Все ходят, как голуби – съёженные и нахохлившиеся. Это предчувствие долгой, долгой зимы…

Этой холодной ночью с ветром, рвущим из петель форточки, умерла сероглазая, коротко стриженная темноволосая секретарша Среда. Смертельная доза анестетика…

Она ушла вслед за ветром, не оглядываясь, и кто-то её жалеет, а кто-то завидует ей.

«Почему? Почему? – я сижу в своём уютном кресле, укутавшись в палантин, скрестив ноги, и смотрю на своё зыбкое отражение в стёклах шкафа. – Почему ты так поступила, Среда? Кто причинил тебе боль настолько сильную, что вся жизнь потеряла смысл и свет, стала пустой и ненужной, как перегоревшая лампочка – кто? Ты мне не ответишь, почему и кто, ты мне не ответишь, Среда…».

Приоткрывается дверь, и в кабинет робко протискивается серая от страха и недосыпания Соланж Санберри. К ней должен был зайти генерал ла Пьерр и передать, что я вызываю её.

Свободные выводы о первопричинах, сделанные Соланж по дороге сюда, явно не были утешительными. Воображение – вот что действительно губит людей.

-Присаживайтесь. Ставлю в известность: с данного момента вас переводят на должность моего секретаря с дежурством по средам. График работы стандартный, с шести утра до десяти вечера. Документы оформите в отделе кадров.

Соланж затравленно смотрит на свои старые, побитые, облезлые туфли на низком каблуке, потом выговаривает тихо-тихо:

-Да, я всё сделаю, господин директор Антинеля. Простите, я могу идти? Дело в том, что через час мы будем прощаться с Дайрин, извините, я хотела бы быть там…

-Не понимаю я этого, - фраза звучит резко и сердито. Листья на ветру.

-Вы просто не знаете. Она моя соседка… была, - Соланж стиснула зубы и вцепилась ногтями в юбку, скрутив в себе рыдание. – Она полюбила… одного человека, просто боготворила его, а он ходил мимо, как будто Дайрин какая-то вешалка. Всего лишь однажды, после банкета, переспал с ней, и выкинул её потом прочь, как мусор. Дайрин была… не в себе после этого случая, пока не узнала, что у неё будет ребёнок. Это известие словно бы вырастило ей крылья, вернуло к жизни. Она такая, Дайрин… Захотела поделиться с тем человеком своим счастьем, а он… назвал её дурой! И заявил, что насильно уложит её в пятый корпус. Что ребёнка он уничтожит. Что у него жена и карьера, и ему не нужны… выблядки…

Соланж вздохнула сквозь стиснутые зубы, встряхнулась, словно осознав, что у неё хватит душевных сил вытерпеть, подняла голову и посмотрела на меня в упор. Где-то в глубине её полных слёз лазурных глаз пряталась жестокость. Холодная и беспощадная.

-У Дайрин после этого разговора случился выкидыш. Она прорыдала весь вчерашний день и стихла только к вечеру, - невыразительно продолжила Соланж.

-Я думала, что Дайрин успокоилась и уснула, а она… убила себя. Это я нашла её. Я.

-Соланж, послушайте сейчас меня очень внимательно, - пальцы поправляют съехавший с плеча тёплый палантин, дотягиваются и легко касаются руки девушки в жесте утешения. – Я предлагаю вам свою помощь, Соланж. Хотите?

-Спасибо, господин директор Антинеля, - ровным тоном обратилась ко мне Соланж, немного помолчав, и вежливо склонила голову. – Я слышала о вас много всякого. Что у вас нет сердца. Что вы способны убить за неверно выбранный тон или заданный невовремя вопрос. Что вы не любите никого, даже себя – потому, что просто не умеете любить…

-И это так.

-Но, при всём при том, вы способны понимать… - голос Соланж угас до шёпота.

-И это тоже так.

Я с трудом встаю из кресла – сегодня, к перемене погоды, все старые переломы, все старые шрамы болят, напоминая о том, что не хочется вспоминать.

Где моё привычное изящество в этот холодный ветреный день?..

-Антициклон, - с пониманием говорит Соланж; тоже встаёт. Подходит к окну, сдвинув тяжёлую гардину, и наблюдает, как неистовствует в паутине проводов колючий ветер. Писк открываемого сейфа, глухое лязганье затвора патронника, щелчок взводимого курка… Соланж оборачивается и молча, как-то даже рассеянно, смотрит в чёрную дыру наведённого на неё дула пистолета. После стольких лет в Антинеле я могу с закрытыми глазами попасть бегущему человеку на дюйм выше места входа аорты в сердце. Я помню, как вишней стекала с вечно холодных пальцев чужая кровь и, смешиваясь с очень горячей водой, закручивалась над сливом раковины розоватой воронкой.

Я помню, как ломались и воском таяли пойманные на мушку люди, ещё вчера наивно считавшие, что они могут спокойно смотреть в лицо смерти. Я помню, с каким недоумением некоторые, уверенные в своей непогрешимости, слышали этот звук взводимого курка. Я помню, как отдаёт в левую руку при стрельбе.

Но я не могу вспомнить, чтобы кто-то улыбался мне…

Соланж с улыбкой смотрела на меня, и её аквамариновые глаза ярко блестели.

-Спасибо, господин директор Антинеля, - сказала она. – Теперь я знаю, кто такая на самом деле эта девушка по имени Соланж Санберри. И знаю, что эта девушка ничего не боится…

-Позже поблагодарите. У вас ведь есть только час до церемонии… Держите! – я протягиваю ей «Berett’у» рукоятью вперёд. – И совершите то, что считаете нужным. Я даю вам свободу и право судить. И жду здесь вашего возвращения – столько, сколько потребуется. Удачи.

-Да, да, теперь я знаю! - Соланж с солнечными зайчиками в аквамариновых глазах протянула руку. – Знаю, на что я действительно способна. И я знаю, что вы действительно только внешне похожи на человека, Норд – создание без сердца, без жалости, и без чувств иных кроме, пожалуй, константного абстрактного любопытства ко всему, что случается с нами. Но… вы действительно… умеете понимать.

-И это есть Истина.

Хлопок двери. Сквозняк заставил поёжиться под чёрным шерстяным палантином. Любовь делает нас зависимыми, беспомощными и слабыми. Ненависть – даёт силы жить. Старые шрамы всё болят, и вой ветра за окном режет ножом, словно память.

Соланж произнесла почти Истину. Я умею понимать - всех. Но только не себя. Да и зачем?

Мне хватает и чужой жизни – раз своей у меня больше нет.

Новая Среда.

Комментарий к Лоскут № 10

Тепло и холод. Новые лица. Надеюсь, что-нибудь приглянется из этих лоскутков…

========== Лоскут № 11 ==========

Деловое и не очень

С утра в душе пустота и усталость, как в покинутой ракушке. Пасмурное небо с клочьями облаков нависло над крышей и давит, давит собой, словно серое от старости глухое ватное одеяло. За окнами всё тусклое, только по-прежнему кроваво пламенеют рябиновые ягоды, да обретается возле гаражей полосатая кошка, гоняющая по дорожке шуршащую фольгу.

Здесь тепло, а в седьмом корпусе полетела система отопления: в подвале сорвало вентиль на трубе с горячей водой. Поэтому в анатомичке финская баня, а в лабораториях – льды. Я уже давно не удивляюсь тому, что летнюю профилактику здесь принято начинать в районе дня Благодарения, и все считают это вполне нормальным. Главное – здесь, у меня, тепло…

Сегодня много интересных дел: в полдень вводится в эксплуатацию онкологическое отделение, секретарша с самого утра заносит в базу приказы о назначениях на должности. А я составляю план первой пятилетки, это у меня обычно называется «Пятилетку в полгода, или Сами напросились».

Сначала попробуем всё наработанное на тех, от кого в цивилизованной медицине со скорбью отказались. А если ничего из имеющихся версий не подойдёт, то пойдём снова в поиск. Отчёт из лабораторий доктора Марио Оркильи меня неожиданно приятно радует. Только в прошлом марте их группа перешла к нам из Лейдена, а результаты уже весьма любопытные и многообещающие.

«При традиционных формах рака крови довольно сильный эффект даёт введение генетически модифицированных объектов, которые уничтожают повреждённые клетки, останавливая их бесконтрольное деление и создавая блокаду вокруг потенциально опасных участков тканей. По-прежнему неясным остаётся способ восстановления нормального баланса крови после окончания зачистки. Здесь единственным вариантом остаётся применение наших традиционных методик тройной полной замены крови с введением необходимых кровяных тел. В соответствии с вашим распоряжением предоставляю вам истории болезни моих пациентов и заявку на лабораторию в новом отделении.