– А как же я? – уныло вопросил Морхинин, уже настроенный писать о 1812 годе.

– Получишь направление в «Ленинку», там тебе про любого найдут.

И верно: все произошло просто и бесконфликтно. На другой день Морхинин сидел в знаменитом зале и переписывал в ученическую тетрадь сведения из журнальных статей и мемуаров, которые показались ему интересными.

А через три недели примерно им был написан историко-патриотический очерк с элементами художественных приемов в описании занесенных русскими снегами тысяч вражеских трупов. По снежным дорогам в нем мчались, стискивая в ярости зубы, всадники с голыми саблями, казачьими пиками и раскрученными арканами. Под свист метели гнали они обмороженных пленных оккупантов, и среди всего этого беспощадного смерча народного сопротивления превосходно зарекомендовал себя Дорохов. «Из единой любви к Отечеству» – так посоветовал назвать очерк Обабов, пользуясь стилем того романтического времени.

Однако в стране и в издательстве «Передовая молодежь» происходили капиталистические пертурбации. Сборник о героях 1812 года приостановили. Издательство – слава тебе Господи! – осталось издательством. Оно стало акционерным обществом, и сейчас, на первых порах, ему требовались финансовые успехи во что бы то ни стало. Руководство лихорадочно совещалось, какую книгу выпустить первой. Половина сотрудников разбежалась по каким-то коммерческим организациям, не имеющим отношения к книгоиздательству. Среди беглецов оказался и Владимир Цедилко, бросивший мечту о создании в Москве казачьего журнала.

Но это случилось спустя некоторое время. А до того, как с моста Москвы-реки российские танки открыли прицельный огонь из орудий по этажам белостенного здания парламента, Морхинин все раздумывал, куда бы отнести на предмет публикации свой новоиспеченный исторический очерк.

Зашел в редакцию газеты «Московская литература», где главным редактором был его знакомый Микола Лямченко. Тот встретил Морхинина дружески. Выпили бутылку очень посредственной «Тульской» водки и две бутылки кисловатого «Жигулевского» пива, сопровождая выпитое салом, порезанным на экономные кубики.

– Я тебя направлю с очерком в один альманах, – сказал Лямченко. – Там у меня приятель Виссарион Толобузов в главнюках сидит. Он хочет выпустить книжечку на тему 1812 года совместно с каким-то офицером. Так шо, думаю, твой «Дорохов» подойдет для этого предприятия тютелька в тютельку. А попробуй еще отнести и в знаменитый журнал «Наш попутчик». Говорят, очень привередливые там сотрудники. Вообще-то верно, да бис его знает: может, возьмут. Бывают всякие чудеса по воле Божьей.

К описываемым годам «толстые» литературные журналы отчетливо разделились на две враждебные системы: тут ощетинились патриотические (с почвенным ориентиром), а супротив антипатриотические (с прозападным, авангардным уклоном). Бывший оперный хорист, а ныне церковный певчий Валерьян Морхинин был простоват и не вполне понимал эти литературно-политические сложности. Думал так: напечатали вещь – значит, хороший писатель. Лямченко пытался разложить эти различия по идеологическим полкам. Но у Морхинина в голове такие градации пока плохо укладывались.

– В тумане бродишь, Валерьян, в тумане, – назидательно говорил ему, несмотря на разницу в возрасте, его литературный проводник. – Того и гляди, сманят тебя враги, и пропадешь ты, як последняя собака…

На это предупреждение молодого приятеля Морхинин только поморгал. Он положил в кейс «Дорохова» и, узнав местонахождение «Нашего попутчика», явился с наивной надеждой опубликоваться.

При входе в небольшой особняк стояли парни в сапогах, спущенных щегольской гармошкой. Один был в длинной белогвардейской шинели и фуражке с царской кокардой. Другой скрипел комиссарской кожаной курткой, а голову прикрывал краснозвездной «тельмановкой». Парни пропустили пришельца довольно беспечно. Тот, что в фуражке с кокардой, даже козырнул ему поощрительно, но сказал:

– Зря претесь, господин хороший. Мы вас не знаем. А раз мы вас «in face» опознать не имеем возможности, стало быть никакой вашей продукции в «Наш попутчик» пропущено не будет.

– Это точно, – подтвердил второй, в «тельмановке», – так же точно, дорогой товарищ, как невозможно превратиться из дряблого эстетствующего интеллигента в несгибаемого борца за оккупированную родину.

– Да у меня не о современном. У меня о войне 1812 года, – заискивающе пояснил Морхинин, переходя с баса на тенор.

– Попробуйте, – сказали парни небрежно. – Вам надо в отдел публицистики. Сидит там какой-то новенький. Миронов. Публицистика еще, может быть, возьмет. А о художественных жанрах и не мечтайте.

В конце крутой лестницы, устремленной к отделам прозы и поэзии, находился портрет журнального предводителя с подчеркнуто конфликтными выступами скул. Вообще лицо главного редактора и фамилия намекали на тюркское происхождение его предков. Морхинина это не удивило. Он давно заметил: самые рьяные борцы за народное счастье нечасто бывают того же этносостава, что и сам демос.

В маленькой комнатке отдела публицистики Морхинина встретил человек лет тридцати с зачесанными на косой пробор каштановыми волосами. Мягкие черты лица, как-то искренне сиявшие «близорукие» очки изобличали в нем специалиста, причастного к точным наукам. Потом и правда выяснилось, что редактор «Нашего попутчика» Вячеслав Миронов окончил факультет химии, став литератором по совершенно непонятной причине. Он и сам не мог толком объяснить этого странного обстоятельства. Поэтому и воспринял появление Морхинина попросту, без каких-либо подозрений.

– Очень кстати, – Миронов поднес рукопись Морхинина к близоруким очкам и минут пять безмолствовал, слегка шевеля губами перед смущенным бывшим хористом. – Мне нравится, – заявил он через пять минут. – Обещаю спустя неделю дать вам четкий и, надеюсь, положительный ответ.

Они пожали друг другу руки с симпатией, как добрые знакомые. Улыбаясь по поводу благоприятной встречи в принципиальном «Попутчике», Морхинин вышел из особнячка. Ряженые парни фыркнули ему вслед и даже слегка заржали.

– Жеребчики… Не сглазили бы… – пробормотал Морхинин и снова невольно улыбнулся. Он почему-то предчувствовал стечение несомненно роковых обстоятельств, которые судьба подготавливала ему сейчас в виде сюрприза, чтобы потом с железным упорством осуществлять нескончаемую полосу отказов в течение многих лет.

Валерьян позвонил Миронову ровно через неделю.

– Я выдержал бой с редакцией. Они кричали: «Кто он? От кого он? Мы его не знаем. Почему мы должны его печатать в нашем единственном оплоте патриотов России?» Я отвечал вопросами: «Юбилейную дату Бородинского сражения русский патриотический журнал обязан отметить на своих страницах? Вам нужен список его знакомств? Вы писатели, журналисты или сплетники?» Они были против, но срок их поджал. Главный сказал: «Я ставлю очерк этого Морхинина. Но ты у меня работать не будешь.» И вот – ваш очерк отправлен в типографию, а я уже устроился в другое место. Желаю творческих удач, – и Миронов повесил трубку, которая мягко мурлыкнула на прощание.

Когда очерк Морхинина появился в «Нашем попутчике», это настолько подействовало на некоторых знакомых в Гнездниковском переулке и в ЦДЛ, что он стал ловить на себе пристальные – завистливые или враждебные – взгляды. При этом никто не высказывал ему ничего с точки зрения политической ориентации. Даже Лямченко при очередной встрече произнес несколько растерянно:

– Во прорвался… Кто бы мог подумать, шо ты самого «попутного главнюка» проскочишь… Он чужих не пускает нипочем, будь ты хоть Лев Толстой. Даже мои деревенские рассказы завернул. Меня, хлопца от земли, работника цэдээловского аппарата, своего в доску…

Правда, дальнейшие попытки Морхинина, являвшегося в «Попутчик» то с повестью, то с историческим рассказом, отвергались начисто.

Однажды почти состоялась его победа. Морхинин написал повесть о простодушной девушке из провинциального городка, обладательнице великолепного голоса, попавшей в Москву, окончившей здесь музучилище и ставшей певицей. Пройдя испытания в должности артистки хора со всеми коллективными мытарствами и даже телесными компромиссами, статная жертва театральных сластолюбцев почти осуществила свою мечту и добилась положения солистки оперы. Однако в конце концов поверженная титулованными конкурентками, изнуренная провокациями, интригами и оскорблениями, она была снова отброшена в безымянное творчество хора и едва не покончила со своей горестно застопорившейся судьбой.