с ребенком, уехавшую в деревню и нашедшую там счастье, или про богатого вдовца, уехавшего в деревню и увезшего оттуда счастье... Буфетчица внимательно следила за развитием событий, иногда с участием вздыхая.

Расстались мы так же стремительно, как и встретились несколько дней назад.

К вечеру я уже был в Красноярске. Забитая маршрутка везла меня с окраин домой. Время резко ускоряется. За окном мелькают памятники советскому барокко, трамвайные пути - отдельный правобережный мир. Потом - река, утонувший в тяжелом вечернем воздухе центр. Легкие наполняются горячей серо-коричневой массой, кругом снуют люди и автомобили. Вокруг все те же пьяные лица с пивом, кепками на затылке и голым торсом. Ревущие рядом дети. Орущие мамаши. Растаявшее мороженное. Коляски.

Ты быстро вспоминаешь темп и обычаи. Здесь никогда ничего не меняется, механизм отлажен точно; все это может лишь РАСПРОСТРОНЯТЬ изменения... Но ты все равно надеешься, что вопреки всему мир непременно стал другим. И будто бы даже замечаешь это. Ты ждешь каких-то новостей, хоть и понимаешь, что их нет и быть не может.

Завтра все это исчезнет. Так же быстро, как и все прочее, забудется это чувство - будто бы и не испытывал никогда - словно никуда не ездил, словно ничего не было - и очень хочется, чтобы оно тянулось как можно дольше, хоть и понимаешь, что суть его пуста...

Уже почти стемнело. Родной двор в кисельной духоте. Все те же старушки на скамейках.

Родной подъезд, запах канализации. Тесный обшарпанный лифт, выстукивающий все тот же ритм. Древний окурок в углу...

Обитая вагонкой дверь квартиры и ключ, стучащий в замке неповторимой мелодией.

А вот и я.

Сначала?

Часть III: Осень

Слышно, как со скрипом хлопает калитка, и следом шаркают шаги. Это на последней приехал брат. Вытираю руки и выхожу на встречу. Мы здороваемся. Чудесный вечер с вкусным воздухом, мошки нет, прохладно. Брат привез продукты: беру пакеты и заношу внутрь. С тех пор, как я вернулся - немного поработал, уволился и уехал вновь, только вот теперь сюда - и сижу почти безвылазно, разве что лишь иногда выбираюсь в город хлебнуть ночного воздуха, пройтись среди огней на улице Войны, не торопясь, вздрагивая от высокого, почти реактивного гула внезапных мотоциклов, раскатов грохота салонов автомобилей, веселея от смеха нарядных людей и так - до самого Острова и дальше - бродить по заливам; или, взобравшись на Сопку пустым узким серпантином, сидеть на отбойнике - слушать ночь, лес, хруст и вздохи ржавого лыжного трамплина и всматриваться в мигающие из темноты глаза города; а потом подняться в гору до конца мимо всех этих радиовышек и спуститься с обратной стороны по грязной крутой проселке к дачам, спотыкаясь впотьмах луны, пугая сонных собак за оградами и, возможно - раздражая их спящих хозяев; шагать-шагать по темноте, и вот снова асфальт, дорогие типовые дворцы взамен тех - с потрепанной душой и добрым сердцем, внутри которых отдыхают их славные хозяева, ну или, во всяком случае, те, кто в состоянии самостоятельно сменить колесо своего автомобиля; и вновь горят огни, редкие шатающиеся тени скользят вдоль увитых плющом заборов детского дома; выйти на Вильского - к озерам, потом вверх до Елены Стасовой и все идти, идти, идти, понимая, что все делаешь верно, и что с каждым мгновением приближающегося солнца рассеивается хоть и не печаль, но ложное очарование; и где-нибудь в районе Плодово-Ягодной поймать сонную попутку и на рассвете быть дома, хлебать на скамейке чай под окном, наблюдая за дышащим огородом, за утром - что в птицах - улавливая малейшие запахи и вроде как почти понимая величие жизни.

Достаю картошку, чищу ее под байки брата. Сковородка греется на "мечте", и вот уже шипит ужин. На столе, что упирается в широкое окно, здесь - на веранде, лежат мои записи, книги - в том числе перевожу, как не смешно, не зная толком языка, обложившись по-всякому доставшимися справочниками, стихи отбросов литературы, и так далее... Разгребаю все это дело, накрываю на стол. За окном уже стемнело, внутрь тянет прохладой, но спать здесь - на топчане, укутавшись в спальник - так спокойно... А я не ел толком уже несколько дней и сейчас пытаюсь сдерживаться, так сказать - по ряду причин...