Белой птицей взмыв вверх,

Упадешь.

Ведь неизвестного боишься.

И почему я думаю об этом сейчас? Сейчас, когда все тело ноет, предательски раскрывая мне всю тяготу состояния. Когда красные щеки горят от полученных ударов, когда из носа продолжает течь кровь. Когда всё вокруг вновь поглощает странный бледный свет, что не придает мне сил. Хочется уйти в темноту. В самый дальний угол здания и сидеть там, у стены. Меня никто не найдет. И я не выдам себя. Останусь одна, со своими мыслями. Это опасно? Верно.

Обнимаю себя руками, переступаю с одной больной ноги на другую, поворачиваюсь боком к окну, медленно шагая в сторону лестницы, что ведет прямиком к запасному выходу. Тяжесть на плечах растет, и вот-вот согнусь под давлением, но продолжаю свой путь, хотя есть ли в этом смысл? А стоит ли вообще искать его, когда речь касается меня? У меня нет жизненной цели, нет стремлений, нет увлечений, которые помогают скрасить деньки, у меня есть лишь дела, которые на время, но заставляют отвлечься от темноты, плохих мыслей. Фильтрация сознания. Устаю от этого.

Я не знала тех девушек, которые зажали меня в туалете. Видела их впервые, поэтому множество вопросов возникают в больной голове, что взорвется от такого количества мыслей.

Вновь смотрю в сторону окна, приближаясь к повороту на лестницу.

Быть может, не стоит искать во всем смысл? Может, просто весь мир ополчился на меня, и этому нет объяснения?

Это не я такая. Мир такой.

Но в книге сказано:

Мир такой, какие Мы.

Шаги. Тяжелые. Они заставляют меня притормозить, немного испуганно оглядевшись по сторонам, после чего понимаю, что звук исходит со стороны лестницы, но уже не нахожу сил двигаться, поэтому смотрю на силуэт, вышедший из-за стены. Высокий, но худой. Бледный, но покрытый синяками. Измученный, но живой. Светлые волосы в полном беспорядке, светлая футболка в пыли, с темными пятнами. Тонкие запястья рук, белые от внутреннего напряжения костяшки рук, которыми он грубо вытирает быстро бегущую из носа кровь. Побитый, но не с опущенной головой.

Светлый, но темный.

Парень выходит на этаж, не замечая меня, поворачивается спиной, медленно шаркает в сторону мужского туалета, отряхивая свои джинсы. Смотрю на него, немного наклонив голову к плечу. Он кажется таким хрупким, но походка демонстрирует жесткость. Тихо вздыхаю, продолжая идти, когда незнакомец отдаляется, но стоит мне сделать шаг, тихо коснувшись ногой пола, как он замирает на месте, словно ужаленный в спину моим взглядом. Не торможу, решая наоборот ускориться, чтобы поскорее покинуть коридор. Русый парень поворачивает голову, но вряд ли успевает поймать меня взглядом, ведь я уже исчезаю на лестничной клетке, спеша вниз. Ступеньки уносятся из-под тяжелых ног, но не сбавляю скорости, хромая на одну ногу. Пальцами стираю уже засохшую струйку крови у самого носа. Губа разбита. Чувствую, как в ней бьется давление, поэтому прикусываю, ощущая легкое покалывание. Спускаюсь на первый этаж, сворачивая к дверям, что ведут на задний двор, и дергаю ручку, ступая на бетонные ступени невысокого крыльца, тут же поникнув. Тяжесть увеличивается, но уже в груди, сжимая быстро бьющиеся сердце, когда он поворачивает голову, зажимая зубами сигарету. ОʼБрайен не выглядит удивленным, будто всё это время сидел здесь, ожидая, что я вот так вот выскочу из ниоткуда. Переминаюсь с ноги на ногу, не в силах принять решение, как поступить дальше, пока мало заинтересованный в происходящем взгляд парня изучает мое лицо. И от этого мне становится не по себе. Тошнота. С ужасом в глазах подскакиваю к перилам крыльца, опустившись на корточки, и плюю на землю, кашляя, ведь давлюсь собственной рвотой в виде серой жидкой массы. Прижимаю ладонь ко рту, глубоко дышу через нос, широко распахнув веки. Чувствую это. Черт, я чувствую, как глаза горят, но быстро моргаю, поднявшись. Убираю растрепанные локоны черных волос за уши, которые некрасиво оттопыривают в разные стороны. Делаю шаг к ступенькам, на которых сидит парень, продолжая спокойно разглядывать меня, дымит, выпуская никотин через ноздри, после чего открывает рот:

— Химик скучает.

Останавливаюсь, спустившись, и делаю глубокий вздох, на секунду прикрыв веки, после чего поворачиваюсь боком к парню, который вновь глотает дым. Я хорошо расслышала его слова, вот только все равно не смогла понять. Чего он добивается, говоря такое? В его тоне нет насмешки, он не задирает меня. Парень просто констатирует факт того, что многие ко мне «неровно» дышат, вот и всё. Смотрю на свои кеды, начиная подбирать слова для ответа, но потом вспоминаю, что обычно ухожу молча. Сегодня со мной явно что-то не так. Слишком много думаю.

— Что с лицом? — ОʼБрайен сутулится, разглядывая сигарету в руках, после чего поднимает её к губам, бросив короткий, но какой-то неприветливый взгляд на меня. Не смотрю в его сторону, но продолжаю стоять, как провинившийся ребенок перед разгневанными родителями. Слишком жалкая. Куда ещё? Ниже-то пасть уже некуда.

— Тебе штукатурка по щеке прошлась? — делает свои предположения парень, зажав между зубами источник отвратительного запаха, после чего сует руки в карманы кофты, бросив смешок, когда я отвожу взгляд. — Какая интересная штукатурка, — выдает на выдохе, взглянув на меня из-под ткани темного капюшона своей кофты. Глотаю воду во рту слишком громко, чувствую, как колотится мое сердце, но пытаюсь следить за дыханием. Ровное и спокойное.

Мне все равно.

Боль не страшна.

Равнодушие — вот, что страшно.

Кажется, там так было сказано, но могу ошибаться…

— Что ты делаешь? — вопрос со стороны ОʼБрайена звучит с осуждением, поэтому моргаю, немного потеряно бегая взглядом по земле. Что я сделала? Я ведь просто стою и молчу. Что опять не так?

— Чего молчишь? Почему стоишь на месте, выслушивая меня? Я твоя мамка что ли? — не повышает тон, но меня пробирает до самых костей от холода, что коснулся кожи лица. — Теперь ясно, отчего тебя все шпыняют, — вновь делает предположения, потушив сигарету о бетонную ступеньку. — Ты сама позволяешь себя унижать, — задумчиво поднимает голову, слегка наклоняя её к плечу. — А. Ты одна из таких, да? Садо-мазо, или что-то похожее. Любишь унижения, — меня передергивает от внезапно разгоравшейся злости. — Получаешь удовольствие от побоев, — моргаю, в горле становится горько, а тон парня не меняется. — Небось, сторонница шлепков и удушья, — зубы стучат, дыхание сбивается, сердце вот-вот разорвется на куски, а давление в голове приносит куда больше боли, чем до этого. — Сексуальные уте…

— Заткнись!

Капля за каплей. Я чувствую, как пот стекает по вискам, как трясутся мои ноги, как сохнет горло. Я ощущаю, что падаю, прямо сейчас готовлюсь провалиться сквозь землю, оказаться одна, в темноте, где меня никто не видит, никто не сможет найти. Хочется сжать веки и не открывать глаза. Но сейчас я здесь. На улице, в реальности, на заднем дворе школы. Мне не пропасть отсюда, не избавиться от присутствующего ОʼБрайена, который поднял на меня свои глаза, хмуро сведя брови, но молчит. Ничего не говорит, будто дает мне время отдышаться и привести себя в порядок. Складывает руки на груди, немного отклонившись назад. Мои глаза горят, но уже не могу сдержать себя, поэтому не справляюсь с першением в горле, сильно сжимаю кулаки, топнув ногой, как обиженный ребенок, и громко, так, как никогда раньше, повторяю:

— Заткнись! — смотрю вниз, глотая воздух, в котором ещё ощущается никотин, поэтому привкус остается на языке. И если честно, то не могу дать здравую оценку своим действиям, не могу объяснить, почему продолжаю просить парня заткнуться, ведь он и без того молчит.

Заткнись, заткнись, заткнись.

заткнисьзаткнисьзаткнисьзаткнись

Опускаю руки вдоль тела, вдруг сделав глубокий вдох, словно глотнув немного сил, выпустив напряжение и тяжесть, которая оседает внизу живота, но уже не кажется такой сильной. Сутулюсь, пряча дрожащие руки в карманы кофты, но продолжаю стоять на месте, тут же осознавая, что наделала. Накричала. На человека, который сильнее меня, который спокойно врежет мне, которому не составит труда снести меня толчком с ног.