-Почему что? - всё столь же стеклянно повторяю я за Алексом. Таким голосом вполне могли бы разговаривать пуговки на воротнике моей блузы - те, про которые все знают, из чего они сделаны. В холле пахнет влажным снегом и холодной водой; что-то где-то по-прежнему течёт. Как будто кровь из вены - тихо, но неостановимо. От этого звука холодеют кончики пальцев и немеет душа.
Баркли шумно вздыхает, словно большой уличный пёс, познавший всю тщету суеты, и молча берёт меня за руку, за запястье, повыше отворота чёрной кожаной перчатки (про которую тоже все знают, из чего она сделана, и главное - где… вот именно здесь). Тянет за собой.
-Пошлите чай пить. Вам его сейчас нужнее, чем к онкологам или про деньги. Себе не верите - так хоть мне поверьте…
-Не смейте больше трогать герани, Алекс, - говорю я, когда мы выходим из холла.
-Нормальные люди и растения от вас, Алекс, дохнут и скукоживаются… в счастливом отличие от меня.
Сказки. Эпидемия. Румянец.
Вы как хотите, а я не доверяю сказкам. Корнями это недоверие уходит в очень-очень далёкие времена, когда одного вздорного подростка с огненными волосами и нравом кормили с ложечки смесью дёгтя с мёдом, причём дёгтя было значительно больше. Мир ужасен – это знание записано металлом по моей коже. Но так уж получилось, что в мире есть вещи, предметы и существа, которые хочется взять в ладони, спрятать туда, за рёбра, за белую кожу и чёрный шёлк, уберечь… спасти… И закрывать руками, пока хватает сил. Их закрывать, не себя. И бесстрашно смотреть на летописца-судьбу…
Но сказки - это совсем другое дело. Они бессмысленно и беспощадно жертвуют всяческой логикой ради полной недостоверности, от которой у меня скулы сводит круче, чем от облепихового сока (нового тренда в среде адептов Соковыжималочки).
Всё началось на традиционных чайно-инфекционных посиделках на складе вторсырья и хлюпающей органики, который Баркли с трогательным упорством почему-то называет своей лабораторией. Мы сидели, забравшись с ногами на драный, разболтанный диван, пили копчёный чай «Лапсанг Сушонг» с копчёной рыбой «из коробочек», и смотрели, как выпадает первый настоящий снег. Съев очередную рыбку и облизав пальцы, Баркли осведомился:
-Будем смотреть про то, как гордо шагает по Северо-Западному региону птичий грипп? Сейчас как раз итоговые новости начнутся. Мне уже, кстати, Тминницкие заклятые друзья звонили, спрашивали, есть ли у меня вакцина… наивные такие. Щас я им типо вагон выкачу. Ога.
-Давайте посмотрим, - соглашаюсь я, отпивая чая и зажмуривая левый глаз, чтобы не сменить фамилию на «Нельсон». Чайные ложечки у клёцконосого суровые, из танковой брони - выклянчил кусок у ла Пьерра, и у физиков на лазерном станке напилил себе наборчик. Одну ложку он дополнительно наточил, и иногда, когда у меня хорошее настроение, мы её по очереди кидаем с тридцати метров в яблоко. Точнее, в яблоко кидаю я, Баркли кидает во что угодно, один раз даже в окно. Ложка пробила тройной стеклопакет и улетела во двор; хирург потом полчаса в клумбе рылся, восхищая меня своим глубоким и широким словарным запасом. Красавец.
Впрочем, возникшему на экране «плазмы» диктору словоблудия тоже было не занимать: чуть не пуская слюни от удовольствия, он вещает о смертельной угрозе, пандемии, биче человечества, переплюнувшем СПИД, и беспомощных косоруких медиках, ничего не предпринимающих.
-Ох ведь, столько я ковырялся с этим серозным менингитом, а тут раз! и атипичная пневмония, - расстроился Алекс, отправляя в рот очередную рыбку. - Интересно, это самостоятельное явление, или наши заказчики ушли налево, к конкурентам?.. Нет, явно самостоятельное, вакцина на сцену не вышла, а ведь пик прошёл неделю назад… Ещё дней десять паники - и официальная медицина вакцину соорудит, задницей чую… плакали прибыли…
-А у вас её много? Или пока только экспериментальная партия? - я доливаю кипятка. Вместо заразных граждан начинают показывать какого-то проворовавшегося мэра, уныло отрицающего всё, включая собственное существование.
-Мало, - зло отзывается Баркли, обеззвучивая мэра. - Вирус-то не мой, да и материала нет, вывел на сухой цифре. Подкинул ящик Зарницкому горздраву, мир праху его, вроде нормально. До детей, которых в первую голову надо прививать, ни ампулы не дошло, эти суки всю партию себе и родственничкам вкололи… С другой стороны, если что не так пойдёт, - всё равно польза. Эта, как её, санация общественных организаций… ибо в Зарницком горздраве давно всё сгнило и вонь стоит до небес…
-Ну и пусть их. Отдайте наполовину выше себестоимости, кто первый наличкой отстегнёт, а будет госзаказ, мы им и от серозного менингита сольём. Заказчики ушли в тину, сами поработаем… хоть окупим затраты. Пусть потом локти облизывают, как хотят, - я отбираю у Алекса пульт и включаю звук, поскольку начинается реклама. Очень я её люблю. Пиршество идиотизма. Триумф торжествующего отстоя. Баркли тоже оживляется, добывая ногой из-под дивана банку со сливовой повидлой:
-О… о… фармакология! Капли для носа - насморк не пройдёт! Вот так честно признаются, да. Новая помада со вкусом вишни… да-да, согласен, ффу… интересно, почему до сих пор не изобрели помаду со вкусом пива? Или хотя бы копчёной рыбы?.. Сколько пар было бы сохранено!
-И не говорите, - я трогаю родинку на верхней губе кончиком языка, и вспоминаю вкус помады Марии Оркильи - как будто локум и красный чай с суданской розой. У Марии очень нежные губы, похожие на цветочный бутон, послушно раскрывающийся тебе навстречу от твоего тепла…
Брр. Я трясу головой, и суровая бронированная ложка звенит о стекло стакана, оставляя на нём тонкие трещины.
-Что?.. - Баркли смотрит с полминуты, потом подмигивает сквозь треснутое пенсне.
Я закусываю губу и отворачиваюсь, скулой ощущая Алексов странный взгляд.
-Норд, не хочу верхом на танке въезжать к вам в личную жизнь под бодрые марши юных красноармейцев, но… - Баркли чешет клёцконос обломанным ногтём и тяжко вздыхает, - но… у вас на щеках румянец, и в последний раз я его видел… нет, Норд, не видел ни разу.
-Просто тут у вас… натоплено… очень. Душно, - я встаю и распахиваю окно, безмысленно глядя в снегопад, медленно перекрашивающий мир - на одну ночь? надолго? навечно? Воздух сладок и холоден до головокружения. Его хочется зачерпывать ладонями и пить, пить,.. чтобы выморозило все внутренности, чтобы - иней на лепестках живых роз…
Как глупо. Но ведь растаять - значит, перестать быть…
-Нет, это значит - стать чем-то другим, - слышу я голос Баркли - и тут же он говорит,
-Ой, сказочка началась!
-…что?.. - я резко оборачиваюсь, стиснув пальцы на стакане чая.
-Я говорю, тут кажут сказку про какую-то принцессу Белоснежку, давайте смотреть, это весело, - Баркли помахал мне рыбкой, предлагая продолжить чаёвничанье.
-Нет, Алекс, до этого вы что говорили? - почти шиплю я не своим голосом.
Клёцконосый удивлённо смотрит на меня, чуть приоткрыв рот.
-Про танки и личную жизнь. А что? Если ляпнул не то - прошу простить, я академий не кончал, на клавесине тоже, это… не кончал… могу только на балалайке и ведре из туалета…
-Всё. Ладно. Закрыли тему, - я почти швыряю подстаканник со стаканом, так что он проезжает по подоконнику, как по барной стойке, и тру лицо сложенными руками. - Давайте действительно смотреть сказку. Мне нужно отвлечься… от всего.
Зеркало. Предсказание. Бардак.
Мы вновь забираемся на диван, прихватив повидло и чайник, чтобы не прерываться. С экрана некто невидимый добрым голосом излагает вводные. Не знаю, почему, но от людей с такими голосами отчётливо веет какой-то лосиной. Или лосятиной? Не знаю, как правильно. Я представляю себе невидимого диктора с мудрым взглядом и тяжёлыми рогами. Картиночка.
Баркли меж тем докапывается до вводных:
-Ничего не понятно! Ни-че-го! Где родители девочки? Где вообще хоть какая-то разумная жизнь помимо злой мачехи, она же королева, она же колдунья? Кем она правит, хотел бы я знать? И почему она в купальной шапочке???
