— Как ваши дела, дорогой Сэм? — Цукерман промокнул губы салфеткой и поставил бокал на стол.

— Как всегда, весь в работе, — ответил Сэм.

— Что ж, это совсем неплохо, — заулыбался Цукерман. — Как говорят у нас, «лучше, чтобы ты был нужен работе, чем работа тебе»[3].

Сэм кивнул:

— Ваша правда, ребе.

— Я давно вас не видел. Последний раз, помнится мне, я видел вас по телевизору в новостях местного канала. Вы выиграли очередной процесс. Мне кажется, вы всегда выигрываете — по крайней мере, лично я не помню ни одного случая, чтобы вы проиграли.

Сэм улыбнулся и театрально развёл руками.

— Ну, есть немного, ребе, что уж тут, — сказал он. — Сказать по правде, я тоже иногда проигрываю, — Сэм вновь наполнил свой бокал. — Да-да. Не удивляйтесь. Но, видимо, мои проигрыши сами по себе столь скучны и унылы, что до них никому нет дела.

— Вам виднее, — кивнул Цукерман. — Как ваш мальчик, Сэм? По-прежнему считает себя Харли Дэвидсоном[4]?

Сэм покачал головой:

— Увы и ах, ребе. Мой сын вырос не таким, как я хотел. Я часто думаю — что я сделал не так? Почему этот милый мальчик, этот ангелочек со светлыми кудряшками вдруг превратился в такого агрессивного монстра?

Цукерман усмехнулся про себя. Он прекрасно знал, что Сэм несёт ерунду. «Ангелочком» Дэвид Райхман не был никогда. Раввин помнил, как много лет назад Сэм Райхман жаловался на своего семилетнего сына. «Это не ребёнок, ребе, это Вельзевул[5]!» — орал Сэм. Вид у него был такой, словно он сейчас бросится на землю и начнёт посыпать пеплом главу, словно Мардохей[6].

— Я думаю, дело отчасти в том, что ребёнку не следовало расти без матери, — продолжил Сэм. — Возможно, мне надо было снова жениться. Но сами понимаете, ребе, ни одна мачеха не заменит ребёнку мать. К тому же, Дэйви был так привязан к ней, — Сэм тяжело вздохнул. — Да и мне не хотелось приводить в свой дом другую женщину. Никто не заменил бы мне мою бедную Рейчел, — он залпом осушил очередной бокал.

— Это было ужасное горе, мой друг, — ответил Цукерман. — Однако вам прекрасно известно, что Господь наш посылает нам только те испытания, которые мы способны выдержать.

— Ваши слова всегда служили мне утешением, ребе, — сказал Сэм. — Ох, знали бы вы, как я переживаю за сына. Особенно после того случая, когда я среди ночи был вынужден ехать в полицейский участок, чтобы вытащить оттуда эту бестолочь…

Цукерман понимающе кивнул. Сэм рассказывал ему эту историю. Дэвида Райхмана около часа ночи остановили на трассе за превышение скорости. Полицейский хотел было выписать ему штраф и отпустить с миром, но какой-то внутренний инстинкт заставил его попросить задержанного открыть бардачок. Надо сказать, Дэвид не сопротивлялся и сразу же сделал то, о чём его попросил страж порядка. В бардачке лежал кастет. То, что это его кастет, задержанный не отрицал, и полицейский был вынужден доставить его в отделение полиции. Начальник отделения, взглянув на документы, сразу понял, кто перед ним — слухи о том, что сын самого известного в Денвере адвоката является членом местного байк-клуба и одевается, как панк, давно ходили по городу. Неприятностей начальник не хотел. Он слышал, что Райхман — человек внешне крайне доброжелательный, но по сути недобрый и злопамятный. Поэтому он в течение пяти минут нашёл телефон адвоката и лично позвонил ему, извинившись раза три за столь поздний звонок. Райхман приехал минут через двадцать и, поблагодарив начальника отделения за беспокойство, забрал своего сынка, пообещав, разумеется, что такого безобразия больше не повторится.

В таком виде слышал эту историю Цукерман, а также некоторые другие друзья Сэма Райхмана. Но никто не знал одну пикантную подробность. Когда Сэм Райхман приехал в участок, Дэвид сидел за решёткой в окружении трёх бомжей, пары проституток и ещё нескольких крайне невразумительных личностей. В момент, когда появился Сэм, Дэвид как раз оживлённо беседовал с одним из бомжей на религиозные темы. Проститутки пытались принимать участие в дискуссии, остальные молча слушали. Едва завидев отца, Дэвид заявил, что никуда с ним не пойдёт, следовательно, Сэм может отправляться домой, почитать Тору на сон грядущий и преспокойненько лечь спать. Наблюдавшие эту сцену полицейские были крайне удивлены. Проститутки стали советовать парню не дурить и ехать домой с отцом. Беседующий с Дэвидом бомж был против, так как ему очень не хотелось лишаться такого чудесного собеседника. Сэм настаивал на своём, и в итоге полицейские просто выволокли Дэвида из камеры. Последний сопротивлялся, крыл копов на чём свет стоит и крайне эмоционально интересовался, почему нарушаются его права. Один из полицейских иронично подметил, что Дэвиду неплохо было бы пойти в юристы. Дэвид ответил ему нецензурной бранью.

С помощью полицейских Сэм выволок сына на улицу.

— Садись в машину, — скомандовал он, но Дэвид оттолкнул его.

— Не трогай меня, — сказал он. После чего повернулся к полицейским. — Где мой байк?

— На стоянке, — отозвался один из полицейских. — Его привёз эвакуатор. Можете его забирать. И скажите спасибо отцу, если бы не он…

Холодные голубые глаза, казалось, впились в полицейского.

— У вас отлично получается вылизывать задницы, сэр, — сказал Дэвид, глядя в глаза стражу порядка.

— Замолчите, или я вас снова арестую, — предупредил полицейский.

— Отлично, — Дэвид вытянул руки вперёд. — Арестуйте меня. Наденьте на меня наручники. Я хочу обратно в камеру. Там была более приятная компания.

— Садись в машину, я тебе сказал, — Сэм схватил сына за рукав и попытался потащить к машине, но Дэвид снова оттолкнул его.

— Убери руки, — сказал он. И добавил: — Папочка.

Развернувшись, он быстрым уверенным шагом направился в сторону стоянки, сел на свой «Кавасаки» и укатил прочь. А Сэм какое-то время стоял и молча глазел ему вслед.

— Что?! — рявкнул он на полицейских, которые, казалось, с нескрываемым интересом наблюдали за необычной семейкой. — Что, заняться нечем?! Валите работать, бездельники!

Садясь за руль, Сэм чувствовал, как у него дрожат руки.

Грёбанный ублюдок. Достойный сын своей идиотки-мамаши.

Внутренний голос отозвался ему ехидным смешком.

А как же «плоть от плоти твоей», а, старина Сэм? Не «мистер Райхман», а «просто Сэм». А?

Трясущейся рукой Сэм вставил ключи в зажигание, чувствуя, что ненавидит этого мерзкого белобрысого ублюдка так сильно, как никого другого в этом мире.

Надо было удавить его ещё тогда. Вместе с Эстер.

Автомобиль с визгом рванул с места.

На следующий день начальник отделения перезвонил Сэму и сказал, что конфискованный у Дэвида кастет, который один из полицейских бездумно оставил на столе, исчез из участка. Совершенно ровным голосом Сэм ответил, что у Дэвида нет никакого кастета, он лично проверял. Должно быть, его взял один из тех бомжей. Начальник был полностью удовлетворён объяснениями.

Бросив трубку, Сэм разразился такой грязной бранью, которой примерный иудей не должен даже знать.

Подумать только, эта пронырливая дрянь стащила обратно свой кастет!

Сэм закрыл лицо руками и подумал о том, что, если бы Дэвид сейчас сидел рядом с ним, он бы, не раздумывая, его удавил.

Передёрнув плечами от этих крайне паршивых воспоминаний, Сэм повернулся к раввину:

— Можно задать вам вопрос, ребе?

Цукерман кивнул:

— Само собой, друг мой.

— Как вы считаете, ненависть — очень страшный грех?

— Ненавидеть человека — грех, — ответил Цукерман, складывая руки шпилем. — Ненавидеть же сам грех — обязанность каждого правоверного иудея.

Сэм внутренне усмехнулся.

Этот белобрысый ублюдок — один сплошной грех.

Так значит, я имею полное право ненавидеть его, а, ребе?

— Спасибо за столь чёткий и ясный ответ, ребе, — произнёс он вслух и опрокинул очередной бокал виски.

На душе у него было паршиво.

Сэм взглянул на стоящее на секретере фото Рейчел и Эстер и отчего-то ощутил жгучее желание вышвырнуть его в окно.