— Сдохни, Хоуп, — его голос звучит тихо, но этот шепот для меня подобен крику в большом пустом помещении. Проглатываю обиду, дернув головой, и сутулюсь, быстро обходя парня, чтобы уже попасть в кабинет. Уж лучше терпеть мистера Морти, чем это. Я, черт, совсем не понимаю! Что я ему сделала? Что я сделала всем им?!

Переступаю порог кабинета, не взглянув на учителя, который взрывается гневными комментариями в мою сторону. Прохожу к своему месту, слишком громко садясь на стул, и бросаю рюкзак на пол, повернув голову, когда в класс заходит Шон с таким видом, словно «всё нормально, я черт возьми, всем желаю смерти, в этом нет ничего странного». Вновь смотрю на книгу, которую укладываю на колени, открыв на той странице, где остановилась при последнем чтении. Пытаюсь сконцентрироваться на словах, уйти глубоко в себя, чтобы успокоить бушующие эмоции и привести сердцебиение в порядок, иначе прямо здесь… Прямо здесь сломаюсь. Не хочу, чтобы кто-то видел меня такой. Это лишь пополнить список причин издевок надо мной.

Нарочно не слушаю учителя, который понимает, что низкая оценка уже не пугает меня, поэтому мужчина с презрением выдавливает:

— Ниже падать уже некуда, Хоуп? — он не дает объяснений этим словам, словно они вовсе не относятся к моему опозданию. Тайный подтекст. Проблема намного глубже, чем мне кажется. Краем глаза замечаю, как все косятся на меня, словно они хорошо понимают, о чем говорит мистер Морти. Одна я остаюсь в неведении, да?

Утыкаюсь в книгу, сжав дрожащие губы. Учитель начинает диктовать условие задачи, но не думаю даже вытаскивать тетрадь для создания видимости того, что занимаюсь вместе со всеми. Чем больше прочитываю строк, тем сильнее ухожу в себя, отвлекаясь на рассуждения о том, что именно хочет донести до читателя автор этих слов. Не могу даже выделить какую-то конкретную тему, на которую он рассуждает, словно «всё-вместе-в-кучу». Кем бы этот человек ни был, все его мысли в полном беспорядке, а в голове творится хаос. Именно это меня и привлекает в первую очередь.

— Хоуп! — мистер Морти не смог так просто оставить меня в покое, не прощает мой открытый «игнор», поэтому не проходит и десяти минут, как его голос вновь разрывает ушные перепонки, заставляя меня всё-таки приподнять голову, но не взглянуть на мужчину. — Какой ответ?! — он кричит. Господи, но Вам-то я что сделала?

Смотрю на доску, не поднимаясь со стула, хотя обычно этого требуют все учителя, но тут меня словно током прошибло. Не хочу. Вот и всё. Но и ответа я не знаю, поэтому вновь опускаю глаза на парту, хмуря брови, когда по классу начинают «ходить» смешки.

— Хоуп! — вновь призывают к ответу, так что проглатываю комок в сухом горле, приоткрыв рот, чтобы сказать, что не знаю, но тут взгляд сам скользит к соседу по парте, присутствие которого я не замечаю.

Тихий. Молчаливый.

Его будто и нет вовсе.

Мое внимание привлекает его рука. Пальцы сжимают карандаш, а круговые движения вырисовывают на полях тетради большие знаки, которые, не задумываюсь, читаю:

— Икс равен восьми, — резко отвожу взгляд в сторону, надеясь, что учитель не заметил, что я воспользовалась подсказкой соседа, который прекращает водить пишущим предметом по листу. Вижу, как мистер Морти замялся, словно всё пошло не по его плану. Этому человеку нужно выдавить на кого-то всю свою злость, а я не даю ему такой возможности, поэтому он что-то ворчит под нос, вновь поворачиваясь к доске, и черкает мелом тот ответ, который произнесла секунду назад. И одноклассники разочарованно фыркают, а некоторые шепчутся, мол, «повезло», или «это легкий пример». Я ерзаю на стуле, чувствуя, как мое сердцебиение вновь выходит из-под контроля, но уже от безумного волнения, ведь то, что сейчас произошло, — это нечто новое для меня. Вытираю о джинсы вспотевшие ладони, покосившись взглядом на ОʼБрайена, который продолжает крутить бедный карандаш в руках, смотря в стол. Неуверенно, словно с опаской тянусь к своему рюкзаку, чтобы вытащить карандаш, и выпрямляюсь, успев много раз остановить свой порыв сомнениями, которые мешают нормально вдохнуть из-за внезапно напавшей тревоги. Кажется, даже в глазах всё плывет от осознания того, что я хочу сейчас сделать, но… Нет, черт. Прижимаю руку, в ладони которой держу карандаш, к книге, сглатывая, после чего вновь набираю больше воздуха в легкие, которые с болью увеличиваются в груди. И поднимаю руку на парту, коснувшись кончиком карандаша тетради парня, который прекращает стучать своим пишущим предметом по столу. Кажется, моя дрожащая ладонь и кривой почерк выдают моё напряжение, поэтому делаю всё быстро, отдернув руку с такой скоростью, словно боясь обжечься.

Теперь на листе коряво, но написано «спасибо», и я могу спокойно продолжить чтение, вот только уставить в книгу мне не позволяет подскочившее давление. Кровь приливает к голове, и в глазах повторно темнеет. Парень вновь начинает стучать по парте, никак не ответив на мою благодарность. Что ж, главное, что я нашла в себе силы сделать это. Листаю книгу, глубоко дыша через нос. Мне нужно привести себя в порядок.

— Хоуп!

И мне этого не дадут.

Поднимаю голову, но не смотрю на учителя, который, кажется, вновь находит до чего можно докопаться. И не скрывает своей радости:

— Что у тебя на коленях? — вопрос поставлен. Теперь должен последовать убедительный ответ, но я молчу, уставившись на свою парту, будто она может мне чем-то помочь. Я, конечно, могу треснуть ею по голове мистера Морти, но я всё-таки не настолько одичала. Тем более, не собираюсь я опускаться до их уровня.

— Что ты там держишь? — вижу, как все начинают разглядывать книгу на моих коленях, тихо переговариваясь между собой. Я остаюсь неподвижной, поэтому только больше злю мужчину, который стукнул мелом по своему столу:

— Встань, Хоуп! — приказывает, сводя брови к центру, чтобы продемонстрировать всю полноту своей злости, ноздри Морти расширяются от тяжелого дыхания, а моё понимания тщетности бытия уже неотъемлемая часть жизнь, поэтому отодвигаю стул, который противно скрипит, царапая поверхность пола, за что мне «прилетит» дополнительно от учителя, который уже в предвкушении. Смог застать меня за чтением книги во время урока? Да, страшнее грешка не сыскать.

Стоп. Я весь день бросаюсь сарказмом? Что со мной не так?

Быть может, просто устала.

Но как только я хочу подняться, ОʼБрайен осторожно выхватывает с моих колен книгу без названия, при этом смотрит куда-то в окно. Я не меняюсь в лице, выйдя из-за парты. Стою, сутулясь, обнимаю себя руками, чтобы хоть как-то отгородиться от изучающих меня взглядов. Губы мистера Морти кривятся. Он долго сверлит меня темным взглядом, заставляя дыхание оборваться, после чего грубо берет в руки учебник, отворачиваясь к доске, чтобы продолжить читать лекцию.

Я хлопаю ресницами, сжимая себя руками. То есть, могу сесть? Или придется опять стоять весь урок, как было в том году? Но мужчина не дает мне ответа, поэтому медленно, с опаской, опускаюсь обратно на стул, с настороженностью всматриваясь в затылок учителя.

— Пф, — с каким-то отвращением бросает в мою сторону одноклассник, сидящий за партой сбоку. Толстый, вечно потеющий, кучерявый блондин, от которого всё время пахнет резким мужским одеколоном. Думаю, он купается в нем, рассчитывая, что это сделает его более мужественным. Дешевый трюк.

Все вновь смотрят на доску, явно так же сильно разочаровавшись, как и учитель, который скрипит зубами, грубо водя мелом по доске, отчего оставляет царапины.

Медленно перевожу взгляд на тетрадь соседа, вновь подношу к краю листа карандаш, по-прежнему с внутренними переживаниями пишу «спасибо», после чего замираю, не двигаясь, когда парень кладет книгу обратно мне на колени, едва коснувшись пальцами натянутой ткани темных джинсов. Отдергиваю руку, пряча под стол, но взгляд всё ещё прикован к тетради, на которую нажимает карандашом парень. Он не мнется, но слишком долго остается без движения, заставляя меня понервничать и вновь потереть мокрые ладони об одежду. Его ладонь двигается, но медленно, словно он сам сомневается, стоит ли это делать, но, спустя две или даже три минуты, я могу прочесть всего одно слово. Короткое.