Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Лоскут № 1 ==========
До начала
…холодно. Тиски, в которых зажато слишком тяжёлое – гранит надгробий – тело. Опрокинутое небо отражается в открытых глазах. Капля лавы – смуглая рука, касающаяся пустой грудной клетки; вздрагивают ресницы, трескается фарфор. Первый вдох лишь усиливает стылый холод – глоток ледяного новокаина новой реальности. Пальцы клёнов сплетаются где-то высоко вверху, не дают провалиться в ночное небо, подёрнутое перламутровыми облаками. Ночь; темно, но эти глаза видят и во мраке. Ночь; у ограды стоит работающий на холостых оборотах бронированный Mitsubishi Lancer, лучи фар скальпелями рассекают плоть темноты. Неприятно. Холод, и только одна рубиновая капля тепла пульсирует, переливается, вытягивает из пустоты всё новые нити осознания. Сталью по своему запястью – алые ленты; больно? – ради него нисколько. Отражение дымчатой луны в чужих зрачках вздрагивает и оживает; раскалённая красная соль капает на тонкую линию запечатанного молчанием рта; ещё один вдох… Тиски постепенно разжимаются. Ветер обретает направление и аромат.
Приоткрытые губы безмолвно просят. Пускай ведёт голову – не страшно, в машине ждут, и пряный пунш в термосе воскресит его, как он воскрешает сейчас…
Ладонь гладит острые скулы, плечи, руки, сведённые в предсмертной судороге сцепленные пальцы. Драгоценность? Сокровище? Скорее, неумолимый клинок – а он рискнул протянуть руку и вытащить его из могилы, расплатившись собственной кровью. И теперь он сможет отомстить – за всё. Теперь, когда ему принадлежит… - и он улыбается, склоняясь над лежащим перед ним будущим директором Антинеля.
Re:тёрн
Порой туманная штора между мною и миром делается тоньше, и тогда возвращаются ощущения. Они приходят угловатыми рывками, неловкие и плохо склеенные, как киноплёнка времён братьев Люмьер. Сначала это шоколад – сладкий, даже приторный аромат, путающийся в моих волосах. И холод, такой сильный, что невозможно дышать. Бледные бабочки еле шевелят крыльями, лежа на моих ладонях… это блики бегущих прочь фонарей вдоль дороги. В обочину натыканы чёрные деревья; их ветви рвут мне рубашку, оставляя занозы и ссадины – как обещания, которые никогда не будут исполнены. Я закрываю глаза, чтобы спастись от их пальцев, и проваливаюсь обратно в…? Не имеет значения. Потом приходит красное, резко выдёргивающее из темноты, согревающее… Раскалённые шёлковые ленты, оплетающие горло изнутри. Лава, заполняющая трещины на расколотом ледяном мраморе. Жизнь, вновь дрожащая в зрачках и запястьях. Мир вокруг неподвижен. Луна подглядывает из-за облачной пелены; пустые окна призрачно мерцают несбывшимся будущим; сигаретный дым утекает с ветром. Рядом другие; говорят. Слова звучат, но смысл отсутствует. Пускай. Чуть шевельнувшись, я сажусь прямо; предметы перестают казаться декорациями и обретают реальность. Прохладное кожаное сиденье под моей, упирающейся в него, рукой. Положивший растрёпанную голову на руль усталый мужчина. Ещё один, опирающийся на открытую дверцу авто, в котором я сижу. Ночь, улица, фонарь, аптека… Картинка эта всё ещё слегка смазывается и плывёт по краю, но она – не сон. Совершенно точно не сон. Машинально провожу рукой по приоткрытым губам – на пальцах остаются влажные алые полоски. Лезвия и розы. Сталь и лепестки. И почему мне мерещатся эти рубиновые, истекающие своей приторной кровью, бархатистые розы?..
У меня что-то спрашивают. Моргаю, фокусируюсь, собираю своё внимание в одну точку; смысл этого вопроса всё-таки просачивается через крохотные трещинки в стекле тотального безволия, желания не осознавать, не существовать, не утруждать себя этой тяжестью – мыслями и чувствами. Аромат ветра, стылый и северный, напоминает ветви ив над свинцовой водой. Он смывает чересчур приторный запах шоколада с моих волос; я наслаждаюсь этим. Потом понимаю, что они ждут моего ответа. «Ничего». Почти беззвучно, чтобы не потревожить этот облитый ледяной глазурью лунного света, замерший мир. Мне не хочется его тревожить. Больше не хочется ничего. Меня ещё слишком мало, чтобы желать… И я снова закрываю глаза, прячась в туманные глубины сна без сновидений. Достаточно на сегодня. Я всё равно ещё вернусь сюда, чтобы разобраться, почему, чтобы распутать нити, но пока что… пока что просто оставьте меня в покое.
На время, если уж не вышло навсегда.
Вопросы без ответов
Ночь, и дождь, и дорогой отель – улей золотистых огней на поляне флуоресцентных цветов. Мертворожденные пальмы у входа. Отпечатки быстрых лапок декаданса на каждом погонном метре самодовольной роскоши.
Салон президентского люкса, в котором двое и молчание. В пепельнице стреляными гильзами дымятся нервные окурки, жестоко пахнет недопитым с обеда кофе. Один делает вид, что читает гламурный журнал для мужчин, с названием, которое не повторишь в приличном обществе даже спьяну. Другой делает вид, что разгадывает сканворд с призом в виде скороварки, собранной из старых американских тетрисов и электронных машинок трудолюбивыми братьями нашими меньшими, китайцами. На самом деле, оба нервно прислушиваются к тому, что происходит за бастионом двери в спальню. С улицы сквозь приоткрытую фрамугу сырыми прикосновениями долетает дыхание городского октября.
Что бы там ни было, за этой монолитной дверью, оно не подаёт никаких признаков жизни вот уже три с лишним часа – и потому горек кофе, и сигаретный дым плавает, отражаясь в карих глазах, и всё равно не получится заснуть, пока ты не услышишь.
Первым не выдерживает долговязый. Рассыпая на безбожно дорогой ковёр остывающие пепельные снежинки с сигареты, он вскакивает из кресла, отшвырнув пошлую глянцевость журнала, и шёпотом кричит, страдальчески кривя рот:
- Как ты можешь быть так спокоен, Дьен? И как ты можешь быть так жесток? Я спрашиваю себя: истинно ли ты мой брат по крови? Ты не видишь ничего, кроме мести и войны, почти как один из Детей Света, ты… Дьен…
Но было поздно – слово прозвучало, и молчание дало трещину.
- Я понимаю, Кэм, что ты всем сердцем предан милорду – и потому прощаю тебя, - негромко отозвался на это тот, кого звали Дьен, не отрывая карандаша от своего сканворда. – Я вижу все твои страхи и сомнения, Кэм. Но я также вижу течения судьбы – они принесли нас на эти берега подобно гальке и осколкам ракушек. Пойми, мы не в силах изменить предначертанное, и наш долг – следовать течениям. Надеюсь, ты осознаешь волю Са, увидишь её в красках заката, как я услышал в течении рек. Прошу тебя, Кэм, потерпи хотя бы до первых заморозков. Когда Луна посеребрит седину ноября, всё придёт в равновесие и будет так, как должно. Увы, не раньше.
- Skus soyo, прости, - Кэм обеими руками вцепился в воротник шёлковой блузы цвета вина. Едкий сигаретный дым путался в ресницах, на которых засохла соль всех предыдущих ночей.
- Но пойми и меня.
- Я понимаю, Кэм. Зайди – и предложи выпить с нами кофе. Этой ночью хочется разбавить застоявшуюся кровь чашечкой бразильского наркотика.
- Я не… - начал было Кэм. Осёкся и нервно вздрогнул, когда ночь бросила в стёкла горсть крупных дождинок. Смял в пепельнице ещё один беззащитно-белый трупик сигареты и потянул на себя ручку двери. Глыба чёрного морёного дерева подалась без единого звука, соединяя на краткий миг два полярных мира: мир двоих и молчания и мир абсолютного одиночества и тихо плачущих иероглифов.
Не трудитесь разгадать: сейчас поймёте.
Картина номер два, если смотреть из двери терракотово-карими глазами Кэма с дымными просоленными ресницами. Неестественно правильная спальня президентского люкса, по карнизы затопленная персиковым светом ламп и ароматами умирающих осенних цветов. Чернильный прямоугольник окна, в глубине которого разноцветными рыбками бьются и трепещут огни большого города.
Тот, у кого больше нет имени, стоит возле этой полыньи в чужую жизнь – неподвижная фигура в вечном трауре, тень забытого прошлого… Острое лезвие бритвы, тонкий клинок, выкованный в горниле страдания, орудие мести, с неумолимой яростью жадно ждущее войны, крови, жертв. По крайней мере, так это себе представляет Денёк, Дьен Садерьер, командор войны и капо коска Южных кланов сакилчей… Месть ради мести. За самую драгоценную жизнь, которую так и не удалось спасти. За его жизнь.
