Периодически встречаются ржавые бочки, останки лодок, перевернутые остовы брошенных автомобилей разного возраста и степени поглощения природой. Одни - иссушены, покрыты паутиной трещин, и будто бы даже раскалены; другие кажутся влажными, только-только поднятыми со дна: на них висят засохшие ил и водоросли, должно быть - паводки тому виной, или же это лишь средства передвижения, принадлежавшие когда-то жителям Атлантиды, нашедшие здесь последнее свое пристанище, как и их владельцы - гости здешних мест, когда-то давно они явились, "рассказать им о том, как им можно спастись", они были добры, искренни и открыты, и были убиты, или жителей пучин заманил на свои очередные солонцы представитель иссякшего рода древних охотников. Кто знает?..

Высокая трава шумит, припадая под ветром, пугает сонных разморенных послеполуденным солнцем птиц, взмывающих небольшими компашками по направлению туда, где, как они думают, быть может, не станет тревог. На горизонте все более различимой становится деревня Климино.

Добираюсь. На въезде возвышается разбитая заросшая стена, как выяснилось позднее - остаток от так и не достроенной школы, разобранной впоследствии на кирпичи. И, конечно же, снова множество брошенных машин. Селение небольшое, какое-то угрюмое, увядающее. Много пьяных, уже вовсе не так уютно. Хожу, стараюсь любоваться пятистенками и при этом не огрестись. Здесь даже есть музей, внутри очень приятная женщина-смотритель; говорит, что мне повезло застать их двери открытыми; узнав, откуда я, сразу суетится, старается угодить, обо всем рассказать; очень много экспонатов: прялки, горшки, кочерги, наконечники стрел... все собрано с душой и только за счет энтузиазма; просит, чтобы я обязательно оставил отзыв, что ж - мне не жалко.

Захожу в библиотеку, вижу тонны мерзких производственных романов, но имеются, кроме всего прочего, и очень хорошие вещи.

Здесь, видимо, какой-то особый микроклимат - очень много мошки, просто жуть. Рядом с одним из домов на меня внезапно кидается огромная злющая псина. Я резко прыгаю в сторону на столько, на сколько могу, уже готовый к необратимому, но тут собаку резко отбрасывает назад незамеченная мною цепь. Стою ошарашенный, а там, оказывается, их три или четыре, хренова стая огромных монстров, и все орут наперебой, клацают зубами, брызжа слюной и задирая друг друга. На заборе сушатся длинные сети. Рядом стоит сложенная из всего подряд небольшая изба, из-за нее выходит сначала мощный небритый лысеющий мужик, следом за ним - толстая бабуся в грязном сарафане и, видимо, ее муж - маленький, сутулый и тихий. "Ну все, - думаю, - сейчас начнется".

- Тихо, твари! А ну фу! Закрой пасть! - орет мужик. - Ну что, как тебе музей? Не как в Кодинке, но чем богаты...

А я все на измене: "надо валить, надо валить..."

- Тебе ночевать-то есть где, братан?.. щас постелем, там стол накрыт - пошли, у мамки моей вон - аменины!.. пошли, пошли!..

- С днем рождения... - теряюсь я.

- Ой, спасибо! Ой, спасибо, кишошный мой!.. - заголосила бабуля, обняв меня. - Ты уж прости, мы тут немного выпимши, ну а что - имею право!

- Да че ты... - тихо и робко проговорил дед.

- А ну молчи! Пошли, малёный мой, пошли, пошли... Ты чего такой тощий-то? Весь в высоту ушел что ли? Пошли, пошли... - и не отпускает меня, тянет за рукав рубахи, а я и впрямь проголодался - ноги сами идут.

За домом накрыт стол, сидят раскрасневшиеся гости, вокруг летают мухи. Рядом бегает совсем маленькая чумазая босоногая девочка: в руке она держит кусок брусничного пирога, и поэтому все ее лицо в красных ягодах. Мужик закуривает и берет ее на руки.

- Во, доченька моя маленькая!

- Как зовут? - улыбаюсь я.

- Ульяна... - с гордостью и удовольствием отвечает он, рдея.

Мне нашли табуретку и усадили рядом с именинницей. Кое-как я отбился от водки и множества домашних "вин", крепость которых могла оказаться для моей милости неподъемной.

Бабуся все накладывала мне кушанья. Вдарил я особым образом по пирогам и картошке, запивая все это дело морсом. Застолью, вроде бы, не мешал. Все веселились. Сам не зная зачем, я тихонько спросил виновницу торжества, давно ли они здесь живут.

- Не-е-е, я во Дворце родилась, деревня така была, ох - хорошо жили! Пахали с утра до ночи, но хорошо было, по-божески... А кого у нас там только не жило: из эвенков были, из хохлов были, - она загибала пальцы, - белорусы, кежмари, немцы...

- Немцы?

- Ага, тятяшный мой, из ихних, из немцев... из ссыльных, это самое, в войну пригнали их.

- А как местные отнеслись?

- А чего, они особые что ль какие? У нас в основном бабы тогда одни были, мужики все на войну ушли-то; дети еще были, из моей ровни или чуть старше-младше... А немцы, это самое - ничего, работящи оказались, а нам мужицка сила нужна была... Даже потом чего понимат стали, но и по своему чего-то все балакали, балакали - лаяли будто! - и смеется. - Мы им поначалу подмогли, а потом они уж и сами, и нам подмогали... хорошие люди были... Ва-а-й, хорошо жилося...

- А сюда почему уехали?

- Так затопили деревню-то! Всех повыгоняли, пожгли, скотину говорят - бейте! И затопили всё! О-о-й! Как я ревела-то! Медведём ревела - никуда не хотела ехать! Ох, ненавижу! Ох, ненавижу! - и тут ее будто прорвало - стала рыдать и все кричала: "Ненавижу! Ненавижу!"

- Ой, бля-ядь... - начал было дед.

- А ну не матерись! - разом переменилась бабуся и как даст ему по спине! - ишь!

- Ты чего, змея, делаешь-то?! - заверещала, смеясь, другая - ее сестра.

- А чего он? Нечего ям'у!

- А ты все в жопу холод нагоняшь! - захохотал еще какой-то дед, и вновь поднялся гвалт, вернулось веселье: зазвенели стаканы, застучали вилки. А я уж было думал, что все - приехали, точнее - я привез...

Когда я засобирался уходить, мужик еще раз расспросил, надо ли переночевать, а потом выбежал из дома с двумя пакетами. В одном оказалась мороженая брусника, в другом - рыба. Бабушка меня заобнимала, я распрощался и потопал обратно, на этот раз - по дороге.

Недалеко от выезда старательно проигнорировал двух синющих старожилов с их нисколько не более трезвой спутницей; они что-то орали про свой мотоцикл, бензин у них кончился что ли?..

Я все шагал со своей поклажей. Воду благополучно забыл в гостях, ну и ладно. Вечерело, жара медленно спадала. Китайские кеды за весь день будто изнасиловали мои ноги. Где-то на половине пути я спиной услышал знакомый грохот. Вскоре "волгу" понесло юзом и она остановилась подле меня.

- Эй, ну че, как именины?

- Да ничего, пироги вкусные. Угостили вот. - я поднял вверх пакеты.

- Садись давай. - Дима какой-то хмуроватый. Хохочущая скрытая злоба.

Я неуверенно влез, мы дернулись дальше. Дима был выпивший и грязный. Ямы на дороге больше не разбегались прочь из-под капота, а нас бросало почти не переставая. Покосы в обратном порядке проносились за окном. Пакеты капали на пол. Слева мелькнули цистерна и контейнер топливозаправочной станции.

Жил Дима в старой части деревни. Он резко рванул к воротам и затормозил едва не об забор.

- Дай сюда. - он вырвал у меня из рук рыбу. - Если хочешь, чтобы печень сгнила к херам - валяй... нет?! Кошакам отдам...

Мы вышли наружу.

- Приходи, если что. - сказал Дима, пожал мне руку и, покачиваясь, исчез за калиткой, а я поплелся к своему постоялому двору.

Перепугался, не отыскав с первого раза свой рюкзак - тем лучше. Разместился снова на новом месте - в других апартаментах. Окунулся в холодный Чадобец, после чего заказал к себе в номер чай с брусникой, да так и сидел, отмачивая замученные ноги.

Под вечер путник молодой

Приходит, песню напевая;