Не знаю, почему мое состояние можно было описать не самым высоколитературным эпитетом «паршивое». Я полагаю, что для двух лучших друзей детства это не должно становиться своеобразной мини-пьесой жанра драмы. Друзья бы над этим посмеялись, как с юмором воспринимал ситуацию Тони.

Друзья.

Если бы он еще в самом деле являлся для меня только другом.

Я честно старалась не выставлять подавленность напоказ, но Тони все заметил. Благо, ему хватило ума не задавать вопросов. Он лишь предложил позаниматься непосредственно тем, с какой целью мы собрались в этой спальне, и ближайший час был посвящен физике.

Хотя отвлечься от бурного эмоционального всплеска мне до конца не удалось.

А когда входная дверь за ним закрылась, и мне, подводя уборку к концу, довелось вновь наткнуться на адскую вещицу, я коротко и неожиданно для самой себя разревелась.

Я ненавижу его. Я ненавижу эти руки и ненавижу этот кусок ткани, который они держали.

Я ненавижу себя за то, что могу так легко раскиснуть от самой незначительной детали, связанной с ним.

========== 3. ==========

— Я не понимаю, — Тони лавировал среди учеников, пытаясь перекричать галдящую толпу на перемене, не прерывая диалога со мной. Однако весьма успешно, — на кой черт японцам было бомбить всю воздушную базу и флот, если ведущие государства Лиги Нации буквально коробило от одного слова «коммунизм»?

— Потому что Япония еще в тридцать третьем вышла из Лиги, — голос у меня был негромкий от природы, и приходилось старательно надрываться, дабы он услышал. — На тот момент она действовала, согласно берлинскому Антикоминтерновскому пакту.

— Тем более! Антикоминтерновский — на то и антикоминтерновский, чтобы воевать против интернационала, — спасибо, капитан, — вот на СССР бы и нападали. Тем более, у них уже были какие-то конфликты на морях…

— Вообще-то, это были река и озеро Хас…

— Не надо меня учить! — он вспылил беззлобно, но со всем присущим темпераментом и неизменным принципом «озвучь первое, что пришло в голову». Еще один камень в огород причин, почему у Тони Старка столько недоброжелателей. Незнакомая девушка обернулась в нашу сторону. — Я к тому, что и в Японии, и в Германии, и в той же Италии господствовали фашизм и нацизм, так какой был смысл нападать на нас, если под боком противоборствовал и жутко бесил социализм?

— Япония в принципе не могла выступить против СССР, между ними был подписан пакт о ненападении. И они, между прочим, честно держали условия договора.

— Бред. Никто в это время не вел честную войну. Гитлер подписывал пакты и спокойно разрабатывал «Гельб» и «Рот»*, а они вдруг решили выделиться. Кому это, к дьяволу, надо?

Сложно было понять, обращается ли он непосредственно ко мне или же разговаривает сам с собой. За Тони подобное поведение замечалось неоднократно.

— Япония боялась советско-германского соглашения.

— О да, и поэтому они решили: а давайте-ка подорвем американскую гавань! Эй, Хэппи, — мы подошли к кабинету химии, встречая нашего внезапно пропавшего после истории «третьего мушкетера». — Сядешь с Пеппер? Я за вами буду.

— Ладно.

Едва получив согласно-равнодушное пожатие плечами, Тони вновь обернулся ко мне. Привалился плечом к стене, скрестил руки на груди.

— На чем я остановился?

— На том, что политик из тебя никакой.

Он закатил глаза.

— Я всего лишь полагаю, что их действия были идиотскими. К тому же бессмысленными, учитывая, что авианосцев и подводок в бухте не было и, следовательно, они не пострадали.

— Они же не только хотели нейтрализовать весь наш Тихоокеанский флот, — я неосознанно скопировала его позу; странно оно случается — будучи знакомым с человеком много лет, ты не понимаешь, как перенимаешь его жесты или некоторые привычки. Все происходит машинально, бессознательно. — Давно было понятно, что конфликтов не избежать, тем более побужденных действиями обеих сторон в Китае. Естественно, они взъелись, когда мы направили против них «Летающих тигров»*. Мало того, что поводов развести войну хватало, так еще не забывай, что Япония стремилась к господству авиации в регионе, свободе действий на юго-востоке Азии. Они хотели разгромить все линейные силы США, — тирада подорвала способности моих легких, и риторический вопрос трансформировался в вялый скачок тона на октаву, — они их разгромили.

— Правительство не могло не знать об угрозе нападения, если назревали конфликты.

Упертый дурак. Ты можешь хоть раз в жизни согласиться со мной, не прибегая к бесконечным спорам?

— Правительство знало, но по большому счету игнорировало ситуацию, — странно, но я вдруг начала закипать. — Что говорить, если Рузвельт накануне налета прервал совещание с адмиралом и отправился на процедуры? Мы сами провоцировали японцев и закрывали глаза на донесения разведки, — меня начинало, что говорится, уносить в дебри, среди которых я могла глаголить часами. Моя отрада и злобный рок мой — сдвиг на историческую тематику вкупе с близким принятием всего к сердцу. — Рузвельт предполагал атаку, но все готовились к тому, чтобы Япония первой нанесла удар. И, может, не было бы таких потерь, если бы не относились ко всему так халатно, если бы тот же Маршалл, который предпочел конную прогулку… да в чем дело?

Тони прикусывал щеку изнутри, скользил взглядом по моему лицу и тем самым неимоверно смущал. Я поглядывала на него изредка, увлеченная обуревавшими эмоциями, мысленно чертыхалась и молилась, чтобы он перестал пялиться. Дело понятное, желаемое ставило под вопрос мои интеллектуальные задатки — Тони всегда смотрел на людей так, как ему хотелось, и столько, сколько считал нужным. Никакие уговоры или угрозы не могли заставить его отвернуться — он только назло станет прожигать ментальные дыры в твоих глазных яблоках.

Внутри все бурлило от вспышки со звоночками злости и его поведения, бесившего не меньше американского правительства.

— Ботаник ты, вот в чем, — наконец, после паузы вынес свой вердикт. Лицо оставалось серьезным, но в глазах плясали шальные черти.

— Да ну тебя, — я отстранилась от стены и демонстративно пошла прочь. Задела плечом, хотя конечной цели пути не имела.

— О, вы только поглядите, обида в чистом виде, — громко раздалось за спиной.

Улыбка против воли перекосила губы, за что появилось желание дать себе хорошую оплеуху. Прекрати так на него реагировать, дьявол бы тебя побрал. Ты знаешь этого павлина со времен возникновения Спарты, пора бы научиться контролировать мышцы собственного лица.

Рассудок твердил оставаться строгой и совершенно незаинтересованной в происходящем, покуда где-то внутри, в районе горла и грудной клетки, разгорался пожар. Глупой и детской вспышке негодования хотелось рассеяться под взглядом лучшего друга, только бы не ссориться, не противоборствовать с ним. Друга. Конечно.

Друг.

Слишком красивый он был в данную минуту: огонек ребячества в глазах, растрепанные волосы, развязная поза и руки, скрывшиеся в карманах джинсов. На такого Тони невозможно было злиться. Только прижимать ладошки к горящим щекам и риторически спрашивать себя, почему он такой очаровательный мудак.

— Великая честь — тратить на тебя собственные нервы.

Он подошел ко мне, уже не скрывая задора. Зачем-то пристроил руку на плече. Пришлось задрать голову, чтобы иметь возможность видеть его лицо.

— Откуда ты все это знаешь? — сильно было желание сказать, что взгляд глаз напротив потеплел больше обычного, но глупо обманывать саму себя. Просто тоненькие морщинки в уголках глаз создавали иллюзию сокрытой в глубине улыбки. Просто выгодное освещение. С ним часто такое случалось — особенно в полумраке моей комнаты, когда ресницы бросали длинные тени на щеки, кожа казалось загорелой больше обычного, а сам он рассказывал очередную сумасшедшую историю из своей жизни. Такой взгляд обращался в мою сторону, когда я глупо смеялась над тем, как он пошел в еще не открывшийся магазин, и как думал, что вылетевшая со шваброй уборщица сейчас элементарно снесет ему голову — не могла себя контролировать, представляя ломящегося в двери Тони и эту фурию в фартуке, с лязгающим ведром в свободной руке. Так он смотрел на Хэппи, листающего журналы о диких животных и напевающего под нос мотивы Джонни Кэша.