– Ну, как вам сегодняшняя передача? – Майкл каждую неделю задавал этот вопрос.

А Бимиш каждую неделю давал ему один и тот же ответ:

– А что, хорошо, я думаю, людям понравилось.

– Боюсь, что-то у меня сегодня не заладилось, – сказал Майкл. – Я был далеко не на уровне.

– Да нет, думаю, людям понравилось, – повторил Бимиш, выступая от имени предполагаемых трехсот восьмидесяти двух тысяч радиослушателей. Он вроде как считал себя их уполномоченным.

– Вы были просто великолепны, – сказала Аманда Майклу несколько минут спустя, когда они прошли мимо охранника в пустой вестибюль. – Вы очень доверительно разговариваете со слушателями.

– Спасибо, – улыбнулся Майкл. – Но сегодня был не мой день.

– Я бы хотела использовать часть вашей передачи в своем фильме. Вы позволите?

– Конечно.

– Мы могли бы попытаться сделать запись в живом эфире, чтобы уловить ваш непосредственный стиль общения. – Она помолчала, потом добавила: – А вы никогда не задумывались о создании собственного телевизионного шоу? Что-нибудь вроде «В кресле психиатра» Энтони Клера?

– Я не уверен, что теле- или радиопсихиатрия приносит людям пользу, – ответил он. – Откровенно говоря, у меня на этот счет сильные сомнения. Десять минут – это ведь очень мало. Даже получаса и то недостаточно. Иной раз мне начинает казаться, что я приношу таким образом больше вреда, чем пользы. Трудно обсуждать проблему, не видя лица пациента, его мимики и языка тела. Поначалу я думал, что подобная передача заставит людей с большим доверием относиться к психиатрии. А теперь вот боюсь, что ошибался.

Они подошли к двери. Майклу нравился аромат ее духов – изысканный, чуть терпкий. Еще несколько секунд – и Аманда уйдет, а он отправится домой, проведет еще один вечер в одиночестве, сунет в микроволновку какой-нибудь полуфабрикат, пощелкает пультом телевизора, или попытается погрузиться в чтение, или сядет писать очередную статью, или…

…А ведь надо еще составить отчет, который затребовал у него помощник коронера.

Майклу отчаянно хотелось задержать Аманду. Но он уже столько лет не флиртовал с женщинами, что давно растерял даже те скромные навыки, которые у него когда-то имелись. А вдруг она замужем?

Он украдкой кинул взгляд на ее руки, но обручального кольца не увидел. У нее были удивительно маленькие и худые руки, лак на ногтях облупился, словно она была из работяг, которые не слишком заботятся о своем внешнем виде. И это еще больше расположило его к Аманде. Майкл не любил безупречность. Слишком многие из его пациентов были перфекционистами. Он предпочитал людей с простыми человеческими слабостями.

– Может, зайдем куда-нибудь выпить? – предложил он, удивляясь тому, как непринужденно звучит собственный голос. – У вас есть время?

Их взгляды встретились. У нее были красивые глаза, ярко-синего цвета, необыкновенно живые. Аманда улыбнулась, посмотрела на часы, потом отвернулась и уклончиво произнесла:

– Спасибо, но у меня как раз на восемь часов назначена встреча. Извините.

– Нет проблем, – сказал Майкл, скрывая разочарование за веселой улыбкой и спрашивая себя, с каким же это счастливцем у нее свидание.

По пути домой он думал об Аманде, неспешно ведя свой «вольво» на юг, через мост Патни, а потом вверх по крутому склону улицы. Вспоминал ее улыбку за стеклом студии. Вспоминал взгляд, которым она одарила его на прощание. А ведь во взгляде этом определенно присутствовала симпатия.

Да, Аманда отвергла его предложение выпить, однако…

Показалось ему или в самом деле в ее отказе сквозила некоторая досада?

Ничего, будут и другие возможности. Они еще встретятся. Или… Черт побери, он может позвонить ей прямо завтра и попытать счастья. Почему бы и нет?

«А вот интересно, доктор Майкл Теннент, чем ты можешь привлечь эту девушку? Ты на десять лет старше ее. Она молодая, эффектная, успешно делает карьеру – да весь мир у ее ног. А ты для нее всего лишь старпер на „вольво“.

Да и профессионал ты тоже не ахти какой. И доказательство тому – в сегодняшней утренней газете. Тебе остается только надеяться, что эта газета не попадется на глаза Аманде Кэпстик.

И тем не менее я ей понравился. Точно. По-настоящему понравился. Ну да, у нее была назначена на сегодня встреча, так что с того?»

Майкл решил, что позвонит Аманде завтра утром.

Откажет так откажет – ничего страшного.

9 июля 1997 года, среда

Никто и нигде не готовит нас к смерти. А между тем это следует включить в школьную программу. Однако учителя учат нас, что в прямоугольном треугольнике квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Я ношу эту ерунду в голове вот уже двадцать пять лет, но так ни разу и не воспользовался своим знанием. Нас учат, как спросить по-французски дорогу к ратуше. Но за тридцать семь лет, что я живу на свете, мне это ни разу не понадобилось.

Однако самому важному нас не учат: мы понятия не имеем, что будем чувствовать, когда умрет близкий человек. А ведь однажды это непременно произойдет с каждым из нас, как только что случилось со мной. И вот я остался один, и мне самому придется со всем справляться и думать, как жить дальше.

Похоже, существует целая последовательность эмоций, через которые нужно пройти. Потрясение. Отрицание. Гнев. Чувство вины. Подавленность.

Я испытал потрясение, зафиксировал его. Прошел через отказ принять случившееся. Поставил галочку и против этого чувства в списке. Теперь я переживаю гнев.

Я зол на многих людей. Но больше всего я зол на тебя, доктор Майкл Теннент.

Это ты убил мою мать.

«9 июля 1997 года, среда

Доктору Гордону Сэмпсону, коронеру Вестминстера, от доктора Майкла Теннента, доктора медицины, члена Научно-исследовательского совета по психиатрии.

ОТЧЕТ

Тема отчета: Глория Дафна Рут Ламарк, ныне покойная.

Глория Ламарк была моей пациенткой с марта 1990 года. До этого она систематически проходила лечение у моего коллеги, доктора Маркуса Ренни из Шин-Парк-Хоспитал, с 1969 года и вплоть до его ухода на пенсию в 1990 году. История болезни Глории Ламарк свидетельствует о том, что она постоянно наблюдалась у психиатров с 1959 года и принимала антидепрессанты (см. прилагаемый перечень).

Моя последняя встреча с пациенткой, состоявшаяся 7 июля, в понедельник, была абсолютно бесплодной. В последние месяцы я чувствовал, что она понемногу продвигается к осозннию своих трудностей и к принятию того факта, что по складу характера не отвечает требованиям, которые налагает на человека актерская профессия. И я пытался пробудить в ней интерес к другим занятиям, в особенности к благотворительности, поскольку в этой сфере миссис Ламарк могла бы быть полезной обществу и, таким образом, вести полноценное существование.

По моему мнению, покойная была женщиной крайне неуравновешенной, страдала от психического расстройства, что мешало ей вести обычную социально активную жизнь и фактически превратило ее в затворницу. Упомянутое психическое расстройство начало развиваться у больной еще в детстве или в юности, а крах ее артистической карьеры в середине 1960-х годов определенно стал своего рода спусковым крючком, спровоцировав дальнейшее ухудшение ее состояния».

Майкл, находившийся в своем домашнем кабинете, перемотал пленку диктофона, прослушал начало отчета, а потом продолжил:

«Глория Ламарк сыграла главные роли (некоторые уже в статусе кинозвезды) в нескольких фильмах в конце 1950-х – начале 1960-х годов, однако перестала быть востребованной актрисой, когда ей не исполнилось еще и тридцати. Крах своей карьеры она объясняла рядом факторов. Рождением сына Томаса. Распадом брака. Интригами соперниц, в особенности актрисы Коры Берстридж, которая, по навязчивому убеждению пациентки, будучи завистницей и карьеристкой, просто из кожи вон лезла, чтобы погубить ее, и намеренно отбирала у нее лучшие роли в фильмах.