- Это его. - Афгар брезгливо поморщившись, стащил вымазанную чужой кровью рубаху, бросил к порогу, по половицам цокнула запутавшаяся в шнуровке и снявшаяся вместе с воротом охранка.
Торопливые шаги по крыльцу заставили наёмников насторожиться, а Хайда, побледнев вчерашним покойником, обречённо застонал, видать, ожидая не самых добрых гостей.
- Тайер. - Успокоил его распадский, безошибочно угадав мягкую походку светлинки.
- Где вас проклятый таскал? - едва сунувшись на порог, спросила та.
- Вон, его спрашивай. - Кивнул на дозорного, уже малость протрезвевший северянин. - Мы в тутошний притонах не больно наторели?
- Я гляжу, не шибко вас там приняли. - Презрительно фыркнула наёмница, глянув на Хайду. - А ныне так и вовсе разве что на погосте приветят.
Тот вздрогнул и закашлялся, выпустив из ладони поданную Наргой кружку, не то, приняв слова девушки как недобрый посыл, не то знахарка попросту слишком мало разбавила едкую до искр в глазах выварку перолиста, запирающего кровь и отводящего лихорадку. Кружка стукнула по столешнице, плеснув остатками лекарства, страж поймал её и отставил подальше.
- Мархал хоть следом не пожалует? - присев на край лавки, светлинка турнула локтем начавшего засыпать охотника. Тот на удивление послушно отодвинулся в угол и сложил ноги на освободившееся место. Тайер с мстительным удовольствием помянула его предков и, потеснив Велдара, пересела к столу.
Талас, ехидно усмехаясь, кивнул ей на миску с мутными остатками Наргиного настоя и ответил:
- Чего б ему жаловать? Не убили ж ни кого.
- Не принеси вас проклятый в этот кабак и вовсе б миром сошло. - Выскалился дозорный, заметно ободрившийся после бабкиных снадобий.
- Хотел бы с нами миром распрощаться, не трепал бы языком без огдяду!
- Что сошло на деле, то и выказал! - видать не впервой за вечер загнул свою правоту Хайда.
- То-то я гляжу, старшина твой нас едва без суда не повинил от правды от твоей! - зло сощурился северянин.
- То его правда. - Открестился от вожака горячеозёрец.
- Ему, значит, надо было в рожу бить? - ехидно поднял бровь Талас - Обознался! Может добавить тебе, в счёт извинений?
***
Дурной, больше походивший на бред сон нехотя отпустил Хайду. И, с трудом открыв глаза, тот бездумно уставился на неожиданно близкий потолок, чудно разрисованный тёмными смоляными потёками да извилистыми ходами прожорливого древесного жука, не соображая, куда его на сей час занесла воля Вышнего. Судя по едва ощутимому сквозняку и острому запаху пересушенного пыльного дерева - не темница...
Облегчённо переведя дух, дозорный дёрнулся подняться, и подпорченная память тут же воротилась, подгоняемая прокатившейся от плеча до кончиков пальцев болью. Помянув похабным словом родичей узкомордого рябого Вохи, его самого и то разномастное быдло, что пуще опаски поспешило отметиться в драке, Хайда раздёргал добротно наложенную Наргой повязку. Рана не глубокая, за пару недель затянется, но утаить её от всевидящего глаза старшины точно не получится.
Что за проклятый бес понёс Хайду на другой край города в худой провонявший порченым жиром и разбодяженной ведомыми только подавальщику помоями сивухой шалман, сам он сейчас не брался ответить.
Зато, какая чтимая жрецами погань приволокла за ним следом светлинцев, едва не от порога сунувшихся в драку, дозорный хотел бы узнать наверняка, чтоб в молельный день, заместо должного подношения плюнуть на каменную плешь этак подгадившего удаче покровителя.
Обитающий на тамошних улицах люд мало у кого поворотился бы язык назвать добрым словом. Впрочем, запереть по темницам или вздёрнуть на воротах большую часть кабачных завсегдатаев было покуда не за что. Окромя разве того, что ребята эти мало когда шибко радовались дозорным. Только радость радостью, а до мордобоя они вряд ли отважились бы, кабы не пришлые.
По совести сказать, не свезло бы узкомордому захмырнику зацепить Хайду, кабы тот не напился до свиной чесотки. Да виноватить себя дозорный даже не подумал...
Дохловатого с виду Воху каждый торговый сезон едва не до отхода души пороли на площади за карманное воровство, нечестную игру и всякий прочий мухлёж, выманивающий деньги у праздных простофиль. К новому открытию ворот он неизменно был здоров и без зазрения совести, если у этого нечёсаного прощелыги она когда-нибудь вообще была, принимался за старое, шныряя меж торговыми рядами в поисках дармовой поживы.
И как любой невидный шаромыжник, рябой не больно умел был в бою, от того сбежал, едва не выворотив в обрат дверные петли стоило выбить из его руки узкий, скверной работы и худой заточки, нож, только и годный, что пугать запозднившихся горожан. Прочие, поначалу азартно ввязавшиеся в потасовку, шалманщики тоже быстро утратили запал, слабоваты они оказались против необременённых дозорной присягой да Мархаловым указом наёмников.
При мысли о скором на расправу вожаке горячеозёрец невольно поёжился. Маловероятно, что хозяин кабака кинется жалобы писать, и трясти денег за побитые лавки да горшки, так ведь и без него найдутся добродетели.
Сколь Хайда знал, старшина накрепко запретил Нарге дозорных принимать, а коль всё же вышло такое, немедленно ему докладывать. Бабка не больно и стращалась тех запретов, раз с ночи не вытолкала его со двора, но случись что, выгораживать их знахарка наверняка не поторопится, и тогда даже светлинцам не уберечься от старшинской плётки. Ради этакой облыжки он сам был готов перед вожаком повиниться. Только ведь негодное то дело, чужими руками свои обиды вымещать. Особливо ежели и сам уже позабыл, от какого края они пошли...
***
Охочие до лёгкой наживы прощелыги с заграничных земель круглый год шныряли по окраинам сарзасского удела, отрабатывая дармовые деньги нанимателей на скользких заказах да тайном догляде. Не то чтобы Мархалу было до них особенное дело, но лишний сброд, околачивающийся вокруг горячеозёрских границ, его мало радовал, потому, как шибко хлопотный то был люд. В чём дозорный старшина прочно уверился, заново столкнувшись с Ланом и его подельщиками, не сходившими за откровенных головорезов, но честными вояками даже пьяному в темноте не казались...
В здешних краях наёмничали разве что уж совсем беспутные оборванцы, стадами подряжающиеся на службу в Бараголовские отряды, столь же быстро редеющие, сколь и прирастающие числом.
Барагола, наперво не опасавшегося даже кары великой Мглы, с некоторых времен в любом проезде по удельным землям сопровождало войско - видать жители подвластных Сарзасу земель подустали перед его волей наклоняться и всё больше указу противились, норовя принизить до сподручного удара самого указчика.
При себе сарзасский властитель держал две сотни "коршунов", верховодивших всем наёмным быдлом, да двадцатку охоронников, стерегущих его самого от всякого лиха. И едва светлинские заикнулись об их гибели, дозорный старшина, хоть и не выдал того ни полсловом, стал дожидаться худого исхода...
***
Бараголовские посланцы прибыли отрядом в десяток голов, хотя наверняка на подходе к горячеозёрской границе ещё столько же, если не десятком больше, по кустам хоронится. Мархал предпочёл бы пострелять этаких почётных гостей ещё на дальнем завороте, вместо того чтоб вести с ними какой бы то ни было разговор. Но отправить сарзасских к беспутным бесам, а то и дальше, дозорному старшине никак не должно было, ибо он поставлен город беречь, и честность его ничего окромя проблем Горячим озёрам не подбавит. От того Мархал и поспешил загодя к ним выехать, чтоб лишний раз не допускать близко до ворот, да не привлекать ненужного внимания - не больно-то горожанам к душе подобные визитёры придутся.
Не сказать, что он не знал, чего ради Барагол снарядил переговорщиков, по сути, дозорным на поклон - случалось на Мархаловом веку своей волей выдавать им шныряющих по берегу чужеземцев да менять их на своих, оказавшихся в плену.
