Взгляды. Взгляды. Чертовы взгляды, лица повсюду.

Опускаю глаза, голову, лишь бы не видеть.

Я не хочу видеть их.

Ускоряюсь, сжимаю себя руками, ведь от неприятного чувства дискомфорта вновь скручивает живот. Тошнота подступает к горлу, но не думаю останавливаться и переводить дух. Я должна быть выше этого.

Сворачиваю к кабинету, вдруг замирая в дверях. На пороге. Стою, не находя силы, чтобы продолжить идти.

Я устала. Да, Эмили Хоуп устала.

Устала каждый день чувствовать давление. Устала находиться под осуждающим взглядом. Устала чувствовать себя опустошенной. Устала терпеть унижения. Устала от постоянных издевок одноклассников. Устала от того, как на меня реагируют учителя. Устала пытаться наладить отношение с родителями. Устала делать попытки сближения с ними, в то время как они только отдаляются. Я устала тащить всё это. Я устала от себя, устала от своих мыслей и оттого, что вечно держу все в себе. Я устала быть одной, это чертовски тяжело, будто на мои плечи навален непосильный груз, и тащить его мне. Только мне. Одной. Постоянно. Везде за собой. И каждый день к этому грузу прибавляют ещё парочку килограмм. Я так хочу просто посидеть с матерью и отцом у телевизора, послушать, о чем они говорят, хочу, чтобы мать проявила хоть какие-то теплые чувства ко мне, чтобы обняла и поинтересовалась, как прошел мой день, а не просто спросила в порядке ли я, и, получив удовлетворяющий ответ, ушла. Нет. Не могу так больше. Я терплю всё это уже шесть лет. И вот-вот сойду с ума.

— Хоуп! — голос учителя вызывает дрожь в коленях. Я поднимаю голову, но не глаза, сжимая стучащие от холода зубы.

— Сядь уже! — слышу отвращение в его голосе. Одноклассники бросают на меня взгляды, пуская тихие смешки, ведь мистер Морти явно не в настроении сегодня. Не удается проглотить ком в горле, от которого начинаю задыхаться, но иду к своему месту, уже занятому парнем в черной бейсболке, который, в отличие от других, не смотрит в мою сторону, оставаясь неподвижным, когда опускаюсь на стул, положив рюкзак на мокрые джинсы.

— Как сегодня водичка? — слышу смешок со стороны пухлого парня, который всё так же жует булку и воняет сильным одеколоном. Не смотрю на него, лишь сильнее прижав рюкзак к груди, после чего опускаю взгляд в стол, всё-таки отчаянно пытаюсь справиться с комком в горле, но ничего не выходит, поэтому хрипло дышу, стараясь не привлекать к себе внимания. Мистер Морти начинает урок, отметив всех в журнале. Он опять-таки диктует новую тему, но я даже не помню, какой была старая, так что наверняка опять завалю тест. А если это произойдет, то не смогу получить нормальную аттестацию в следующем году. Сижу, не двигаясь, чтобы не создавать лишнего шума. Даже не обращаю внимания на ОʼБрайена, который открыл тетрадь, аккуратно положил её в центр стола, карандашом ткнув в уже нарисованное поле для крестиков-ноликов, которые мы начали вчера. Я отворачиваю голову в противоположную от него сторону, но случайно пересекаюсь взглядом с Шоном, который тут же нахмурился, словно дав мне по лицу кулаком, из-за чего вновь смотрю на тетрадь парня. Тот положил карандаш на слегка сморщившийся лист, который стал таким из-за того, что вчера намок. ОʼБрайен прячет руки под парту, уставившись в окно, пока я бегло оглядываюсь по сторонам, нервно перебирая пальцами ткань своей мокрой кофты, но поднимаю одну руку, аккуратно, словно с опаской, касаюсь пальцами пишущего предмета. Будто он может взорваться подобно бомбе. Беру, взглянув на поле для игры. Парень уже поставил свой второй крестик, поэтому, не думая, ставлю нолик в пустой кривой клетке, после чего кладу карандаш, вновь обняв себя руками. ОʼБрайен слегка поворачивает голову, взяв карандаш, и ставит крестик так, чтобы я не смогла победить, и вновь кладет, опуская руки под парту. Я смотрю на тетрадь искоса, беру пишущий предмет, вновь поставив нолик, но поздно понимаю, что не думаю о выборе хода, да и не волнует меня это, поэтому парень побеждает, перечеркивая три крестика. Мне кажется, что на этом наша «игра» должна закончиться, но рука ОʼБрайена по-прежнему сжимает карандаш, правда он ничего не рисует, прекратив шевелиться на пару секунд. Нервно стучит кончиком карандаша по тетради, а мое сердце странным образом ускоряет ход, будто волнение растет. Не могу понять, что именно вызывает такую реакцию: то, что со мной кто-то выходит на кое-какой, но контакт, или понимание, что это неправильно? Скорее одно и другое. В последнее время мне трудно понять себя. Краем глаза продолжаю наблюдать за тем, что делает парень, который прижимает кончик карандаша к листу, медленно водит, сильно нажимая. И спустя минуту колебания соседа я могу прочесть: «Тебе нравится плавать?»

Слабо хмурю брови, сделав глубокий вздох через нос, но ничего не отвечаю, тем более парень не дает мне карандаш для этого, а за своим мне не охота лезть.

«Ты мазохистка?» — следующий вопрос вызывает внутри возмущение, но внешне остаюсь без эмоций, вовсе прекращая смотреть в сторону тетради, а парень вновь водит кончиком карандаша по листу, всё равно привлекая этим мое внимание. Ерзаю на стуле, хмуро взглянув на тетрадь.

«Тебе нравится физика?»

Я приоткрываю губы, резкими движениями достав из рюкзака карандаш, и криво пишу, даже надеясь, что он не поймет: «Отвали», — грубо? Да. Но я не вижу смысла церемониться с тем, кто вскоре войдет в суть дела и присоединится к тем, кто с улыбкой унижает меня изо дня в день.

Но на удивление парень не мнется, на его лице вряд ли даже растерянность можно прочесть. Он вновь пишет: « Ты реагируешь только на негатив, ты знала?»

Моргаю, уже кое-как сдерживая свое недовольство. А чего все ждут от меня? Позитивных улыбок? Да, я реагирую на негатив, так как ничего другое по отношению ко мне не проявляют люди.

Не беру себя в руки, решив не уподобляться явному агрессору в лице спокойного соседа: «С чего взял?»

ОʼБрайен вновь не долго думает, спокойно отвечая: «Наблюдаю».

Моя рука предательски дрогнула, поэтому убираю её под парту, искоса взглянув на тетрадь парня. Что он имеет в виду? Разве кто-то пытается проявить по отношению ко мне положительные эмоции? Нет. Виновата во всем не я, а люди вокруг, а этот тип, кажется, намекает, что проблема во мне. И это злит, поэтому обнимаю себя руками, всем видом показывая, что не хочу продолжать «беседу». Кстати, и не желала начинать. Но сосед явно не понимает намеков или попросту игнорирует их, как и большинство происходящего вокруг, продолжая писать: «Тебе нравится гулять по ночам?»

Игнорирую — и следующий вопрос с его стороны: «Как водичка сегодня?»

Взрываюсь, но всячески подавляю злость в груди, резко перечеркнув это предложение, но не успеваю даже убрать руку, как ОʼБрайен снова пишет: «Видишь. Ты замечаешь только негатив». И, кажется, понимаю, что он имеет в виду, поэтому тяжело дышу через нос, стараясь успокоить кипящую злобу. Прячу руку под стол, опустив взгляд. Внутри меня отклик находит только то, что задевает, принося отрицательные чувства. Ну, и что с того? К другому я не привыкла, так что оставь меня в покое, ОʼБрайен.

«Почему ты шляешься по ночам?» — нет. Он не понимает.

Быстро пишу, слегка рвя бумагу: «А ты?» — убираю руку, пытаюсь сбить его настрой, но, кажется, мы мыслим одинаково, поэтому следующий вопрос с его стороны: «Латте по ночам вкуснее, чем днем?»

«Колу приятнее распивать ночью?» — отвечаю вопросом, вдруг осознав, что ком в горле уже не мешается. Я его «проглотила» и даже не заметила когда. ОʼБрайен всего на секунду отводит взгляд в сторону, словно раздумывая над ответом, после чего вновь пишет: «Она дешевле». Хмурю брови, но не от злости. Скорее оттого, насколько это не походит на правду.

«Врешь», — пишу, слегка поддавшись вперед, касаюсь грудью края парты, а сосед наоборот откланивается назад на спинку стула, отвечая: « Нет, на целых полдоллара». Я невольно пускаю тихий смешок и пишу: «Ради этого стоит не спать по ночам?»

«А что насчет твоего латте?» — он решает проигнорировать мой вопрос. Я мнусь, немного зажавшись, но всё равно пишу, сглатывая: «Он тоже дешевле».