– Уже поздно, может, вы останетесь? – попытался как можно более трезво спросить Доминик.

– Нет, нет, спокойной вам ночи, – девушка тут же исчезла, даже не дав Доминику шанс извиниться за Тома. Том был пьяной скотиной. Он тут же оттолкнул от себя Доминика и через шаг сполз по стене и заржал.

– Вот и закадрил!

Доминик качал головой зря, мир пьяно качался следом. Небольшой мир, состоящий из бежевых стен прихожей. Уже даже начинало светать.

– Идём в кровать, – Доминик подхватил Кирка подмышки. Тот ещё отпускал похабные смешки и мямлил шуточки, понятные ему одному, и путь до кровати никогда не казался таким сложным.

Как-то умудрившись раздеть Кирка, Доминик улёгся с ним рядом и тут же отрубился. Наутро его ждал до смешного грустный сюрприз – опухшее лицо Тома едва ли выражало эмоции.

– Что было вчера? – спросил он, хрипя, как старая дворовая собака, выкурившая два вагона сигарет.

Рассказав ему то, что видел он сам, Доминик пожалел о том, что сам-то он помнил всё. Он не был фанатом выпивки – сказывалось детство. Слишком большие дозы алкоголя ассоциировались с не самыми приятными воспоминаниями, поэтому он и сам старался пить, не превышая своих лимитов. Но в какой-то момент его так сильно развезло после простой сигареты, которую он стрельнул у кого-то в баре.

Он потряс головой и пожалел об этом – глухая боль в затылке и осознание того, что в два часа дня ему ещё танцевать привели его в отчаяние.

Но, без малого, эти два дня были чудесными и абсурдными. Том чуть не прослезился, провожая Доминика на его поезд.

– С тобой веселее, чем с этим недоделанным монахом, – улыбнулся Том. – Шучу. Передавай ему привет и спасибо за твои самоотверженные танцы.

– Похмелье сделало меня куда более галантным с виду, – ответил Доминик, вспоминая, как ему ничего не оставалось, кроме как выпускать наружу накопившуюся энергию. Кстати, неловкого молчания Кирку удалось избежать – Жаклин мило посмеивалась над его самоироничными замечаниями вслух и вроде бы не считала его последним разболтаем.

Он ещё раз позвонил Мэттью через пару часов, всё ещё раздумывая над своим поведением.

– И извините меня, – сказал он под конец почти что формального разговора о том, во сколько и откуда забирать, и что бы Доминик хотел на ужин.

– Кто бы извинялся, – удивился Доминик. – Я был мертвецки пьян.

– А я был несправедливо груб.

– Как обычно, вы были безумно сексуальны.

– Большое спасибо, – голос Мэттью сочился насмешкой. Доминик истосковался по миру Мэттью Беллами, и поезд мчал его обратно с огромной, но всё же недостаточной скоростью.

– Люблю. До встречи.

– И вас также. Но прошу учесть, что в теории всё не совсем так, как на практике, – с этими словами Мэттью положил трубку.

Уже на подъезде к Плимуту Доминик осознал, что ему только что завуалированно признались в ответ.

Комментарий к О теории и практике

коротенькая, пардон, но следующая будет длинная и вроде как последняя. точно не помню. всем писи

========== О летнем ==========

Каждый день Доминик умирал от счастья, и напоминать себе о том, что ему приходилось выбирать между мистером Беллами и Парижем, он не желал.

Он выглядел прекрасно, и сам не знал тому причины. Он скучал по непоколебимой уверенности в себе уже почти полгода. В общем, все нюансы его самочувствия так или иначе упирались в одну и ту же дату.

– Назовите ваше имя и группу.

– Меридит Ринус, Ф201.

Доминик выдал комплект из черновика и формуляра для перевода.

– Номер билета?

– Двадцать пять.

Это была ещё только половина. Двадцатый человек.

– Проходите, готовьтесь.

Доминик уселся за стол рядом с мистером МакСтивеном. Сбоку пристроилась миссис Андерсон, но всё чаще куда-то сбегала, и студенты уже перестали обращать на неё всякое внимание.

Быть секретарём на экзамене, безусловно, освежающая роль, но ещё один человек, который не умеет делить предложения на ритмогруппы - и Доминик не выдержит и кинет в него чем-нибудь. Например, коррективным курсом фонетики.

Он вынырнул из своих рассуждений и начал слушать гладкую речь мистера Беллами.

– В каких случаях беглый обязательно сохраняется?

– В первом слоге ритмогруппы. И…

– И? – мистер Беллами вскинул бровь. Он считал фамильярностью и издевательством что-либо, кроме каменного выражения лица, но даже его железное терпение начинало ржаветь.

Что за дурацкое шоу? Вечерняя викторина.

Мистер Беллами считал, что отчитывать кого-либо вне его полномочий, но Доминик примечал краем глаза, что он был уже на грани. Байки про то, что терпение экзаменатора закончится на двадцатом, были, по всей видимости, не так уж и нелепы. Даже мистер Беллами не выдержал бы пятого человека, который пропускает в чтении каждый неударный беглый.

Мистер МакСтивен, тем временем, рисовал черепашку на одном из своих черновиков.

И почему среди студентов был так популярен миф о том, что «настоящий разговорный французский» звучит именно так? И кто сказал им, что экзаменатор хочет общаться «неформально»? Доминик вспомнил, что завтра у мистера МакСтивена был экзамен по теоретической фонетике, и чуть не умер от скуки заранее.

Настанет его очередь сидеть и ничегошеньки не понимать.

Он принял из рук Беллами краткий конспект ответа и записал его в протокол.

– C’est assez. Au suivant.

– Назовите ваше имя и группу.

Тем не менее, в Доминике проснулось то самое позабытое восхищение мистером Беллами как преподавателем, и это немного скрасило перспективу. На многие вещи он теперь смотрел из чистого окна своего ума.

Он удивлялся тому, как мистер Беллами вообще сохраняет способность воспринимать информацию – Доминик уже почти не понимал, что читают студенты, что говорят, что говорит им в ответ мистер Беллами. Мистер МакСтивен ещё пытался шутить на первой десятке, а теперь и вовсе смылся в уборную, дабы освежиться. Доминик такого себе позволить не мог. Он должен был вести учёт всего происходящего. Вспомнив, сколько ему начислят денег за все эти мучения, Доминик испустил беззвучный и тяжёлый вздох и подпёр подбородок кулаком.

Последний студент был столь же несчастным на вид, как и все, кроме мистера Беллами. Его лицо было неизменно спокойным, нечитаемым, но он иногда кивал головой или замирал, и внимательный человек бы понял, что это значит.

Предпоследний экземпляр был таким медленным и при ответе раздумывал над каждым вопросом минут по пять, так что последний, Марсель, выглядел почти виноватым. Ему, наверное, и самому было не в радость провести столько времени в аудитории и ещё, возможно, час-два под дверью. Он, однако же, был абсолютно грамотен, и это давало хоть какую-то надежду, что уважаемые мистеры и Доминик выйдут из аудитории живыми.