Я не верю ей.

Дилан толкает калитку, а я чувствую, как кожу моего плеча сжимаю совершенно чужие пальцы. Мужские. Замираю, резко повернув голову, и испуганно смотрю на мужчину с бокалом вина в руке:

— Так нельзя поступать с матерью, — ругает меня, вовсе не желая понизить тон голоса. — Тебе было велено вернуться в комнату и…

И он получает толчок в грудь, отчего всё вино из бокала проливается ему на белую рубашку. Мужчина разжимает пальцы, когда Дилан грубо перехватывает его руку, вновь повторяя толчок свободной ладонью. Незнакомец отступает назад, начиная ругаться под нос и что-то кричать по поводу «новой рубашки и весьма дорогой цены». Смотрю на ОʼБрайена, который даже не смотрит на мою мать, когда та подскакивает ко мне со спины, начиная умолять вернуться в комнату, но я не думаю слушать. Быстро спускаюсь с крыльца, чувствуя, как мороз начинает колоть кожу голых рук. Мать продолжает звать меня и готова спуститься вслед, но тормозит, когда Дилан преграждает ей путь. На секунду мне кажется, что он с такой же силой оттолкнет её, но парень сдерживается, поворачиваясь ко мне, и молча прижимает ладонь к моей спине, толкая к калитке. Краем глаза замечаю, что женщина продолжает стоять на месте, не двигаясь, и провожает меня взглядом, не в силах что-либо крикнуть. Обнимаю себя руками, шагая так быстро, насколько это возможно. Дилан постоянно оборачивается, проверяя, не последовал ли кто за нами, и, наконец, ровняется, идя со мной в ногу. Рукой потирает холодную кожу моего плеча, вдруг приказав:

— Стой, — снимает с себя кофту, и я качаю головой, запинаясь, ведь продолжаю шмыгать носом:

— Мне не холодно, — молюсь, чтобы парень не видел мурашки, которыми покрыта моя кожа, но слова не останавливают Дилана. Он набрасывает на меня свою кофту, надевая на голову капюшон, и заставляет продеть руки в рукава, после чего застегивает молнию, потянув край ткани вниз. Поднимает на меня глаза, но я пока не готова к зрительному контакту, поэтому просто тру ладонью горячий лоб, подозревая, что у меня подскочило не только давление, но и температура.

— Ты в порядке? — а нужно ли ему вообще спрашивать подобное? Понятия не имею, знаю лишь то, что Дилан как-то скован. Отчего так трясутся его руки?

— Да, — выдавливаю подобие улыбки, убеждая саму себя. — Да, — киваю головой, наконец, найдя в себе силы посмотреть ему в глаза. — Спасибо, — благодарю, и губы ОʼБрайена дрогают в слабой улыбке, которая тут же пропадает. Парень переплетает пальцы наших рук, продолжая идти, и тянет меня за собой.

Вот, что мне так необходимо сейчас.

Просто держать его за руку.

***

Женщина прижимает ладонь к лицу, скрывая его половину, и сжимает губы, глубоко и рвано вдохнув морозного воздуха с улицы. Дышит, приводя себя в порядок, боится сломать себя морально, поэтому разворачивается, медленно шагая обратно в дом, в коридоре которого разгневанный нетрезвый мужчина собирает свои вещи, чтобы уйти. Он что-то бормочет под нос, со злостью смотря на внезапно потерявшую в его глазах привлекательность женщину, которая ждет, пока мужчина переступит порог, после чего закрывает дверь, но не на замок.

«Ты такая дура, Изабелл», — вот, что она шепчет губами, сжимая веки, чтобы, не дай Бог, не проронить слезу.

Хочет помочь, но не знает, как это, ведь практически всю жизнь только и делала, что заботилась о себе. Даже пожертвовала своей фигурой, чтобы родить ребенка съехавшего после пребывания в горячей точки мужа, который вбил себе в голову, что их зайка Эмили — мальчик. Но тогда её мало это заботило. Изабелл просто выполнила супружеский долг, долг любой женщины, но те боли, что она испытала при родах, окончательно оттолкнули её от дочери, воспитание которой взял на себя отец.

Жизнь под одной крышей с мужчиной, тронувшимся умом, и ребенком, начинающим вести себя, как животное, подкашивает.

Но Изабелл нет оправданий.

Ведь именно она не остановила вовремя это безумие.

От лица ОʼБрайена.

Я немного неуверен.

Немного скован.

Немного…

Блять, ни черта не это ваше херово «немного».

Открываю дверь, переступая порог дома, и оборачиваюсь, взглянув на Эмили, которая чувствует себя ещё подавленнее, чем я:

— Проходи, — стоит больше говорить незамысловатых фразочек, чтобы не дать понять ей, как неловко я себя чувствую в данный момент. Чешу пальцами переносицу, когда девушка проходит внутрь, опуская голову, будто чувствует себя виновато.

Отчего мои руки трясутся?

Я впервые привел девушку домой.

Нет, не совсем верно. Будет правильнее сказать, это первые мои отношения, и я чувствую испуг. Я напуган. Боюсь свалять дурака, показаться скованным и зажатым, как чувствую себя на самом деле. Мне уже давно стало ясно, что Эмили чувствует себя уверенно рядом с уверенным человеком. Рядом с Хоуп должен быть человек, который сможет отдавать ей свою же силу. Звучит глупо, но я вовсе не подхожу для этой роли. Посмотрите на меня? Я даже прячу свои ладони, чтобы трясущиеся пальцы не заставили девушку волноваться.

Эмили убирает локоны волос с лица за уши, снимая капюшон кофты, и с интересом рассматривая коридор:

— И когда ты собирался сказать, что живешь в доме Джизи? — я ожидал подобного вопроса, поэтому спокойно объясняю, закрывая дверь:

— Меня мало интересует её жизнь.

— Так, значит, её мать — та самая женщина, по вине которой твои родители разошлись? — девушка хмурится, а я пытаюсь составить ответ:

— Нет, у моего отца с той женщиной ничего не вышло, а потом он встретил старшую сестру этой рыжей бестии, которую ты зовешь Джизи, — поворачиваюсь к Хоуп всем телом, пряча руки в карманы штанов.

— Джойс? — девушка удивленно хлопает ресницами. — Ничего себе…

— Да, — откашливаюсь, ведь вижу, что Эмили специально заваливает меня вопросами, чтобы между нами не возникло молчания. — Кофе будешь? — шагаю к кухне, поглядывая на Хоуп, и та следует за мной, поражаясь:

— А ты умеешь его делать?

Усмехаюсь краем губ, шутя:

— Я брал уроки у Софи, — Эмили слабо улыбается, и мне становится комфортнее. — Так, — подхожу к столешнице, чтобы поставить чайник греться, — что произошло? — перехожу к волнующей меня теме осторожно, надеясь, что Эмили не оттолкнет меня из-за попыток узнать о случившимся. Девушка садится за стол, не снимает рюкзак (это так на неё похоже), уложив руки на колени, и вздыхает, когда опускаюсь на стул напротив, так же пряча ладони под стол, чтобы нервно дергать себя за край футболки. Хоуп поджимает губы, всячески избегая моего взгляда, и впервые собирает всю себя по частям самостоятельно без помощи, начиная говорить:

— Помнишь Шона? — плохое начало.

— Кхм, — откашливаюсь, начав стучать пальцем по коленке. — Лучше бы не помнил. И?

— Он говорил мне, что по вине моей матери его семья распалась. Так вот, кажется, я начинаю понемногу вспоминать, — она притоптывает ногой, замечая, что мой взгляд становится заинтересованнее. — Я помню, как застукала мою мать с отцом Джизи. Это, наверное, глупо, но мне кажется, что ко мне стали иначе относиться одноклассники, потому что все прознали о делах моей мамы. А кому хочется учиться в одном классе с дочерью шлюхи, — нервно усмехается, взглянув на меня красными глазами, так что не сдерживаю слова в себе:

— Херня. Ты тут не при чем.

— Дилан, — она перебивает. Впервые на моей памяти. — Ты сам прошел через это, а теперь представь, — ерзает на стуле, сжимая ткань кофты. — Представь, что ты учишься в одном классе с ребенком, мать которой разрушила твою семью, — она почти шепчет. — Представь, что отпрыск этого человека, из-за которого жизнь твоей матери превратилась в хаос и заставила свести с ней счеты, каждый день у тебя на виду, — мой взгляд замирает. Смотрю на девушку, лицо её напряжено. — Каждый день видеть ребенка, а возможно даже сидеть с ним за одной партой, — её голос пропадает. — Знаешь, я теперь понимаю, отчего все так ополчились на меня, и я… — пожимает плечами. — Я не могу злиться на них за это. Так вот, как бы ты поступил, будь ты на их месте?