Если честно, гулять с Тони — не всегда веселое занятие, что бы там ни выдумывали себе легкомысленные барышни с напудренными носами. Нет, когда он хотел произвести на девушек впечатление, можно было смело вспоминать все раннее знакомые сказки о прекрасных принцах и недрогнувшей рукой отправлять книжные экземпляры в мусорное ведро, но я к их числу не относилась. Чем меня потрясать? Я знаю всю его подноготную и терплю отчасти потому, что это вошло в привычку. Я не длинноногая красотка в юбке под ягодицы и буйными кудрями на голове.

Я просто Джинни. Пеппер, как ему угодно.

Мы оба ценили нашу дружбу и негласную «черту» взаимоотношений никогда не пересекали. Тони не было смысла строить из себя мачо и первого парня Соединенных Штатов. Он мог себе позволить быть собой, рассуждая вслух о какой-нибудь физике, не нуждаясь в собеседнике как таковом — хватало и маленького факта, что кто-то плетется рядом, пиная носками тряпичных гибридов балеток и кед камушки. К тому же, пуститься с головой в безумные авантюры он не мог по неотдаленной причине — мешало мое «правильное» нет.

Мы рассекали узкие тротуары, точно специально предназначенные для двоих человек. Он делился мыслями о грядущем отлете через три дня. Я кивала.

А потом он обернулся через плечо с коротким «хэй», будто извилина, отвечающая за веселье, неожиданно шевельнулась в его голове, и предложил сделать фото на память. Само собой, отмахиваясь от моих возражений, как от назойливых мух.

Первый кадр я видела единственный раз в жизни — с его рук, на дисплее дорогого телефона. Мы стояли на фоне несуразного куста, прямо там, где его и озарило. Тони приобнимал меня за плечо. Моей руки видно не было — она неловко пряталась за его спиной, не попадая в объектив.

Мне следовало догадаться по пляшущим в глазах чертям, что мысли его не имеют никаких положительных намерений. Я наивно проигнорировала тщательно скрываемую улыбку и подрагивающие уголки губ. До безобразия беспечно! Он с последней степенью задора сжал плечо сильнее, словно вымеренным жестом вынудил сократить дистанцию и стукнулся носом о мой висок, целуя куда-то в волосы. Я была настолько сбита с толку и не поверила в реальность происходящего, что единственное, на чем перемкнуло мой рассудок — закрыть ладонью пылающее пунцовым смущением лицо.

Он смеялся. «Тони!» — голова запрокидывалась назад, выпирающий кадык подставлялся солнцу. Глаза были прикрыты. Сильнее всего привлекала внимание белая полоска зубов. «Никогда так больше не делай», — он сдерживал улыбку и отвечал, что лучшее фото — внезапное фото.

Так снимок появился на полке. Тот первый он мне, конечно же, не дал распечатать.

Я невольно усмехнулась от всплывших воспоминаний и поспешила себя одернуть. Глупая робость захлестнула с головой. Хотелось уткнуться лицом в подушку и шикнуть на по-летнему яркие картинки, чтобы катились прочь, точно их никогда и не было.

Будильник на прикроватной тумбочке с изображением винтажных цветов по центру показывал приближение часа сборов в новый день.

Еще один одинаковый день.

***

Что собой представляет типичная старшая школа Соединенных Штатов Америки? Бежевые локеры, о которые нерадивые ученики, завалившие тест по математике, бьются головой, или о которые их бьют намеренно, в зависимости от того, как сильно ты насолил местным авторитетам. Широкие коридоры и ни с чем несравнимый шум на переменах, битком заполненная столовая и чувство стесненности от того, что ты среди них — неправильный лишний паззл. Стать анормальным дефектом в старшей школе не сложно. Достаточно просто не следовать стадному инстинкту.

Каждый день похож на прошедший; до января месяца все уроки повторяются от понедельника к пятнице, и лишь после него предметы меняются. Здорово, если ты любишь историю или литературу, и этих предметов у тебя в избытке. Что же до спортсменов — это многочасовые, опять-таки, ежедневные тренировки до пяти вечера в среднем. Не представляю, как у Тони хватало сил доводить себя до состояния изнурения на площадке, а затем, ближе к вечеру, уматывать навстречу вечеринкам. Моя оценка этого человека варьировалась от «гения» до «полнейшего психа».

Однако всеобщие уроки физкультуры никто не отменял, будь ты хоть высокоразвитым интеллигентом класса философии. А поскольку оной я более чем не являлась, то освободить меня от летающих мячей мог только внезапно начавшийся Апокалипсис.

Я никогда не умела играть в баскетбол.

Урок был в самом разгаре. Свистки тренера, беготня, короткие грубые оклики и жесткий стук мяча по паркету — как представишь, что этим мячом тебе прилетит по лицу, так дурно становится.

За изнуряющей «разминкой» следовала работа в парах. Здесь у нас имелись свои принципы. Чтобы никому не было обидно, мы во время подобных упражнений чередовались по дням: я и Тони, я и Хэппи, Тони и Хэппи. Справедливость в рамках трио. Думаю, это важно для друзей — уметь сохранять равноправие в отношениях, несмотря на то, что лидер всегда будет иметься, какую бы численность не имела компания.

Сегодня шел «третий черед», и означало это мое теоретическое одиночество на площадке. Или не совсем теоретическое — Нора Уэшвилл, девочка, доставшаяся мне в партнеры, всегда демонстрировала своей персоной миледи ранимую с точки зрения баскетбола — ее пальцы с безупречным маникюром дивным образом не удерживали мяч, за которым бегать всегда приходилось мне. Но ей все прощалось. Она ведь была одной из преисполненных пафосом блондинок, выступающих в группе поддержки.

Не сказать, чтобы я к ней относилась с острым пренебрежением. Просто она… тоже однажды прошла через постель Тони, и теперь спокойно смотреть на ее лицо и руки не представлялось возможным. Она не была мне противна. Но лишний раз контактировать не хотелось.

Как и с Сарой, Джессикой, Анной, Терезой, темнокожей и бесспорно шикарно сложенной Лизой, по венам которой наверняка текла южная кровь… я говорила, что город у нас маленький. Найти девушку, с которой Тони Старк каким-либо образом не пересекался — это надо постараться.

«Или просто посмотреться в зеркало», — с иронией нашептывал внутренний голос.

Упражнение было простое — всего-то надо было двигаться приставным шагом вдоль зала и передавать партнеру мяч. Оно мне даже нравилось. Особенно в работе с Хэппи — он копошился сродни мне, и, прыгая напротив него, никогда не переживаешь, трясутся ли твои щеки, грудь, заходится ли смехотворным маятником за макушкой стянутый резинкой хвост. С Хэппи можно выглядеть глупо. Хэппи не умеет смущать взглядом до потери способности говорить.

Но я имела сомнительное удовольствие выполнять передачи с Норой, которая активизировалась лишь под прямым многозначительным взглядом тренера.

Проще говоря, меня лишили единственного положительного аспекта на и без того не самом веселом уроке.

Я успела задуматься обо всем и ни о чем одновременно, на короткий промежуток времени выпадая из реальности да чуть-чуть утрачивая с ней связь, и потому наверняка нелепо со стороны передернулась, заслышав над ухом чужой голос:

— Чего не бегаешь? — Хэппи стукнул мячом возле моей ноги. Хотелось попросить не делать этого. Конечно, я не намекаю на то, что он был немного неуклюжим (вру; намекаю, прямым текстом), но все-таки будущность отбитых носков не прельщала.

— А когда ты видел бегающую с мячом Нору Уэшвилл?

На лице Хэппи отразилась кроткая усмешка, выраженная в плотно сжатых губах, уголки которых приподнимались вверх.

— Что правда, то правда.

— Эй! — громко, резко, звучно. Стук. Дробь. Шумный выдох. — По какому поводу мозговой штурм?

— Завидуешь, что без твоего ведома? — я всегда была ниже Тони, а сейчас, прислоняясь плечом к стене, и подавно. Приходилось смотреть под углом. Хотя я не жаловалась. Для преодоления подобного рода неравенства Роже Вивье придумал шпильки.

— Завидую? — он скорчил гримасу, дескать, это я-то, да вам? — Конечно, завидую, мне же интересно, о чем вы тут шепчитесь. Вдруг вы планы против меня строите?