-Я доверяю сакилчам - за исключением Того-Кого-Нельзя-Называть, не к ночи будь помянут - и они меня никогда не подводили… Если Ажан привёз сюда Аннет Лоу, толком не зная о ней ничего, значит, поверил своей интуиции, она очень сильна у западных сакилчей…
-Ну да, сплошной фестиваль доверия, - пофыркивает клёцконосый, словно морж, и окутывается клубами сигаретного дыма. - Жаль, что гремучая змея, гроза песчаных каньонов, симпатяшка Рейнборн не проникается доктринами дяди Ганди, хоть ты тресни. Он когда узнал, что ла Пьерр спокойно зачислил в штат эту потеряшку с обочин городских, ядом дырку в столешнице насквозь прожёг. А уж после того, как при обыске у Аннет нашли ту замечательную чашечку, из которой кое-кто, не будем показывать пальцами, пил горячее молоко с мёдом и цианидом, и не умер только потому, что его вообще довольно-таки сложно убить, по определённым причинам…
-Вот-вот. Ничего ужасного не произошло. Именно поэтому никаких приказов о заключении госпожи Лоу в тюремный корпус не было. Не смотрите на меня так. Простая просьба разобраться в ситуации и добраться до истины: почему она это сделала…
-А Салурри меж тем косяки дверные гложет втихомолку, - продолжал подливать масла в огонь Баркли. - Хотя вначале, терзаемый чувством долга перед руководством Антинеля и какими-то личными соображениями, требовал гуманно усыпить свою подружку хлороформом и без лишнего пафоса сжечь в крематории… наверное, Ажан не любит горячее молоко с мёдом и цианидом… в отличие от некоторых.
-Нет, что вы хотите именно от меня, Алекс? Если бы не ваш наскок в геранях, эта Белоснежка и разговоры про вопиющую необходимость навести тут порядок, пока не разразилась экологическая катастрофа, вы даже не вспомнили об этой истории с моей… с Аннет Лоу.
-Откуда вам знать. Бы - загадочная штука. И ведь вспомнил же, да и бумажка с предсказанием про свидание нам неспроста выпала, - с детским упрямством заявил Алекс, скрещивая руки на груди. - У нас есть шикарная возможность самим написать чью-то историю, а не выслушивать её постфактум и вздыхать над сломанными судьбами! И побоку уборку, я не шкура. Мы должны спасти принцессу!
-Не давите на меня, ясно? - я тыкаю сигаретой в авантажный Барклин розовый галстук с обезьянкой в каске. - Это вы старая сводня и любой дырке затычка… прекратите ваш глупый смех, это просто неприлично, как вы воспринимаете директивы вышестоящего руководства, Лаврентия Палыча на вас нету. А на меня крылья крёстной феи просьба не напяливать, они плохо сочетаются с кобурой на поясе!
-Норд, но согласитесь, это же куда интереснее мигрени под секвестрование бюджета или продирания сквозь дебри научных, я не побоюсь этого слова, мыслей наших шизанутых химиков?.. У них там есть эта помесь Безумного Шляпника и Мэрилин Монро, как его, Бонита, он такой же набекрень, вот пусть сам их отчёты проверяет и переписывает нормальным человеческим языком, - умильно заворковал Баркли, глядя на меня, как голодный голубь на бабку с семечками. - Разве я, ваш преданный клёцконосый оруженосец, давал своему милорду плохие советы, а? Во мне говорит мудрость помоек и великий житейский опыт - Норд, то, что мы сделаем, это так… так неправильно! И очень наоборот.
-Ф-ф, брр, - я стряхиваю с себя цепкую лапку хирурга и встаю, швыряя окурок в банку из-под шпротов. - Сказки лживы и противоестественны, Алекс. Ничего хорошего из нашего вмешательства не выйдет. Забудьте.
Я ухожу, несколько раздражённо клацнув дверью и оставив Белоснежку лежать в гробу, а Баркли - вздыхать в свой галстук. Но ведь всё этом не закончится, это очевидно настолько же, насколько невероятно… Ох уж мне эти сказки и сказочники.
Комментарий к Лоскут № 14
*предупреждение для Аи-Плутишки: если вы это видите, то не обращайте внимания на наличие здесь и сейчас А. Лоу. У меня не везде нормально с хронологическими связями ~
========== Лоскут № 15 ==========
Loba
«Очень прекрасно на самом деле – затеряться в снегопаде. Сейчас пришло время линять из серо-бурого ноября – во всех смыслах. Яростно вычёсывать старый подшёрсток из снежной белизны пушистой шубки. И, прижав уши, уноситься прочь в вихрях свободы, радости жить и спелого, пряного ветра. Скакать в сугробах, словно щенок, восторженно взвизгивая. Ловить горячими, растрескавшимися губами снежинки – и другие губы, кожу, волосы… Чуть прихватывать зубами – моё! Не выпущу! Не сопротивляйся! – и тут же нежно лизать…
Пусть лес торчит в небо, как ему вздумается. Пусть кто-то где-то одурело рассматривает оборванные поводки, оставившие на ладонях полоски сорванной кожи – ему не понять, что это такое, зов первого снега. Зов дикой крови, жажда носиться, а не ходить, кричать, а не говорить, любить, а не притворяться. Скоро-скоро…
Кому-то мой норов – отрава, а прикосновение – кипяток. Но там, в снегу, мы – два игривых щенка, одуревшие от вседозволенности – будем счастливы… лишь тем, что живём».
Листочек в клеточку вначале висел, размокая под снегопадом, на ветке рябины у тюремного корпуса, а теперь лежит под стеклом на моём столе. Чернильные строчки расплылись, и я вожу по ним кончиками пальцев, и меня бьёт дрожь. Да, это отрава, волчья ягода – так и манит сорвать и с беззаботностью смертника раздавать на языке спелую мякоть, чтобы больше никогда не вернуться из омутов безумия.
Этот мальчишка-сакилч, юный нахал с повадками и грацией кота-беспризорника, держащего в страхе весь квартал, тоже попался – сорвал ягодку… Теперь, обдираясь о грани собственного безумия, он ночами рвёт зубами подушку, а днём молчаливо подчиняется приказам своего капо с усталым бесстрашием потерявшего смысл жизни человека.
-А теперь ответьте мне, глядя в глаза: на счастье дана людям любовь или на горе?.. Отвечайте же, Аннет, что вы молчите…
Она смотрит на меня из-за решётки, вцепившись в железные прутья тонкими пальчиками с яркими, неуместно праздничными серебристыми ногтями. Косые глаза влажно поблёскивают из-под ресниц, губы приоткрыты то ли в насмешливом оскале, то ли в непонятном желании.
-Чего вы боитесь? – шепчет это дикое существо, прижимаясь боком к решётке, чуть потираясь об неё всем телом, и от этого шёпота мороз дерёт по коже. – Какого ответа не хотели бы слышать никогда в жизни?.. Да или нет? Вы влюблены в собственную погибель, господин директор Антинеля. Вы будете улыбаться, идя на эшафот и становясь на колени перед плахой. Точно так же, как тем утром, когда вы пили горячее молоко с мёдом и вкусом миндаля… Я теперь буду носить ту вашу улыбку на орденской ленточке, прямиком над беспризорным сердцем. А может быть, в бархатном футляре, словно стилет или старинную опасную бритву. Потому что любовь дана людям – просто дана людям – а уж они сами распоряжаются ею, на горе или на счастье.
-Я осознаю, что меня осталось немного – тьма и ламповое стекло, и сквозняки из форточек, под которыми я постоянно курю, и обрывки статуса, ничего для меня не значащие. Именно поэтому…
Я тоже берусь за решётку, словно это меня заперли.
-Больше никакой другой причины. Мы похожи с вами, Аннет. Мы оба пришли из ниоткуда, и имена наши – ложь. Нас ничего бы не связало, но… после той ночи мы зависли вдвоём на одних качелях-лодочках, на верхней точке взмаха маятника. Вы в небесах, а я у мёрзлой земли. Я-то спрыгну, а вот вы продолжите вечно пребывать там, куда попадают только птицы, ангелы и тополиный пух… Если, конечно, в лодочку не вспрыгнет некто Ажан Салурри и не толкнёт их, чтобы закачались…
-О, Норд, - она просовывает руку через прутья, и я делаю шаг назад, вжавшись всей спиной в холодный серый кирпич стены, чтобы она не дотянулась. Лампа в старом жестяном абажуре с лёгким скрипом покачивается над нами, у ног плавает зыбкое пятно света. Кроме нас, в блоке никого.
